Александр Смирнов - Черный гусар. Разведчик из будущего
— Красиво идут, — отметил король.
Перевел взгляд туда, где еще вчера вечером находились союзники. Усмехнулся. Вот она пестрота красок. Белые как снег мундиры австрийцев, пестрые доломаны гусар, красные как кровь кафтаны саксонцев. Разноцветные знамена. Идут навстречу своей погибели. Правда, делали они это как-то неаккуратно и даже вальяжно. До короля легкий ветерок донес звук барабанов. Чей он? Его пруссаков или союзников? Впрочем… Австрийцы движутся по левому флангу, саксонцы по правому, причем последние вот-вот наткнутся на авангард Дюмелена, а тогда их шансы покинуть поле боя победителями станут равны нулю.
Заговорили громко пушки, заявляя о своем существовании. Тут же дымом накрыло колонны саксонцев. Стало трудно что-то разглядеть в хаосе битвы, понять, что происходит. Дышать в дыму стало невозможно, и Фридрих уже собирался было направиться в шатер, когда до его уха донеслись радостные крики.
— Пехота пошла, государь, — проговорил один из офицеров, что сейчас стоял позади него.
Неожиданно для саксонцев начала атаку прусская гвардия и кавалерия. Союзники уже поняли, что не успевают развернуться в боевой порядок. Тут же зазвучала команда, но войска дрогнули. Начали отступать.
— Австрийцы к ним не успеют подойти, государь, — проговорил тот же офицер.
— Сам вижу, — прошептал король, поднося подзорную трубу к лицу.
Фридриха сейчас больше всего интересовало, что будет делать Карл Лотарингский? Сын герцога Лотарингского Леопольда и принцессы Элизабеты Шарлоты Орлеанской, тридцатитрехлетний принц Карл Александр уже в четырехлетием возрасте стал владельцем собственного полка. В семнадцать — кавалер ордена Золотого руна. В двадцать четыре вместе с братом уехал в Вену, где получил тут же звание генерал-вахтмейстера. Принимал участие в войнах с турками. В чине генерал-фельдмаршала выступил против Фридриха II. Прусский король этот факт не забыл. Иногда даже укорял этим своих старых генералов. В первые годы австро-прусской войны действовал против армии неприятеля очень даже успешно, но 17 мая 1742 года фортуна на какое-то мгновение от него отвернулась. После проигранного им сражения при деревне Готузиц близ Часлау Мария Терезия вынуждена была заключить мир в Бреславле, уступив Фридриху II Нижнюю и Верхнюю Силезию до Тешена, Троппау и землю по ту сторону Оппы и высоких гор, равно как и графство Глац. В качестве наказания Мария Терезия направила молодого офицера осаждать Прагу. Под стенами города фортуна вновь улыбнулась ему. Затем последовала победа при Браунау. Удалось занять всю Баварию, овладеть частью Эльзаса. Но вскоре вновь возобновилась война с Пруссией, и ему пришлось вернуться в Богемию. Теперь генерал-фельдмаршал смотрел, как терпят поражение саксонцы.
Фридрих видел в подзорную трубу, как австрияки торопились занимать оставленные позиции саксонцев. Пытаются удержаться. Вот только времени у них почти нет, так как несущиеся на волне успеха прусские пехотинцы тут же атаковали их.
— Правое крыло, — распорядился король прусский, — должно переменить фронт. Нужно, чтобы они действовали с фланга и попытались выйти в тыл австрийцам.
Гонец тут же вскочил в седло и умчался исполнять приказ. Фридрих II вновь взглянул в трубу. Карл Лотарингский, отбивая удары, не воспользовался задержкой (прусские силы начали переправу через ручей) для своевременного отступления.
Австрийцев граф Нассуйский начал теснить с левого крыла. Затем молниеносная атака конницы генерала Геслера. Союзники дрогнули и начали отступать. Причем делали они это вновь беспорядочно. Удар с правого фланга прусского крыла, и вот они уже стремительно бегут.
— Победа! — проговорил вновь тот же офицер. — Австрийцы разбиты.
— Не совсем, — молвил Фридрих II. — Австрийский авангард, состоящий из войск генерала Валлиса и Надасти, так и не принял участие в бою. Я так и не решился его атаковать.
— Но почему, ваше величество?
Король промолчал.
— Займите высоту у села Каудер, — приказал монарх и добавил: — И прекратите преследование. Битву мы и так выиграли.
Впоследствии австрийские полководцы оправдывались: «Мы не могли атаковать пруссаков отчасти по причине разделявших нас болот, а отчасти потому, что они сами перешли по ним и атаковали нас».
