Стефан Геймс - Книга царя Давида
11) Давид отвечает под стать Голиафу – задиристо, воинственно; он сулит снять голову с Голиафа, ибо это война Господа и Он предаст филистимлян в руки Израиля. (NB: сие вполне в духе Давида, который любит похвалиться своими личными связями с Господом.)
12) Голиаф надвигается на Давида, тот ловко увертывается и бросает из пращи камень, который попадает великану в лоб и проламывает череп.
13) Великан падает лицом на землю; Давид, наступив на филистимлянина, берет его меч и отсекает ему голову. Филистимляне, увидев, что силач их умер, бегут, израильтяне преследуют их.
14) Давид возвращается в лагерь с головой Голиафа под мышкой. Его случайно встречает Авенир и приводит к Саулу. Только тут, наконец, Саул пожелал узнать: "Чей ты сын, юноша?" Давид отвечает: "Сын раба твоего Иессея из Вифлеема".
15) Саул решает оставить юного героя при дворе.
Поклонившись, Иорайя сунул арфу в суму; с гуслями, выглядевшими ничуть не лучше арфы Иорайи, шагнул вперед Иаакан, чтобы поведать о великой победе Давида над Голиафом; следом за Иааканом настал черед Мешулама, который сопровождал сказание стуком пальцев по двум маленьким барабанам, то посильнее, то потише, а под конец, в том месте, где Голиаф рухнул наземь, Мешулам рассыпал прямо-таки громовую дробь. Когда все трое закончили выступать и три версии были сравнены, выяснилось, что они совпали до последнего слова, хотя Иорайя отличался большей страстностью, он жутко размахивал руками и корчил свирепые рожи, а Иаакан гнусавил, подобно заклинателю духов, а Мешулам завывал и закатывал глаза вроде жрецов Ваала, идола ханаанского. Итак, все три рассказа совпали дословно, и пророк Нафан никак не мог надивиться такому чуду. Ему и невдомек, что слушатели у городских ворот или на рыночных площадях похожи на малых детей, которым непременно подавай любимую сказку каждый раз слово в слово. Воистину, воскликнул Нафан, сам Господь Бог вещал устами сказителей сих, а это повесомее любых глиняных табличек. В глазах членов комиссии читалось явное облегчение: с чудом не поспоришь.
– А когда же все-таки это произошло? – скромно поинтересовался я. – До того, как Давида призвали к Саулу, чтобы он успокаивал царя, когда того угнетал злой дух, или после?
Лица членов комиссии вытянулись; восхищенные чудом троекратного дословного совпадения рассказа о победе Давида над Голиафом, они совсем забыли про историю о том, как юный Давид был призван к царскому двору изгонять злой дух. Но ведь в обоих случаях Давид встретился с Саулом впервые, стало быть, Давид, победивший великана, и Давид, целивший своею музыкой, взаимоисключают друг друга. Вот в чем закавыка.
– До того! После того! – вскипел священник Садок. – Какая разница? Господь пожелал свести Давида с царем Саулом, а для надежности устроил их встречу дважды.
– Погодите, – остановил его Иосафат, – Господь, конечно, всемогущ, но даже Он соблюдает известный порядок: сначала Бог сотворил небо и землю, потом отделил свет от тьмы, затем отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью, и так далее целую неделю, пока не сотворил, наконец, мужчину и женщину по образу и подобию Своему.
– Вот пускай наш друг Ефан и установит правильную последовательность событий, – предложил Ванея, – на то он и редактор.
– Да простит господин Ванея раба своего, – вежливо сказал я, – в качестве редактора я действительно могу немного подправить Историю или слегка приукрасить ее, однако не в моей власти ее изменить.
Тут писец Елихореф, сын Сивы, почесал в затылке и промямлил:
– Допустим, Давид убил Голиафа до того, как появился при дворе, чтобы петь Саулу. Что тогда?
– Ничего хорошего, – ответил я. – Зачем искать подходящего музыканта по всему Израилю, зачем посылать вестника к старому Иессею в Вифлеем, чтобы тот забрал своего сына Давида от овечьего стада и отправил во дворец, если славный победитель Голиафа уже сидит за царским столом? Или наоборот – поставим себя на место Давида; разве, услышав советы врачевателей найти музыканта, чтобы изгнать злого духа, он бы не сказал: "Никого никуда посылать не надо, я к вашим услугам; как только царь отобедает, начнем музицировать". Так или нет?
Среди членов комиссии воцарилось молчание. Наконец второй писец Ахия, сын Сивы, нерешительно спросил:
– Ну а если предположить, что Давид сперва появился при дворе и пел Саулу, а уж потом победил Голиафа? Может, это выход?
