Калашников Александрович - Оператор совковой лопаты
Глава 15. Неладно как-то
С очисткой соли проблем не было, а было много работы. Грязные камушки растворил в воде, дал грязи осесть, а то, что осталось, процедил через песчаный фильтр. То, что пришлось ходить к озеру, где в холодной уже воде надо было тщательно промывать песок в широких мелких чашах - померкло в сравнении со временем, затраченным на процеживание и последующее выпаривание. Зато соль вышла нормальная, как магазинная. И рыбку тут же засолил в давно уже приготовленных горшках.
Вообще-то керамика у него неважная. Он нарочно проверял, что самый лучший горшок под примазанной воском крышкой через месяц выпускает через поры всю воду. Сам-то он при этом даже мокрым не выглядит - испаряется с поверхности быстрее, чем просачивается. Однако, если покрыть дно и стенки воском, и несильно их потом корябать - всё нормально. Держит сосуд как стеклянный. Так что, консерваторий работал непрерывно, тем более, рыбки в речке вдруг резко прибыло. Заметно более крупная, чем обычно, она целеустремлённо плыла вверх по течению. И ничего не боялась. Спокойно вылавливал её прямо руками, выбирая помельче, из расчёта три штуки на горшок. И сразу в рассол, и под крышку, и в пещерку, что прокопал в холме прямо из задней стенки землянки.
Понятное дело, рассол пришлось использовать не растворённый из готовой соли, даже не только не выпаренный, но и не процеженный. Едва терпения хватало дождаться, когда отстоится после разбалтывания. Рыбы - сколько угодно. Горшков - штабель, а тут, понимаешь, сиди и жди, когда муть осядет. Никаких нервов не хватает. Работы прекратил по заполнении отнорка - не так много успел он выкопать. Намного меньше, чем налепил горшков. Воск тоже почти весь исчерпал. Даже часть уже готовых свечей растворил в котле, где проводил воскование.
И тут же свалился с жаром. Кашель, сопли, головная боль, першение в горле, а из медикаментов только мед, которого на удивление немного. Дров для печки не заготовлено толком, снаружи дождь, под которым таскать из насквозь мокрого леса осклизлые валежины - удовольствие намного ниже среднего, особенно, когда самого качает и бестолковка раскалывается. И ведь приходится мелочь выбирать, потому что рубкой дров посредством булыжника в таком состоянии заниматься он просто не способен. Тонкие палки прогорают быстро, и снова надо тащиться в сырость.
В результате вместо лежания под тёплым одеялом на мягком матрасе и употребления сладкого пития - постоянные вылазки в осеннюю слякоть с привязанными к телу под курткой жёсткими кроличьими шкурками. Потом обогревание у печки, топить которую мокрыми дровами надо вдумчиво, чтобы не прекратить горение неумеренной порцией парящей древесины. Шкворчание просыхающих в пламени веток, влага с поверхностей штанов и куртки, неуютная дремота, попытки высморкать распухший нос, отзывающиеся болью в затылке...
Вот тут на Мишку и навалилась Её Величество тоска. Вспомнил он и девушек, с которыми обошелся,... обижал он девчат. Получал, что хотел. А сейчас, если бы, да хоть та же Лерка, самая неказистая и глупая, потому что по-детски доверчива, любит мороженное эскимо на палочке и шоколадные батончики с начинкой пролине.
Сам-то Мишка ни капельки не виноват, что нет в нём душевности, однако это не причина для того, чтобы дурно поступать. Он ведь не только с девчатами исключительно для себя дружил, парней-сверстников тоже не забывал оценивать по степени полезности. Что его не сильно жаловали, было глубоко плевать, а на стройке его прозвали оператором совковой лопаты, почуяли, видно, как-то его чужеродность. Может быть, внутреннее высокомерие ощутили, не в словах, он за ними следит, а в жесте или невольной интонации.
Какие мысли! Это что же, костлявая за порогом и пришло время вспоминать прегрешения? Дудки. Рано ему копыта отбрасывать. Вирус у него из дома, вряд ли в лесной глуши он что-то местное мог подхватить. Следовательно, антитела к нему организм когда-то вырабатывал. Так что, если не раскисать - выдюжит. У тёплой печки рядом с горшком кипятка помирать обидно. А что к людям надо отношение менять, так обязательно изменит. Вот только доберётся до них, и сразу подкорректирует поведение, так сказать.
Хорошо бы жили здесь доверчивые кроманьонцы. Приносили бы ему сочные фрукты, ароматные окорока и приводили самых красивых девушек. И дрова бы приносили сухие. Дрова - в печку, а девушек - кормить эскимо, водить в кино, а потом провожать домой к папе и маме. Больше они ни на что не годятся, нежные и доверчивые существа. Наверное, он бредит.
