Андрей Посняков - Щит на вратах

— Прости, но так просто не сбегают с каторги, — усмехнулся Истома.

— Особенно с Киренаики, — подтвердил Никомед. — Я, как-никак, моряк, не забыл?

— Помню. — Пулад потерянно кивнул. — Интересно, что ты делаешь на суше?

— Пришел за тобой… Нет, не за тем, чтоб убить, это могли сделать и мои слуги. Мы с тобой прогуляемся немного… Хочу, чтобы ты посмотрел кое-что.

Подумав, предатель не стал отказываться — слишком уж настойчиво было сделано предложение. Закутался поплотнее в плащ, сел в седло подведенного Истомой коня и доверил свою судьбу когтистым дланям дьявола. Миновав дальние посты — а стражи-то, выходит, подкуплены! — все четверо — Никомед, Пулад со связанными за спиной руками и Истома с Лейвом — обогнули по узкой тропе высокие скалы и спустились в предгорья. Впереди, за целой стеной кустарника, не так уж и далеко, горели дрожащие оранжевые огни — то жгли на стенах костры защитники Вафириака.

— Не туда смотришь, Пулад. — Никомед оглянулся. — Во-он, ближе.

Предатель присмотрелся и почувствовал, как заныло сердце: то, что он принял за плотную стену кустарника, оказалось войском. Пулад узнал гордость императорской армии — катафрактов, за ними блестели щиты тяжелой стратиотской пехоты, еще дальше — союзники — болгары или мадьяры в остроконечных шапках. Боже, как же их много!

— Кажется, на этот раз ваш хваленый Хрисохир попал в ловушку! Задумайся о своей судьбе, Пулад.

— Уже задумался, — отрывисто буркнул предатель. — Чего ты хочешь?

— Голову!

— Голову?

— Голову Хрисохира. Не я хочу — базилевс.

— Что ж. — Пулад кивнул. Предавший раз, предаст и другой, и третий. Посмотрел на Истому с Лейвом: — Эти помогут мне?

— Всенепременно!

Над черными скалами медленно поднимался красный рассветный круг солнца.

— Ромеи! — Оказавшись в лагере, Пулад первым делом бросился к шатру Хрисохира.

— Что? — Вождь апостольских братьев, едва успев натянуть кольчугу, вскочил на коня. — Трубите сбор и выход!

Завыли рожки, загрохотали литавры, войско еретиков выстраивалось для похода.

— За мной! — обернувшись, махнул рукой Хрисохир, он вовсе не был трусом.

Войско павликиан спустилось в предгорья, на ходу перестраиваясь для атаки. Вот они — белые стены Вифириака! А жители его — тупые ослы! Они что, забыли, что стало с Никомидией, Никеей, Эфесом?

Снова загрохотали литавры. Хрисохир привстал в седле и сквозь зубы бросил лишь одно слово:

— Вперед!

Сотники передали приказ командира. Войско пришло в движение. Первой двинулась конница — любо-дорого было смотреть, как окружают город сотни уверенных в себе воинов на быстрых конях. Над головами развевались разноцветные бунчуки. Качались, блестя на солнце наконечниками, копья. Предчувствуя бой, грызли удила кони. Рассыпавшись мелкой рысью, конница рвалась в битву. За ней, проваливаясь в песок, едва поспевала — а в большинстве случаев и вовсе не поспевала — немногочисленная пехота. Во-он впереди выскочил из-за стен конный отряд. Безумцы! Что смогут сделать они против куда как превосходящей их числом конницы братьев? Вот уже скрестились сабли, лязгнула сталь, сталкиваясь, вскинулись на дыбы кони.

— А-а-а!!! — Хрисохир с радостным криком ворвался в гущу врагов, напополам разрубив сунувшегося под меч воина, оглянулся — апостольцы уверенно наступали. Повсюду слышались крики, стоны раненых, злой хрип лошадей. Вождь еретиков ударом копья выбил из седла наскочившего на него воина, повернулся к другому… Что это? Показалось? Нет… Тренированный глаз его вдруг увидел, как из-за скал появляются блестящие точки. Точки быстро приближались, уже не осталось сомнений — то двигалась броненосная конница катафрактов. А за ней, чеканя стальной шаг, шла тяжелая стратиотская пехота.

— Назад! — предчувствуя неладное изо всех сил закричал Хрисохир. Но было уже поздно. Уже, как нож в масло, вторглись в гущу боя конные тяжеловооруженные катафрактарии, сминая все на своем пути, шла по трупам убитых и раненых броненосная пехота.

— Слава базилевсу! Слава!

— Чего ж ты ждешь, Хрисохир? — вдруг послышался голос. — Спасайся! Еще не все потеряно — стены Тефрики крепки, а защитники отважны.

— И в самом деле. — Хрисохир усмехнулся и, развернув коня, поскакал в горы. За ним едва поспевали верный слуга Диаконица и прочие слуги.

Вот и горы. Спасительные горы. Вон, скорей в то ущелье. А там — горными тропками вверх, и все — свобода. Ищи — не поймаешь.