– Вряд ли, – возразил я. – Если Давид уже находится при дворе и поет царю Саулу, изгоняя злого духа, то как вернуть его обратно в Вифлеем, куда Давиду непременно нужно попасть, чтобы взять хлеба и сушеные зерна для братьев, которые служат в войске, а также десять сыров для их тысяченачальника? И разве царь Саул, призвав к себе храброго победителя Голиафа, не узнал бы в Давиде того самого юношу, который так славно поет ему и играет на гуслях? Ведь мы слышали от Иорайи, Иаакана и Мешулама, что Саул собственноручно надевает на Давида свою броню и отдает ему свой меч, стало быть, у царя достаточно возможностей узнать Давида. После сражения Давид с головой Голиафа еще раз приходит к царю и называет ему имя своего отца. Может, царь хотя бы сейчас вспомнит, с кем имеет дело? Отнюдь! Напротив, царь великодушно приглашает Давида ко двору, хотя свежеиспеченный герой давным-давно проживает там и столуется в качестве музыканта-кудесника. Правда, Саула угнетал порою злой дух, это верно, но нигде не сказано, что царь страдал слабоумием.
– Значит, одну из историй надо похерить.
– Но какую?
Тут в комиссии началось прямо-таки вавилонское столпотворение. Все заговорили наперебой, один так, другой эдак, никто не слушал и ничего не хотел уразуметь, будто Господь и впрямь смешал языки. Наконец дееписатель Иосафат хлопнул в ладоши и сказал:
– Ни ту, ни другую историю похерить нельзя.
На вопрос почему, он объяснил:
– Потому что одна из них правдива и еще живы люди, которые знавали Давида в те времена, когда он жил при дворе Саула. Другая же история – легенда, а легенда, в которую верит народ, правдива не меньше, и, может, даже больше, ибо люди склонны верить легендам сильнее, нежели фактам.
– Да простят господа меня, раба ничтожного… – начал было я.
Однако Ванея, насупив брови, встал и рявкнул:
– Пусть Бог то и то со мною сделает, если я позволю умнику вроде Ефана запутать совершенно ясное дело. Надо включить в Книгу обе истории? Значит, так оно и будет! Надо вернуть Давида из царского дворца в Вифлеем? Значит, вернем! Возьмем и напишем – постойте, дайте сообразить – хотя бы так: "Давид возвратился от Саула, чтобы пасти овец отца своего в Вифлееме". А если кому-нибудь покажется этого недостаточно, если кто-нибудь начнет умничать и сомневаться в правдивости Книги, составленной комиссией, которую назначил мудрейший из царей Соломон, с тем мы разберемся по-своему.
Так и написано ныне в Книге царя Давида, куда вошли обе истории.
Дома Есфирь подала мне на стол хлеб, сыр и холодную баранину. Я поинтересовался, хорошо ли она себя сегодня чувствовала или же ее опять мучили боли в груди и одышка. Улыбнувшись, Есфирь ответила, что это не стоит внимания, зато у меня, как ей показалось, на душе неспокойно; не хочу ли я поделиться с ней моею тревогой?
А ведь я ни словом, ни жестом не выдал своего настроения – Есфирь умела читать мои мысли, словно перед нею была глиняная табличка. Поэтому я велел:
– Пускай вынесут в сад подушки, теплую подстилку, одеяло и светильник, мне хочется посидеть с Есфирью под масличным деревом.
Мы вышли в сад, я уложил Есфирь, укрыл одеялом и взял ее за руку. Помолчав немного, я сказал:
– Боюсь, Иерусалим принесет нам беду. Говорят, будто он построен на скале, а по-моему, тут все зыбко и скользко. И главное: человек человеку волк.
– Что с тобою будет, Ефан, когда меня не станет? Страшно мне за тебя,
– сказала Есфирь.
– Да ты нас всех еще переживешь, – попробовал я отшутиться.
Она легонько шлепнула меня по руке, словно ребенка. Я обратил внимание на белые ободки вокруг ее зрачков, раньше я их не замечал и потому встревожился. Как тихо она лежала! Наконец Есфирь проговорила:
– Не хочется уходить, Ефан. Всякий человек боится шеола. Я заставлю мое сердце биться, некуда хватит сил…
Шелестела листва, мерцал светильник. Я наклонился к Есфири и поцеловал ее.
– Нет, не город терзает тебя, Ефан, супруг мой, – сказала она. – Ведь город сложен из камня, сам по себе он ни зол, ни добр.
Тогда я поведал ей о разных способах изложения правды, о мнениях членов комиссии и ее решениях.
– Тут есть разные партии, и внутри каждой – свои партии, поэтому комиссия расколота, а я похож в ней на птицу во дни потопа, которой негде приземлиться.
Есфирь глядела на меня. Господь, сказала она, даровал нам немало лет спокойной жизни и кое-какой достаток, благодаря моим литературным трудам и разумному вкладу денег в покупку земли; к тому же мы всегда следовали заповедям Господним, а Он справедлив и не отвергает того, кто ходит Его путями.
