Александр Прозоров - Змеи крови (Слово шамана)

– Насколько я помню, – ответил Росин, – Русь воевала с крымскими татарами всегда.

– Но не так! – скрипнул зубами боярский сын Толбузин. – Последние годы татары налетают на наши рубежи дважды в год, весной во время посевной и осенью во время сбора урожая. Уже десятый год на южных землях мы не можем собрать никаких хлебов! Даже если татары и не добираются до смердов, то они все равно пугают их, не дают выйти на поля! Цена на зерно выросла вдвое, а на юге – впятеро супротив обычного. Смерды со страха бегут на восток, в новые земли. Что смерды – бояре и помещики забыли вкус хлеба, считая каждый испеченный кусок за чудо и праздник. Мы теряем южные рубежи, Константин Алексеевич! Оттуда начинают бежать даже литвины и поляки, что переселились на наши земли, спасаясь от европейского дикарства и жестокости.

– Так вы что, просто смотрели и ждали?

Опричник покосился на читающего бумаги царя. Тот кивнул.

– Каждый год казакам на Дон по два-три десятка стругов спускаем, Константин Алексеевич, – начал перечислять Андрей Толбузин. – В Казани и Костроме артели за казенные деньги их строят, и по Волге, а потом волоком на Дон отправляют. Сабли и пищали им посылаем, хлеб, сукно, свинец. Лишь бы дело делали, покоя туркам не давали, удары, Руси предназначенные, на себя отводили. Три года назад дьяк Ржевский был в набег на становья татарские отправлен, ему три сотни казаков днепровских придано. Данила Адашев туда же с казаками донскими ходил, урон причинил немалый и полону русского, сказывали, тысяч десять освободил. Черту засечную от Козельска до Алатыря поставили, на Оке, в Серпухов, Коломну, Каширу, Калугу, Дедилов, Пронск, Михайлов, Ряжск, Мценск, Болхов, Одоев каженный год детей боярских и стрельцов по шестьдесят тысяч выставляем. Дубы в степи сажаем верстах в двадцати друг от друга, дабы дозоры на них выставлять, когда вырастут. Людишкам, что с земель западных, от ляхов, немцев, князя литовского в пределы московские бегут, указом государевым предписано по пять рублей выдавать на хозяйство. Коня, корову давать, землю отрезать, дабы рубежи русские на юге заселяли и службу ратную несли. За годы последние сто тысяч рублев казна потратила, двадцать тысяч людей новых в реестр записалось. Князю Дмитрию Вишневскому жалование положено и дети боярские дадены, а он на Хортицком острове, на Днепре, крепость поставил, и крымские кочевища оттуда воевать ходит.

Толбузин перевел дух:

– Мы не ждем со склоненной выей милостей татарских, Константин Алексеевич. Все силы государства нашего кладем, дабы от заразы этой избавиться, паразита, кровопицы, что к телу страны нашей присосался и ничего, кроме как земли наши грабить и людей в рабство красть делать не желает, – опричник рубанул рукой воздух, словно надеялся снести с плеч чью-то голову. – Татары как гидра, как змей многоглавый, как грибы-поганки. Одну стопчешь, рядом две других появятся. Поляну очистишь – а они туда же опять пролезают. Тысячу голов снесешь – назавтра уже новые тысячи скачут. Как ни стараемся, сколько сил не кладем, а басурмане эти все одно на наши земли просачиваются. Ордами по несколько тысяч подходят, осаду городов и крепостей затевают, а пока рать на помощь в одно место идет, иные отряды в других местах земли русские грабят. Да столь быстро навострились, псы смердящие, что убежать еще до того успевают, как воеводы наши про нападение прознают. Да еще предатели, князья и бояре земские, тайными тропами, бродами неизвестными прямо в глубь земель их приводят. Намедни известие дошло, что Девлет-Гирей в степи за Осколом с колдовской помощью отряд дьяка Шермова истребил. Про то, что с Дьяволом нехристи договор заключили, слухи уже давно приходят.

– Это называется шакалить, – скривился Костя Росин.

– Что? – не понял опричник.

– Шакалить. Ты знаешь, боярин, как шакалы мясо у львов отнимают? – Росин, пройдя вдоль стены, прислонился к полкам. – Сидит лев, жрет добычу. Подбегает к нему этакий маленький вонючий шакаленок, да и цап за хвост! Лев, естественно, рычит, разворачивается, дабы прибить наглеца. А в этот момент другой шакал кусок мяса у него из-под носа – хвать, и бежать. А за этим погонишься – стая тут же всю добычу сожрет, ничего не оставит. И что самое интересное: лев любого из шакалов одной лапой убить может, и даже всю стаю в одиночку перебить. Но в итоге именно он и голодным, и покусанным остается.

