Пьер Бордаж - Ангел бездны
Пиб с трудом поспевал за Стеф. Она шла широким, энергичным шагом, с силой рассекая стену дождя. Ее левая рука лежала на прикладе кольта двадцать второго калибра под пятнистой черно-серой униформой. При малейшем шуме Стеф замирала и вглядывалась в темноту, словно хищная птица. Светлые и черные пряди ее мокрых волос переплелись. Хотя присутствие Стеф ободряло Пиба, он дрожал от холода и страха. Куртка промокла насквозь, вода пробиралась под рубашку, мерзко царапала кожу, проникала до самых костей. Он с сожалением подумал о теплой кровати, об удобной спальне, об убаюкивающем стуке капель по крыше. Дуло маузера, засунутого за пояс, упиралось в пах и давило на бедро.
– Стой!
Стеф кивнула подбородком в сторону трех фигур, показавшихся на тротуаре в десяти метрах от них. Они вынырнули из подъезда дома, частично разрушенного взрывом. Трое бритоголовых мужчин, одетых в прямые кожаные пальто, такие длинные, что подол подметал землю.
– Зомби, – шепнула Стеф.
Пиба словно ударили под дых. Ему захотелось припустить со всех ног, но тело не слушалось – оно отключилось, окаменело. В школе Пьер-Жан навел на него страху рассказами о зомби, совершенно заторможенных типах, напичканных кучей химикатов, от которых не чувствуешь боли, нанюхавшихся ПВХ или еще чего-то в том же роде. Они выходили на охоту между двенадцатью ночи и четырьмя утра, подвешивали жертвы ногами вверх, вырывали им ногти, зубы, а потом рубили на мелкие куски. Пьер-Жан говорил, что фараоны находили несчастных на рассвете еще живыми, но до того искалеченными, что предпочитали прикончить их выстрелом в голову, а не отправлять в больницу, да, да, это ему отец рассказал, а он-то работал в канцелярии легиона.
– Ну, красотка, сейчас мы порезвимся с твоим братишкой!
Неожиданно голос с важного тона сорвался на немыслимый дискант. Пиб не смог бы сказать, кто именно из троих говорил. Они стояли не двигаясь, закрывая собой весь тротуар, и в их неподвижности было что-то неумолимое. Пиб недоумевал, почему Стеф не давала сигнала смыться, воспользовавшись темнотой и дождем. Если им повезет, они смогут оторваться от этих психов в лабиринте улиц и развалин. Конечно, можно было бы вытащить пушки и стрелять по ним, как по картонным мишеням, но они казались неуязвимыми, высеченными из пуленепробиваемого материала. Теплое пятно быстро разрасталось между ног Пиба. Он опять описался, это случилось само собой, и остановить это он был не в силах. Вот черт!
– Аппетитное ночное меню, а?
Другой, ровный голос с железными нотками произнес:
– Не очень-то осмотрительно шляться свежему мясу в такой час по земле больших голодных волков.
Раздался взрыв истерического хохота. Трое не спеша двигались к Пибу и Стеф. Под внешней развязностью зомби скрывалась постоянная бдительность и предельная осторожность. Пиб бросил испуганный взгляд на Стеф. Она стояла не шелохнувшись. Раздался едва слышный металлический щелчок, но этого оказалось достаточно, чтобы зомби остановились.
– Блин! У нее пушка!
Стеф выстрелила через куртку. Руки зомби, стоявшего посередине, взметнулись к горлу, и, будто подтолкнув себя самого, он попятился и рухнул на спину. Его хрип захлебнулся в жалобном бульканье. Двое других на секунду замешкались, и Стеф не замедлила этим воспользоваться. Следующий выстрел попал стоящему справа прямо в грудь. Зомби выпустил из рук блестящий предмет – металлический шнурок – и повалился к стене здания. Его руки и ноги ритмично стукнули о бетонный тротуар. Третьей пули Стеф тратить не пришлось: последний из зомби, не дожидаясь развязки, исчез во тьме, исхлестанной ливнем.
– Зомби брезгуют пушками. Они используют только холодное оружие. Это у них нечто вроде ностальгии. Их кодекс чести. И – их слабость.
Дождь припустил еще сильней, и они спрятались в доме, у которого оставался кусок крыши. Хотя на Пиба перестало лить и он прижался к Стеф, его всего трясло.
– Им в голову не могло придти, что мы из «подонков», – продолжала Стеф.
– Почему?
– «Подонки» обычно ходят компанией. Поэтому они и приняли нас за бомжей. И не думали, что мы вооружены. Многие из них так ошибаются.
– Как так?
– Судят по внешности. И недооценивают противника.
– Что бы они с нами сделали, если бы поймали?
