Валерий Залотуха - Великий поход за освобождение Индии
— Что буркалы выставил, морда английская? — проворчал он недовольно. — Где оружье твое?
Винтовки за спиной этого англичанина не было. Он вдруг обхватил Ивана обеими руками за шею, притянул к себе и трижды крепко поцеловал в усы, после чего закричал на чистом русском языке с легкой веселой картавинкой:
— Родненькие вы мои! Братья православные! Сколько невидимых миру слез пролил я, сколько тяжких дум передумал! Свершилось! — Незнакомец размашисто перекрестился. — Сбылась мечта самодержавцев российских: попирает священный русский сапог землю басурманскую! Хлеб да соль вам, витязи! Низкий вам поклон от многолетнего английского пленника Афанасия Шишкина!
И незнакомец поклонился низко, насколько это возможно было сделать, сидя в седле.
Шишкин сидел в штабной палатке, окруженный со всех сторон командирами корпуса. На полу в раскрытом кожаном саквояже лежали яркие украшения, старинные, диковинной формы кинжалы и почему-то несколько колод карт. Со счастливым восторгом Шишкин смотрел на всех и от счастья болтал в воздухе ногой. Похоже, он не понимал, что его допрашивают. Вел допрос Шведов.
— Имя?
— Афанасий.
— Полностью.
— Афанасий Шишкин. Тимофеев сын, хотя это еще как посмотреть.
— Где, когда родился?
— В Санкт-Петербурге. Мая месяца пятого числа одна тысяча восемьсот семидесятого года от Рождества Христова.
— Надо говорить — новой эры, — хмуро поправил Шведов.
— Новой, разумеется новой! — Шишкин оглядел всех с благодарным восторгом.
— Ты в Индии-то как оказался? — вмешался в ход допроса Колобков.
— О, это ужасная история! Мой папаша, князь Долгорукий, поехал в Индию на охоту к своему приятелю, радже бомбейскому, будь он неладен. Было это, дай Бог памяти, в одна тысяча восемьсот девяносто четвертом году. И меня взял с собой, оболтуса великовозрастного, чудес захотел. Не успели мы на охоту поехать, как вдруг известие — августейший император Александр Третий почил в бозе. И мой папаша, хотя покойный его и не жаловал, оставил меня у раджи с обещанием скорого возвращения — и тю-тю...
— Как, говоришь, папаши твоего фамилие было? — перебил его Шведов.
— Князь Долгорукий, — с готовностью напомнил Шишкин.
— Никто, братки, Долгорукого князя не расстреливал? — обратился Шведов к комдивам.
Те задумались.
— Сколько их было, разве всех упомнишь, — буднично отозвался Колобков.
Шишкин затих и попытался втянуть голову в плечи. Возникла пауза, в продолжение которой допрашиваемый явно страдал, а допрашивающие явно получали от этого удовольствие. Кроме, пожалуй, Новика. Он брал из саквояжа Шишкина то один кинжал, то другой, пробуя их в руке, и так был этим увлечен, что, кажется, ничего не слышал.
— Что... у нас действительно все так далеко зашло? — спросил Шишкин осторожно.
— А вам ничего не рассказывали ваши английские господа? — теряя терпение, спросил Брускин.
— Видите ли, — осторожно начал Шишкин, — Англия — исторический враг России. Врагам можно служить, но верить им — нельзя! Говорили кое-что, разумеется... Что в пятом году в Москве были беспорядки... И в семнадцатом, если я не ошибаюсь. Но они до того договорились, что, мол, государь император Николай Второй... Да у меня язык не поворачивается пересказать всю эту чушь!
— В одна тысяча девятьсот семнадцатом году новой эры в России совершилась Великая Октябрьская социалистическая революция! — торжественно и раздельно, как при чтении приговора, говорил Брускин. — Царской России нет, а есть Россия новая, Советская, государство рабочих и крестьян!
— Ах во-от оно что, — удивленно протянул Шишкин. — А я смотрю — что-то... Господа!
— Громадяне! — зычно поправил его Ведмеденко.
— Господа громадяне, а ведь князь Долгорукий не мой отец, — с доверительной улыбкой сообщил Шишкин. — Он, мжет, и думал, что он мой отец, но я-то так никогда не считал. Мой бедный покойный отец был истопником в Мариинском театре. Мамаша же была там балериной. Говорят, что князь ухаживал за мамашей. Возможно. Но ума не приложу, кто сумел внушить князю, что он мой отец.
— Это как же его держать? — спросил вдруг Новик, вертя в руках большой кинжал со странной рукояткой.
— Вот так. — Шишкин вложил кинжал в руку Ивана. — Это куттар, нож для пробивания кольчуги. Я выиграл его у одного раджи. — Шишкин был рад, что появилась возможность отвлечься от неприятного разговора. — Я вам его дарю, Иван Васильевич.
— Скажите, господин Шишкин, вы нарочно картавите? — выкрикнул вдруг Брускин.