– История твоя зело интересна, Константин Алексеевич, – послышался из-за стола спокойный голос. – Однако не могу я над ней посмеяться, пока подобные шакалы в облике человечьем братьев и сестер моих, единоверцев, плоть и кровь земли нашей безнаказанно истребляют и в рабство сводят.

Царь поднялся из-за стола и повернулся к гостю:

– Скажи, Константин Алексеевич, как льву этому от шакалов избавиться навеки?

– Думаю, государь, прыгая на них возле добычи, пытаясь отогнать от куска или поджав хвост справиться с такой стаей невозможно, – развел руками Росин. – Единственное, что может лев, это не мясо свое от наскоков каждый день защищать, а отправиться к самому шакальему логову и разорить его начисто, дабы новых шакалят не появлялось. А коли появятся – льва дразнить зареклись навеки, и щенкам своим этот наказ завещали.

– Разорить гнездо, – в голосе Ивана Васильевича прозвучало такое разочарование, что Росин никак не мог его не заметить.

– Я не понимаю, – пожал плечами Костя, с некоторой растерянностью глядя то на одного, то на другого. – А что тут такого? Помнится, государь, под Казань ты аж сто пятьдесят тысяч воинов привел! Татар разбить втрое меньше сил понадобится. Они ведь больше ста, ста двадцати тысяч воинов выставить не могут. Да и те трусливые разбойники.

– Андрей… – отмахнулся царь, усаживаясь обратно за стол.

– Совсем ты одичал в своих лесах, Константин Алексеевич, – кивнул опричник, – стеклышки свои льешь и про мир окружающий знать ничего не желаешь. Крым, то враг не страшный, Крым мы за один год раздавить можем, и косточек не оставим. Но что потом станется? Ужель ты думаешь, султан османский спокойно смотреть станет, как мы землю его разоряем и волости отторгаем в пользу свою? Знаешь ли ты, боярин, что в дни сии султан войну с Персией ведет, в Палестинах далеких, в королевстве Молдавском, с немцами возле моря Адриановского, и все народы эти рукою сильной покоряет? И коли взор его покамест на восток, в русские пределы не обратился, то только потому, что опасности особой он с этой стороны не чует и дела ратные в иных пределах завершить желает.

– Боже мой, какой я идиот! – искренне хлопнул себя по лбу Костя. – Точно! Ведь Крым еще с прошлого века в состав Османской империи входит! Да! Точно, уже сто лет почти, как там наместник турецкий сидит.

– Пока мы опасными не кажемся, султан войск у наших рубежей не держит, лишь хана крымского в набеги за рабами шлет, – подтвердил боярский сын. – Но коли с силой большой в пределы турецкие вторгнемся, супротив нас не сто, триста тысяч воинов султан выведет. А может, и пятьсот. И не татар трусливых, а боевых всадников своих, что персов и немцев каждый год тысячами избивают, янычар, с младенческих лет для войны выращенных. Не останется после этого рати русской, Константин Алексеевич. А может, и самой Руси не останется.

– Мне и так юлить перед пашами его приходится, как смерду, урока не выполнившему, – добавил от стола царь. – Помощь казакам донским скрывать, письма им посылать грозные с запретами в татарские кочевья ходить. Дьяка Данилу Адашева, победы славные одержавшие, в немилость объявил пред всем народом, кары всяческие сулил. Дань хану Сахыбу обещаю платить постоянно. До того дошло, казакам нашим посольство построил в Белом городе, дабы посланникам османским на него указывать, и казаков, по украинам русским живущих, неподвластным мне народом называть. Поклясться пришлось, что помощи никакой им не дам, кроме как хлебом и сеном для коней. Из милости христианской к единоверцам, дабы голода и бескормицы в стадах казацких не допустить.

– А казаки не обижаются? Предателями не считают?

– Сено и зерно мы на тех стругах, что в Костроме и Казани делаются отправляем, – улыбнулся Толбузин. – Да там, на Дону, лодки эти и бросаем. Не тащить же их назад супротив течения?

– Хитро…

– Толку с этой хитрости никакого! – хлопнул кулаком по столу царь. – Казаки воюют, немцы и ляхи с литвинами в наши пределы бегут, а я, что не год, так тысяч и тысяч душ не досчитываюсь! Десять тысяч людишек у Дикого Поля расселю, а тридцать – татары угонят. Только пахарь землю поднять успеет, а глядь – его уже крымчане на аркане утянули, к османскому султану на галеры. Заканчивать с этой отравой нужно! Кровью живой страна истекает, кровью. Оборвать набеги татарские раз и навсегда!

– Но в турецкие пределы не вторгаться, – моментально уточнил Толбузин. – Ведомо государю, как в кампании ливонской хитростью и золотом тебе удалось войско немецкое в десять раз сократить. В поле, против порубежников наших, они так и не вышли. Вот на хитроумие твое мы и полагаемся. Измысли способ такой, Константин Алексеевич, чтобы остановить набеги татарские, войны большой с османским султаном не начиная…