Герман Романов - Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем
— Почему Вологодский не сообщил мне вчера вечером о телеграмме? — глухо сказал Колчак и расстегнул верхнюю пуговицу кителя, потер пальцами шею, словно воротник стал душить его.
— Он отправил ее позже вашего с ним разговора, и после того, как мы обсудили возможности выхода из создавшегося положения. Теперь все зависит от вас — приложите ли вы все свои силы к будущему свободной от большевизма России или нет.
— А как понимать это? — Колчак тронул рукой лежащий на столике перед ним заряженный наган.
— Я искренне прошу извинить меня за несдержанность, примите во внимание мою молодость. Как командующий армией, я обязан был вас выслушать и принять взвешенное решение, не поддаваясь эмоциям.
Колчак побледнел, и тут же на его щеках выступил багровый румянец. Такой удар стал для самолюбия нестерпим. По сути, извиняясь перед ним, Арчегов ткнул его носом еще раз — ведь вчера адмирал не стал слушать Вологодского, всего час назад на повышенных тонах говорил и с полковником. А ведь он считал себя Верховным правителем России, зрелым во всех смыслах человеком. И получить такую завуалированную выволочку от офицера, который ему по возрасту годится в сыновья.
— Вчера я получил экстренную телеграмму из Читы от одного генерала. Вологодский назначает его моим заместителем, то есть первым помощником. Он будет командовать авангардом в наступлении на Красноярск.
Ермаков решительно сменил тему разговора, он догадался, какой жуткий стыд испытывает адмирал.
— Вот телеграмма. Прошу прочитать, Александр Васильевич.
Полковник достал из кармана куртки сложенный листок бумаги, развернул его и протянул Колчаку. Тот взял телеграмму, пробежался взглядом по отпечатанным строчкам, медленно, но вслух прочитал:
— «Командующему Сибирской Императорской армией полковнику Арчегову. Копия военному министру Сиб. правительства генерал-майору Сычеву Ваше превосходительство, в такой момент времени долг и присяга перед монархом и Россией велят мне находиться в рядах вверенных вам войск. Готов встать в строй даже прапорщиком. Генерал от кавалерии, граф Келлер».
Румянец на щеках адмирала сменился бледностью. Колчак задумался на минуту, потом его лицо внезапно ожесточилось. Он быстро застегнул ворот кителя и рывком встал с дивана, резко бросив руки по швам. Не ожидавший такой реакции адмирала, поспешно вскочил с места и Ермаков.
— Ваше превосходительство! — чуть глухим, но внятным голосом проговорил адмирал. — Готов немедленно встать в строй вашей армии мичманом. Или закончить…
Колчак не договорил, бросил выразительный взгляд на лежащий перед ним револьвер. Его лицо выражало жертвенное спокойствие, как бы говоря — моя жизнь принадлежит России, а смерти я не боюсь.
В горле у Ермакова запершило, он сглотнул, пытаясь преодолеть нахлынувшее волнение. В глазах предательски защипало. За секунду перед ним пронеслась вся его жизнь, та, прежняя. Полковник попытался вспомнить, был ли хоть один генерал, что прилюдно в декабре 1991 года отказался от сытой жизни, генеральского пайка и жалованья, оставшись до конца верным Советскому Союзу. Были ли офицеры советской армии, которая в одночасье превратилась в российскую, что с презрением отказались от новых чинов и должностей, сохраняя искреннюю верность советской власти?
Он пытался припомнить, а память услужливо показывала сытые и лощеные генеральские лица, что с жадностью принялись «прихватизировать» армейское имущество, их тупое самодовольство и вековое хамство. Холуйство внизу и чванство наверху, ставшее обыденным явлением очковтирательство и стукачество, жертвенность взводных и ротных на войне и брезгливое равнодушие начальства к пролитой крови.
Это была не его армия, он понял это давно. Его армия здесь и только здесь, где полный генерал отказывается от всего, кроме чести, и работает сапожником. Эта его армия, где офицеры дружно встают в строй рядовыми и берут в руки винтовки, где нет стукачей и почти нет трусов. И даже кровавая междоусобица не смогла выбить из душ такие понятия, как честь, долг, верность! Может, дело в том, что эти понятия сохраняются лишь при служении монарху?! Ведь «демократическая» власть, что там, что здесь, только говорит об этих принципах.