Стеф отодвинулась, чтобы размять затекшие ноги. На две или три секунды, показавшиеся Пибу вечностью, у него возникло неприятное ощущение, будто его вынули из мягкого и хрупкого кокона. Стеф снова прижалась к нему и избавила от колючего холода.
– Они бы мучили нас до рассвета. А потом надували разные части тела – сердце, печень, почки… а тебе яички.
В подтверждение своих слов она с силой сжала Пибу низ живота. Он вздрогнул, вспомнил, что его брюки в моче, обессилел от стыда.
– Это звери; они под кайфом, и им на все наплевать. Они частично очищают города от бомжей. Я уверена, что их поганый героин им дают сами же фараоны и легионеры.
Пиб глубоко вздохнул, прежде чем выдавить застрявшие в горле слова. Хитрить с ней он не мог.
– Ты бы… ты бы сняла руку… а то я… я…
– Описался? Ты думаешь, я не заметила? Думаешь, у меня нет носа?
Он готов был провалиться сквозь землю от стыда или грохнуться в обморок, покуда она не отняла руки. Потом чуть не принялся умолять ее положить руку обратно, но успокоился, подумав, что это прикосновение обещает и другие, множество других. Грязный свет утра проникал в отверстия разрушенного дома, прикасался к грудам обломков, перевернутых столов и стульев, к покосившемуся шкафу без дверец, к книгам, плавающим повсюду в лужах. Дикий виноград полз вверх по стенам и скапливался в трещинах. Поверх крыш тучи выкручивались и проливали последние капли дождя.
– От страха мы иногда ведем себя смешно и глупо, – сказала Стеф. – Хотя по большому счету мало чем рискуем.
– Да, но ты же сама сказала, что зомби нас мучили бы и надували разные части тела. Как тут не сдрейфить?
Стеф встала и сняла куртку. Пиба опять пробрал холод. Местами промокшая рубашка прилипла к груди Стеф. Она не носила лифчика. Пиба вдруг охватило неудержимое желание прикоснуться к ее груди, к настоящей, не такой, как те два твердых прыщика у девчонки, которую он тискал в школьном сортире. Стеф вынула из-за пояса свой кольт и аккуратным движением перезарядила его.
– Что уж такого самого страшного может с нами случиться? – спросила она.
– Хорошенький вопрос! Мы можем умереть!
Невесомый, как греза, взгляд светлых глаз Стеф опустился на Пиба.
– Так ты считаешь, что смерть существует?
Странный вопрос. Все ужасно боялись смерти, и все при этом умирали. Европейское правительство категорически запретило клонирование и любые эксперименты, связанные с попыткой продления человеческой жизни. При этом с приходом в мир архангела Михаила смертность заметно увеличилась. Продолжительность жизни европейских женщин достигла семидесяти трех лет, а мужчин не превышала сорока четырех: такая статистика была обусловлена войной.
– Так ты думаешь, что смерть – это конец? Что за ней ничего нет?
Рай или ад, вечные наслаждения или вечные мучения…
Иногда Пиб пытался представить себе, что такое вечное мучение. Но ему удавалось лишь провалиться в бездны ужаса. Тогда он давал себе слово стать хорошим христианином, уважать Господа и служить Ему, изо всех сил гнать от себя демонов, грехи, соблазны, дурные мысли, слушаться родителей, учителей, любить товарищей, сестру и всех остальных таких же, как он, христиан. Но все его добрые намерения улетучивались за завтраком, при одной только мысли о ненавистной зануде Мари-Анн, об этой змеюке. Священники забыли уточнить, что сестрички являются первым препятствием на пути к праведной жизни.
– Ну, есть рай для добрых христиан и ад для…
Он осекся, видя, как Стеф положила пистолет на край упавшей перегородки, выпустила рубашку из брюк и стала вытирать оружие. Зарыться лицом у нее на груди, которую он наконец увидел, – это, наверно, и было бы настоящим раем.
– В этом-то и секрет, Пиб: в страхе перед смертью. Если смерть худшее, что может с тобой случиться, но если ее нет, значит, ты боишься того, чего не существует.
– Но она существует, черт побери! – прорычал Пиб, вдруг выйдя из себя. – Я видел сестру мертвой! Ты слышишь? Мертвой!
Стеф стряхнула с себя тыльной частью руки пылинки и мусор.
– Ты видел ее безжизненное тело, но с ней, с ней самой что случилось, тебе известно?
Луч света искоса упал на Пиба и озарил его теплом нового июльского дня.
– Знаешь, Пиб, почему ты все время отказываешься от испытания?
Стеф потянулась с гибкостью и грацией кошки.
– Ты считаешь, что предать смерти – это невыносимая ответственность, непоправимая ошибка. Но это игра. Игра и не более того.
5
