Марианна Алферова - Соперник Цезаря
23 декабря 63 года до н. э
I
Клодий принял ванну в своей баньке возле кухни. Ванна была вделана в пол, украшенный черно-белой мозаикой с изображениями спрутов и прочих морских чудищ, что свивались в замысловатый узор; если на мозаику проливалась вода, казалось, что твари шевелятся. Пол был теплым, и вода в ванной почти не остывала. Клодий прихватил с собой серебряную чашу с неразбавленным хиосским вином и так лежал, сибаритствуя.
Молодой патриций смертельно устал. С утра он принимал клиентов, потом был на форуме, после чего заглянул к сестрице Клодии, благо муж ее по-прежнему вдалеке; потом, переодевшись, бродил по тавернам, собирал слухи. Слухи, слухи, слухи…
Говорили о мятежах и пожарах, ждали Помпея, как будто тот мог чудом перенестись со своими легионами с Востока в Город. На ночную стражу надеялись, но слабо, хотя она была наготове и патрулировала Рим не только по ночам, но и днем. Что-то вызревало нарывом под каменной коркой ветхих инсул,[35] под шепот вольноотпущенников и беглых рабов. Все ждали огня, дымом уже попахивало изрядно.
Клодий задремал, лежа в ванной, и вдруг очнулся — Зосим тряс его за плечо.
— Я все узнал! — прошептал Зосим. — Я видел галлов… Сейчас они в доме своего патрона Фабия. Но послы аллоброгов[36] вот-вот выедут из Города.
— Ну и пусть едут. Взяток они никому не дают, а справедливости требуют. Лучше им вернуться в свою Галлию. Все равно ничего не добьются. — Клодий плеснул в лицо холодной водой из серебряного кувшина, прогоняя сонливость.
— У галлов с собой письма заговорщиков. Они уже донесли об этом консулу. Представь: люди Катилины сговорились с галлами!
— Да? — Клодий прикинул, что из этого может выйти. Для заговорщиков это почти наверняка смертный приговор: если письма с подлинными печатями, то интриганам не удастся отпереться.
— Одно из писем — Цезаря.
— Шутишь? Галлы, что, показывали тебе письма?
— Они взяли меня переводчиком. Моя мать из этого племени, я знаю их язык.
— Ну да, да, я помню, как ты любил в детстве болтать на варварском наречии, сидя в кладовке. Ха… ну надо же! Ты — переводчик у заговорщиков. Недаром говорят, наивен, как галл.
— Я видел печать Цезаря. Своими глазами.
— Мда… Как мог Цезарь сделать такую глупость — дать письмо галлам?! Ты, верно, ошибся.
— Я не мог ошибиться. Ты же знаешь, я работал у Цезаря во время ремонта Аппиевой дороги. Сколько раз я видел его печать! Письма четырех заговорщиков — на вощеных табличках, а пятое, отдельное, на папирусе. Письмо Юлия Цезаря.
Значит, Катилина устроил что-то вроде круговой поруки, а гарантами выступили галлы. Клодий выбрался из ванной. Задремавший было банщик вскочил, схватил льняное полотенце и принялся растирать хозяина так, что кожа вмиг покраснела. Клодий пресек его старания и быстро оделся.
— Как поедут послы? — спросил, застегивая фибулы на тунике и надевая перевязь с мечом.
— Судя по всему, через Мульвиев мост, а там…
Клодий резко взмахнул рукой, давая понять, что и так ясно:
— На мосту их перехватят. Наверняка засада уже устроена. Значит, нам надо отобрать письмо до моста. Поедем только вдвоем — ты да я. Узнаешь гонца с письмами?
— Узнаю. Он из послов самый молодой и самый высокий. На шее — золотой торквес.[37]
— Нет, подожди. — Клодий нахмурился. — Возьми с собой еще Этруска.
Зосим удивился:
— Ты же хотел отправить его на каменоломни за кражу серебряного кувшина.
— И хорошо, что велел. Скажи, что рудники отменяются, если Этруск сделает все, как надо. Посадишь его позади себя на лошадь. Давай! Живо! А то упустим добычу!
II
Черны ночи в Риме, особенно черны, когда единственный светильник Луна не светит, тогда каждый освещает себе факелом дорогу. Темные ночи, но отнюдь не тихие — отовсюду слышатся скрип колес, тяжкое дыхание нагруженных мулов, крики погонщиков, ржанье коней и мычанье волов — это везут в столицу мира овощи, дрова, амфоры с вином, камень и балки для строительства. Возвращаются с пирушек подвыпившие личности. На Священной дороге и на форуме возле Старых лавок кипит ночная жизнь.