Но показывает и прививает людям совершенно противоположное, без чего невозможно само ее существование — обещать, но не давать, оболванивать и обманывать свой народ, иначе не дадут хапать побольше, жить припеваючи. Ну а рядовые сограждане пусть сдохнут, лишь бы было тихо, и на кресло не капало…
— Ваше превосходительство может принести России великую пользу. А это, — Ермаков показал на наган, — лишнее. Судьба уже сделала за вас выбор, а потому следует на нее положиться. Помните, как у Пруткова — каждый человек принесет пользу, токмо находясь на своем месте. Вы моряк, Александр Васильевич, более того, вы флотоводец. Политика не ваша стезя. Потому прошу вас заняться своим прямым делом. И присядьте, пожалуйста, а то как-то неудобно говорить о серьезных делах стоя.
— В какой должности вы меня видите, Константин Иванович?
— Вы примете командование над кораблями, отправляющимися в Крым. Это вспомогательный крейсер «Орел» и один или два военных транспорта. Я прошу вас отплыть как можно быстрее — ваш поезд будет немедленно отправлен во Владивосток особым литером, послезавтра. А теперь о главном…
Ермаков закурил папиросу и пристально посмотрел на адмирала, глаза в глаза. Колчак был собран, взгляд решительный и строгий.
— Завтра днем вы будете на совещании с правительством, но Вологодскому незачем знать о деталях нашего разговора. От должности Верховного правителя вы откажитесь в пользу Михаила Александровича. По прибытии в Крым обязательно переговорите с генералом Деникиным — пусть признают Михаила Александровича. Сейчас отправьте телеграмму в Мурманск генералу Миллеру о том же. Я со своей стороны продублирую за министерскими подписями Сычева и Яковлева, возможно и Вологодского. И как только в Заполярье и Крыму примут это решение, мы получим императора и де-юре. И плевать можем на союзников. Пер аспера ад астра…
— Через тернии к звездам, — адмирал перевел строчку отчеканенной Арчеговым латыни. — Я выполню все вами задуманное. И поймите меня правильно, Константин Иванович, но я в вас ошибался. Приношу свои извинения — ваша молодость сыграла со мной злую шутку, я не ожидал увидеть действительно государственную мудрость.
— Молодость, конечно, определенный недостаток. Который, к сожалению, быстро проходит, — полковник усмехнулся. Улыбнулся и Колчак — первый раз за этот день — тяжкий груз ответственности упал с его души.
— Оборону Порт-Артура хорошо помните, ваше превосходительство? — На неожиданный вопрос Арчегова адмирал только кивнул.
— Возглавьте Черноморский флот, Александр Васильевич. И сделайте все для обороны Крыма. Его нужно удержать любой ценой. Любой! Оборону там держат части генерала Слащева — талантливый военачальник, правда, со странностями. Перейдет к вам в подчинение с большой охотой — у вас авторитет весомее, чем у всех тамошних генералов, вместе взятых. Перекопайте перешеек на пять рядов, пустите в ход все флотское имущество. Ставьте заграждения из закопанных морских мин — флотские минеры большие умельцы. Снимайте броневые плиты со старых кораблей на укрепления, орудия, все, что только возможно.
Обеспечьте поддержку с мелководья, вооружите баржи пушками, как мы недавно проделали на Байкале. И простите меня — ученого учить только портить. Когда вы служить начали, я еще в пеленки писался. Прошу извинить за такое слово. К сожалению, мне надо идти, время уже поджимает! Но вечером обязательно приеду!
Ермаков встал, поднялся с дивана и Колчак — это был совершенно другой человек, чем несколько часов назад. В его глазах сейчас не было тоски, ее заменила вера. А это главное, что нужно человеку в жизни.
— Через три часа здесь будет контр-адмирал Смирнов. Он станет сопровождать вас до Приморья. Мои части вышли к Зиме, но там пробка из чешских эшелонов, их пустили вслед за вашими литерными поездами. Единственный путь заблокировали, пакостники. А потому мы немедленно займемся партизанами — совсем обнаглели, стервецы, заняли Балаганск. Думаю, за десять дней управимся — они получат такой же урок от меня, как местные шахтеры. А там и дорога на Нижнеудинск откроется. Не говорю вам прощайте, адмирал. А только до свидания. Честь имею!
— Храни вас Господь! — совсем не по-военному напутствовал его Колчак Они посмотрели друг другу в глаза, импульсивно сделали по шагу навстречу и порывисто, но крепко обнялись…
АчинскЖелезнодорожная станция напоминала город мертвых. Чудовищный взрыв десятидневной давности полностью разрушил здание, далеко по сторонам разбросал искореженные вагоны и шпалы, причудливо изогнул рельсы. Никто не мог дать внятного объяснения, что привело к этому, — обычная халатность, случайность или преднамеренная диверсия. Правда, большинство очевидцев склонялись к последней, виня в содеянном партизан и эсеров.