Шишкин задумался над странным вопросом.
— Зачем же нарочно? С детства. Это, пожалуй, наследственное. Папаша картавил и я...
— Который папаша? — закричал Брускин.
— Оба, — нашелся Шишкин. — Князь от рождения, а истопник, он пил очень и однажды в драке откусил себе кончик языка...
— Снимите шляпу, Шишкин! — потребовал вдруг Брускин.
— Пожалуйста, — повиновался допрашиваемый.
Он снял шляпу. Шишкин был крупно лыс — рыжеватые волоски остались лишь с боков и сзади. Но дело было не в этом.
Дело было в том, что Шишкин как две капли воды походил на Ленина.
— Вылитый Владимир Ильич, вылитый! Как шляпу снял, меня ноги сами подняли — Ленин! — делился потрясенный Шведов.
Брускин нервно ходил по палатке.
— А может, была двойня? — высказал догадку Колобков.
— Кто? — спросил Шведов.
— Ну, Ленин и этот Шишкин. Детей разлучили, сколько таких историй было...
— Вы с ума сошли, товарищ Колобков! — закричал Брускин. — Вы понимаете, что вы говорите!
Новик оторвался от разглядывания куттара.
— Из-за чего сыр-бор, не пойму? — спросил он. — Ну похож и похож. У нас в деревне один мужик на царя Николашку был до ужаса похож, и ничего...
— Да, есть теория мистического толка, что у каждого человека на земле есть свой двойник. Но это же идеализм! Он же свой день рождения по старому стилю назвал. А по-новому получается — двадцать второго апреля тысяча восемьсот семидесятого года. Вы понимаете, день в день! — не находил себе места Брускин.
— Ну вот и я говорю, — пожал плечами Колобков.
— Двух Ленинов быть не может, — убежденно проговорил Шведов.
— Так и треба робити. Першего разстреляти, а другий хай живе, — предложил Ведмеденко.
Новик сунул куттар за голенище сапога.
— А он, между прочим, обещал Лапиньша вылечить... И расстреливать его я не дам. — Иван вышел из палатки.
Иван и Шишкин плыли в лодке вниз по течению широкой мутной реки.
— Нет, Иван Васильевич, это страна не для нормальных людей вроде нас с вами, — откинувшись назад, говорил Шишкин. — Если бы вы знали, как я устал от этих бесконечных чудес. Вот, к примеру, колдунья, к которой мы плывем. Она излечила меня от геморроя. Скверная болезнь, я вам скажу, ни самому посмотреть, ни людям показать. Я лечился в Баден-Бадене, в Карловых Варах у лучших профессоров. Ванны, клизмы, пилюли. Культурное лечение. А здесь? Пришел я к этой даме, а она не то что осматривать, она спрашивать не стала! Дала мне какой-то цветок. Я тут понюхал, а там — все прошло. Это ли не дикость, Иван Васильевич?
— Слышь, Шишкин, а ты как тут, с индусочками баловался? — поинтересовался Иван.
— Что скрывать, Иван Васильевич, было, — признался Шишкин смущенно.
— Ну и как они?
— Ах, Иван Васильевич, по праву старшего по возрасту я вам скажу: женщина должна быть белой. Если бы я был здесь ханом и имел огромный гарем, то, поверьте мне, без колебаний отдал бы его за один поцелуй русской женщины.
Иван недоверчиво покосился и вытянул шею, всматриваясь. Неподалеку в стремнине их догонял плывущий человек. Он то появлялся над поверхностью, то исчезал, то вдруг начинал крутиться. Шишкин снисходительно улыбнулся.
— Не волнуйтесь, Иван Васильевич. В этой варварской стране покойников не хоронят, а сжигают. А самых бедных — шудров всяких, парий — просто бросают в воду. Так что катать здесь барышню в лодке я бы вам не посоветовал...
— Да он живой! — закричал Новик, бросая руль и стягивая гимнастерку.
— Иван Васильевич, вы с ума!.. — завопил Шишкин, вскакивая и хватая за руку Ивана. — Посмотрите, там же черепахи!
Иван замер, всматриваясь. Плывущий труп сопровождала стая черепах, огромных, жирных, неуклюжих, кормящихся остатками мяса на костяке, они-то и заставляли его нырять, вздрагивать, переворачиваться.
— Ах вы твари! — закричал Иван, выхватил наган и стал выпускать в них пулю за пулей.
— Иван Васильевич, я вас умоляю! — взмолился Шишкин.
— Да пошел ты! — возмутился Иван, расстреляв все патроны. — Коров не тронь, обезьян не тронь, этих тварей не тронь! Кого же в твоей Индии трогать можно?
— Никого, — ответил Шишкин испуганно и кротко.
К обиталищу колдуньи — вырубленному в скале гроту — вела узкая тропка среди деревьев и густого кустарника. Шишкин шел первым.