Клодий и Зосим верхами мчались по улицам. Зосим держал факел. Клодий то и дело вглядывался в лица едущих — высматривал среди тех, кто торопился покинуть Город, галлов. Неужели опоздали, и послы уже выехали из Рима? Если письмо Цезаря попадет к Цицерону — ждет Гая Юлия смертный приговор.
Нет, нет, какая-то ерунда, Цезарь не мог этого сделать, он слишком умен. Почему его письмо оказалось у галлов? Писать галлам! Это все равно что добровольно подставить горло под остро отточенный меч.
В узком переулке между Капитолием и Квириналом всадники едва не застряли, и Зосим размахивал не только факелом, но и мечом, прокладывая дорогу себе и своему господину. Наконец они миновали Фонтинальские ворота в старой сильно обветшалой Сервиевой стене и выехали на Фламиниеву дорогу. По левую руку от всадников до самого Тибра лежала огромным черным ломтем низина Марсова поля. Справа тянулись земли, недавно приобретенные Лукуллом, на которых тот разбил удивительные сады. Осенью здесь посадили вишневые деревья, и горожане бегали смотреть на это чудо.
О, Лукулл, покоритель Востока! Прежде этот полководец считался образцом римского духа, для которого цель — скромный достаток, а не крикливая роскошь. Но Лукулл оказался на Востоке во главе победоносной армии, и его ослепил блеск легкой добычи. Он хватал и тащил, бесчисленные мулы сгибались под тяжкой поклажей, обиженные солдаты роптали, требуя долю в несметной добыче. Но почти все богатства достались Лукуллу. Теперь триумфатор строил роскошные виллы близ Неаполя, скупал картины и скульптуры, разбивал сады и пировал каждый день, а меню его пиров пересказывали наперебой все сплетники Города.
— Вот они! — Клодий указал на всадников и несколько повозок впереди.
Трое факелоносцев освещали едущим дорогу — в неверном красноватом свете легко было различить светлые, присыпанные известью волосы и желтые усы.
Клодий натянул повод и остановил коня.
— Который из них? — спросил шепотом. — У кого письма?
— Вон тот. — Зосим указал на широкоплечего молодого галла в арьергарде процессии.
Мульвиев мост был уже близок, действовать придется немедленно!
— Дорогу, дорогу народному трибуну, чья личность неприкосновенна! — завопил Зосим, направляя конягу прямо на вождя, отсекая едущего рядом молодого великана. Этруск, сидевший позади Зосима, соскользнул на землю.
Тут же и Клодий ударил скакуна пятками и рванул повод, поднимая фракийского жеребца на дыбы. Низкорослый конек галльской породы испуганно метнулся в сторону.
— Куда прешь! — закричал молодой галл, не понимая, что происходит. Ему, зажатому между Клодием и Зосимом, было не развернуться.
— Ты оскорбил народного трибуна! — рявкнул Клодий и ухватил молодца за плащ.
Краем глаза приметил, как Этруск вытащил из сумки галла письмо.
Какой-то конный из свиты галлов повернул назад.
— Эй, в чем дело? А ну, езжай, куда ехал! — крикнул он на ломаной латыни, обнажил меч и двинулся на Клодия. Зосим не растерялся, сунул факел в морду галльской лошади. Обожженная скотина заржала и встала на дыбы.
— Назад! — приказал Клодий и протянул Этруску руку. Тот вскочил на жеребца позади хозяина.
«Народный трибун» и его спутники исчезли так же быстро, как и появились.
Затушив факел, они мчались в темноте, не останавливаясь до самого Фламиниева цирка. Здесь кони встали сами.
— Нет погони? — спросил Клодий.
— Не слышно, — отозвался Зосим. — Похоже, галлы ничего не поняли.
Зосим стал высекать огонь, но лишь искры летели в разные стороны. Наконец факел вновь зачадил и озарил стену цирка красноватым светом.
— Дай папирус! — потребовал Клодий у Этруска.
Могло статься, что воришка вытащил не то письмо, мало ли какие свитки вез посол аллоброгов? Впрочем, теперь эту ошибку исправить было нельзя. Но Этруск не ошибся. И Зосим не ошибся — печать принадлежала Цезарю — даже при свете факела Клодий ее узнал.
— Молодец, Зосим! — Клодий сунул свиток за пазуху.
— А я… — заискивающе попытался заглянуть в глаза хозяину Этруск.
— А ты как был скотиной, так и остался мерзавцем.
Назад ехали неспешно, воришка отстал, шагая за конными следом. Он демонстративно хромал, но на него не обращали внимания.
— Что делать с Этруском? — спросил Зосим. — Не надо, чтобы кто-то еще знал.
— Я обещал простить ему кражу кувшина, — отозвался Клодий. — Я прощаю. Пусть завтра поутру мерзавца отвезут в Альбанскую усадьбу и там держат в эргастуле[38] до тех пор, пока дело с письмами не разрешится.