Вдруг мимо просвистела стрела. Хрисохир оглянулся и не поверил своим глазам.

— Пулад? Зачем ты стреляешь в меня? Что я тебе сделал плохого?

Ромей нехорошо усмехнулся.

— За благодеяния твои воздам тебе сегодня!

Хрисохир поворотил коня, задумав сразиться с предателем, но предатель оказался ловчее и живо всадил копье в бок предводителю братьев. Потеряв от боли сознание, тот свалился с коня. Верный слуга Диаконица, подбежав, положил голову на колени своего обожаемого хозяина и зарыдал. Пулад спешился, подошел ближе. Варяг Лейв опередил его — оттолкнул слугу и, взмахнув мечом, отрубил голову лежащему без чувств Хрисохиру.

Во дворце Петрии базилевс нежился в обществе дочерей. Поднявшись на стену, долго смотрел на море — ласковое, палево-голубое, теплое. Вокруг густо росли оливы и кипарисы, а специально посаженные в прошлом году розовые кусты источали такой аромат, что казалось — так пахнет в раю. Император потянулся к розе, сорвал, больно уколов палец, нахмурился, вспомнив о главной занозе — еретике Хрисохире. Колдунья ведь обещала… Придется, видимо, ее умертвить, чтоб неповадно было обманывать. Жаль, конечно, но…

— Вестник к тебе, божественный! — повалился на колени вбежавший слуга.

— Вестник? Откуда?

— От Христофора, доместика схол.

— От Христофора? Зови!

Благоговея от встречи, вошел Пулад, поклонился, поставив у ног мешок.

— Что у тебя в мешке, вестник? — холодя от предчувствий, спросил император.

Пулад молча развязал мешок, и базилевс, отпрянув, захохотал.

— Блюдо сюда! — крикнул он грозно. — Золотое блюдо!

Слуги поспешно внесли блюдо, которое и увенчала отрубленная голова еретика Хрисохира, самого страшного врага империи ромеев.

— Лук мне и стрелы! — снова потребовал базилевс. Прицелился и тремя стрелами поразил ненавистную голову.

Пулад и слуги громко выразили свое восхищение. Император не смотрел на них; снова поднялся на стену.

— А ты неплохо стреляешь, Василий!

— Кто здесь?! — император вздрогнул.

— Я. — Голос был насмешлив и звучал будто изнутри. А вокруг не было ни единой души. Базилевс облизал вдруг пересохшие губы.

— Кто ты?

— Не бойся. Я твоя тень…

Глава 3

РОМЕЙСКИЙ КУПЕЦ

Лето 873 г. Киев

Кто же тут судить будет? Критически мыслящие и нравственно развитые личности?

Черные тучи собрались к вечеру над городом, зависли над Подолом и пристанью, над Копыревым концом, над мощными стенами Детинца, сложенными на крутом валу из крепких бревен. Темно стало кругом, купцы и покупатели, поглядывая на тучи, поспешно разбегались с торга, а те, кому некуда было бежать, — всякая мелкая теребень, — прятались под возы, выглядывали, опасливо смотрели на небо — ну, когда ж хлынет? Сверкнула молния, ударила в старый дуб на Щековице, дерево вмиг вспыхнуло, заполыхало, к ужасу завсегдатаев корчмы Мечислава-людина.

Раскаты грома пронеслись от Щековицы через Подол к Детинцу, снова полыхнула молния, на этот раз над Подолом, казалось, поразила там самое высокое здание — храм распятого бога. Хельги пригляделся — ан нет, пронесло. Как стояла церковь, так и стоит, изящная, легкая, с крытым золотыми пластинками сводом. Не раз и не два уже склоняли киевского князя принять христианскую веру. И ромеи, и свои — были уже христиане и среди богатых, торгующих с дальними странами купцов — гостей заморских, и среди знатных бояр — старцев градских, и даже в лесах, средь некоторых племенных старейшин — нарочитой чади. Наверное, стоит все же креститься…

Хельги, а по-иному — киевский князь Олег Вещий, стоял на высоком крыльце, опираясь на резные перила, смотрел на покрытое грозовыми тучами небо, гадал — хлынет ли дождь. Пока было сухо, а оттого и страшно, сухая гроза, она завсегда страшнее — вспыхнет что-нибудь, не потушишь. Может быть, тучи наслали боги? Проведали громовержец Перун и метатель молний Тор княжьи мысли о смене веры, рассердились, вот-вот весь Киев спалят, ишь уже как пылает Щековица. Видит ли то молодой тиун Ярил Зевота? Если видит, сейчас пошлет гридей — тушить. Да видит, конечно, на то он и тиун. Страшна сухая гроза, не так сама по себе, как пожарами, хорошо пока на Щековице только горело, не перекинется огонь через Глубочицу-речку, не пожрет Подол злое желтое пламя. Страшен пожар, лют, хуже, чем хазары да печенеги, от тех после набега хоть что-то остается, пожар же не пощадит ничего…