Тут, дорогой читатель, мы на какое-то мгновение от барона Адольфа фон Хаффмана вновь вернемся к Игнату Севастьяновичу Сухомлинову, чтобы понять, что творилось в душе у бывшего старшины Красной армии.
Болота — это уж слишком. Ту болотистую местность, что разделяла полк Черных гусар от австрийской кавалерии, по мнению Сухомлинова, так назвать у него бы язык не повернулся. Причиной их неактивных действий, считал Игнат Севастьянович, было то, что австрияки просто были смущены и устрашены самоуверенным и наглым наступлением пруссаков, ведь первые численно превосходили последних. Поэтому союзники не везде доводили дело до столкновения, ограничиваясь только залпами из карабинов, после которых частенько бросались в бегство. Зато прусским солдатам к таким маневрам было не привыкать. И казавшаяся неприступной австрийским генералам местность не оказалась такой уж серьезной преградой для Черных гусар. Переправившись с левого крыла вброд через стригауские воды, кавалеристы атаковали правый фланг австрийцев. Завязалась схватка, в которой оба дуэлянта получили шанс либо умереть достойно, либо совершить такой подвиг, после которого Фридрих II сменил бы гнев на милость.
Утром, находясь позади полковника, тот как раз наблюдал в подзорную трубу вражеские позиции, Сухомлинов о предстоящем очень много думал. Он уже понял, что никогда еще в жизни не участвовал в таких вот сражениях. Да, он воевал. Причем дважды, но всегда это были мясорубки, жизнь человеческая в которых ничего не стоила и места для подвига не было. В войне двадцатого века не будет всех красок битв более ранних эпох. Цвета померкнут, музыка, что сейчас доносилась до ушей барона, если и будет, то не такой воинственной. И все же, какая бы ни была война, эта пестрая или та, цвета хаки, война есть война. Убивают во все времена. Правда, здесь человек что-то еще стоил.
Сухомлинов закрыл глаза. Его прошлое, его будущее — все неожиданно смешалось. Судьба вновь издевалась над ним. Опять война, и вновь существует вероятность, что он погибнет. Вот только… Только лично он умирать не собирался. Ни во время сражения, ни от руки палача. Прощение прусского короля? Нет, на него Игнат Севастьянович не надеялся. Подумывал уйти с отступающими австрияками. В качестве пленного? А почему бы и нет. Главное — живым. А не будет ли это предательством? Сухомлинов усмехнулся. Нет, не будет. Это не его родина. Взглянул на друзей, к которым за последний месяц уже привык. Жалко их обоих. И все же, может быть, хоть фон Штрехендорфу повезет. Удастся ему отличиться, а там, глядишь, и смилуется старый Фриц. Все же Иоганн всего лишь секундант. Перевел взгляд на поле.
— Господа, — громко, что есть мочи проговорил полковник, — пора.
С этими словами Игнат Севастьянович вновь исчез.
Полковник поднял руку и указал в направлении противника. Как бы то ни было, но атака проходила по всем правилам. Сначала большой рысью, затем широким галопом, но всегда сомкнуто. Фридрих II считал, что при соблюдении этого неприятельская конница будет всегда опрокинута. Правда, существовала оговорка: «Если кто-нибудь из людей не исполняет своей обязанности и выскакивает из рядов, то первый же офицер или унтер-офицер должен его проткнуть палашом». Сухомлинову, офицеру, когда-то служившему в кавалерии, это было непривычно, но он прекрасно помнил, что в чужой монастырь со своим уставом не лезут. И все же, когда с рыси гусары перешли на галоп, помня, что ему-то терять нечего, барон фон Хаффман, выхватив из ножен саблю, поскакал впереди всех, ведомый жаждой победы. Сейчас он еле сдерживался, чтобы не закричать: «Ура!»
Брызги из-под ног лошади. Лица друзей. Страх улетучился, а впереди враг, по-любому отступать не собирающийся.
С криками они налетели на кавалерию австрияков. Несмотря на то, что Фридрих не поощрял кавалеристов за пользование огнестрельным оружием во время атак, фон Хаффман не удержался и выхватил левой рукой пистолет. Сделал выстрел, убив тем самым одного из австрияков, и лишь после этого набросился с саблей на врага. Испытывал ли Игнат Севастьянович в тот момент те чувства, что были у него, когда он вместе с лейтенантом Зюзюкиным уничтожал фашистских оккупантов? Конечно же, нет. Было какое-то непонятное и непривычное чувство, словно он дрался сейчас из-за неизвестно чего. «Неизвестно чего? — пронеслось в голове Адольфа фон Хаффмана. — Как бы не так». Он бился за свою жизнь. За возможность победить в сражении. Отличиться и вымолить тем самым для барона фон Хаффмана прощение у прусского короля.