***Выкарабкивался Мишка долго. Насморк и кашель, гармонично дополняя друг друга, наполняли жизнь звуками и действиями, без которых он отлично бы обходился. Пожелтела и стала опадать листва. Тепло ушло. Нет, холода ещё далеко не наступили, но теперь приходилось очень энергично двигаться и много есть. Несколько больших котлов, наполненных красной икрой сильно ему в этом помогали. Сохранить её он не надеялся, так что посолил умеренно, как говорится по вкусу. И ел, сколько влезет.
Ход рыбы в реке прекратился. Мотаться на Золотой ручей за самородками было боязно - нет уверенности, что холодная вода, по которой приходится бродить, собирая со дна золото, полезна для его здоровья. И вообще ни за что новое браться не хотелось. Заготавливал дрова, укладывая их под навесом, в холодных сенях, и даже в тёплой землянке. Частые дождики загоняли его под навес, и тогда строил топчан, стол, лавки и стеллажи, оборудуя жилище. Топор-то у него теперь новый. Отковал он зубило размером с кисть руки и так же, как и первое, что из арматурины, закрепил бандажами, стянув в обхват две хорошо приструганных палки.
Аналогичного размера брусок таким же способом приспособил в качестве молота. А главное, "пинцет" у него теперь был железный. Не весь, только там, где хватался им за горячий металл, однако этого достаточно, чтобы после каждого сеанса работы у горна не образовывалось кучи дров из обуглившегося инструмента.
Тонкие лепёшки монолитного железа весом с полкилограмма, которых он наплавил в своей чудо-печи, сильно отличались друг от друга твёрдостью. Кроме того, то, что они идеально повторяют форму донной части тигля, наводило на мысль о том, что, сделай он в этом месте подходящей формы углубление - получит отливку. А то с приданием формы металлическим изделиям прогресс идёт медленно. Ножики и наконечники стрел - по-существу пластины - получаются, пусть неказистые, неровные, но функцию свою исполняют. А вот, скажем, дырку пробить в молотке он даже не пробовал. Чувствует, что не получится это у него, только зубило загубит.
Нет, неспроста кузнечное дело считалось сложным. Есть тут секреты, которые он разгадает позднее. Например, почему столько металла уходит в окалину при ковке? Арматурины не так горели при нагреве. И изделия из них меньше ржавеют. Да и служат они дольше. Н иначе примесь какая-то портит его железо.
***Из четырнадцати установленных ульев заселены только шесть. Все их он не проверял уже больше двух недель. И не будет. Насекомым зимой чего-то кушать потребуется, а его дело - укрыть их домики от холодов. Керамика - не самый лучший теплоизолятор. Так что нахлобучил на эти сооружения связки сухой травы, щитами, плетёными из прутьев, придавил, только в районе летка оставил проход. Начинается зимовка. У него, кстати, тоже. Над кузницей соорудил навес со стенками - сплошные плетни. Дёрном, положенным поверх коры, это всё укрыл. Некогда ему сейчас с нормальной стройкой затеиваться, всё на скорую руку. Чтобы зимой можно было работать.
Что обидно - простуда никак не проходит. Кашель и насморк не прекратились. Просто он как-то стерпелся с ними. Научился преодолевать себя и правильно расчитывать силы между приступами слабости, что периодически накатывает.
Гончарный круг у него, также как и горн с наковальней, нетранспортабелен. Так что участок под навесом, где его соорудил, огородил плетнём на манер закутка, так чтобы пара тазиков для замешивания глины здесь помещались и большой горшок, в котором намеревался разводить огонь, чтобы было тепло. Стенки обмазал.
Позанимался благоустройством. Битые и растрескавшиеся горшки доколотил, а черепками вымостил дорожки. Трубу обжиговой печи закрыл "шляпой" из травы, деревяшки все под навес позатаскивал, нечего им мокнуть. Стало опрятно.
Морковку убрал, сложил в яму с песком. К осени корнеплоды в толщине сравнялись с мизинцем и чуть порозовели. Мягче или вкуснее, впрочем, они от этого не стали, да и было их от силы пара килограммов. Он ведь их поштучно притаскивал вместе с комом земли, а сколько потом на кроликов извёл! Впрочем, два растения дали семена. Собрал, ясное дело и упаковал в кулёчки, свернутые из тех бумажек, что прихватил из мусорной кучи. Если весной посадит, да каждое взойдёт - будет у него тут морковный беспредел и паломничество носителей кроличьих шкурок.
