Андрей Посняков - Мятежники
– Не знаю, – Лита с сомнением качнула головой.
– Вот и я не знаю, – снова ухмыльнулся жрец.
Лита задумчиво посмотрела по сторонам и поежилась. Нет, смерти она не боялась – ведь тот, потусторонний, мир гораздо лучше этого, тем более, там родители – просто чувствовала себя как-то не в своей тарелке, слишком уж неожиданным было только что прозвучавшее предложение. Предложение… Или – приказ?
Девушка перевела взгляд на друида:
– Что я должна спросить у богов? За каким делом ты меня посылаешь?
Ампреникс злобно сверкнул глазами:
– Ты забыла добавить – «о, мой друид», дщерь!
– О, мой друид, – послушно промолвила Лита.
И снова вскинула голову:
– Так все же – зачем?
– Я… я должен кое-что кое-кому передать… Твоему отцу, да!
Друид говорил как-то неуверенно, словно бы вот только сейчас, прямо на ходу, все и придумывал, иногда даже теряя нить беседы. Лита поспешно спрятала невежливую – и прямо-таки оскорбительную в данной ситуации – усмешку. Ишь ты: сначала Ампреникс говорил о богах, теперь – об отце.
– Так я и не поняла – к богам ты меня посылаешь или к отцу?… О, мой друид.
– Ко всем сразу, о, трепетная дщерь моя, – на этот раз без раздумий отозвался жрец. – Грозных богов горных кряжей ты попросишь о том, чтобы они отвели от наших селений беду – римлян!
– А что, разве римляне возвращаются? – снова удивилась девушка. – Что-то не слыхала.
Ампреникс ухмыльнулся, кивнув головой так, будто бы собирался клюнуть собеседницу в темечко своим огромным носом:
– Римляне вернутся обязательно, дщерь моя, и куда раньше, чем ты думаешь. А мы приготовимся, заранее попросим у богов помощь. Разве это не разумно, скажи?
– Разумно, – машинально кивнула жрица. – А что ты говорил про отца?
– Я давно ему хотел передать… вернуть долг. Все никак было не собраться с оказией. Двадцать золотых монет, вот, возьми-ка, пересчитай.
Вытащив из привешенной к поясу сумы монеты, друид шумно потянул носом воздух – показалось, что у того берега, в камышах, кто-то прятался, чем-то таким нехорошим тянуло оттуда, непонятно даже и чем. Но пахло неприятно! Впрочем, мало ли чем пахнет в лесу? Может, медведь свернул шею косуле да бросил, забросал ветками – гнить. Медведи, они мясо с душком любят.
– Тринадцать, четырнадцать, – старательно пересчитывала Лита, выполняя указания друида. – Двадцать. Все правильно. Интересные какие монеты – верно, римские?
– Полновесные массилийские статеры, – довольно пояснил жрец. – Не у каждого благородного вельможи такие сыщутся. Теперь они у отца твоего будут. Пригодятся!
Девушка в задумчивости накрутила на палец локон:
– Пригодятся? А разве в загробном мире деньги нужны?
– Конечно, нужны! – потеребив бороду, Ампреникс громко расхохотался, словно бы его юная собеседница произнесла сейчас какую-то забавную чушь, и, наставительно подняв вверх указательный палец, продолжил: – Деньги везде нужны, дщерь. Уж не беспокойся, отец твой этим статерам обрадуется.
– Что-то ты их долго не отдавал… о, мой друид.
– Говорю ж, некогда было. Да и разве ж кому можно доверить ценности? В нынешние-то смутные времена. Вспомни сама – кого мы на тот свет отправляли? Всяких разбойников да воров, ну, чужаков на крайний случай. Так разве ж таким людям можно дать денежки? Взять-то они возьмут, а вот передадут ли? Очень и очень сомневаюсь, дщерь. Или ты со мной не согласна?
– Согласна, – Лита кротко кивнула и, чуть помолчав, спросила: – Как я должна буду покинуть этот мир?
– А как ты сама захочешь! – гордо тряхнув головой, Ампреникс приосанился. – Ты же служительница богов, вот и выбирай! Хочешь – утопление, хочешь – повешение, хочешь – удушение, сожжение, отрубание головы… Очень советую последний способ, даже не поленюсь вытащить из тайника золотую секиру – подарок богов. Ну, ты знаешь.
– Золотую секиру? – девчонка вздрогнула, недоверчиво посмотрев на жреца. – Я не ослышалась, о, мой друид?
– Не ослышалась, – Ампреникс довольно кивнул. – Понимаю – это великая честь. И ты будешь ее достойна, разве нет? Разве ты не исполняла в точности все веления богов?
– И… исполняла.
– Ну, вот! Что же тогда сомневаешься? Отвернись… и можешь пока раздеться.
Махнув рукой, друид шмыгнул в кусты, откуда почти сразу и выскочил с секирой в руках. С позолоченною секирой на длинном, украшенном затейливой резьбою, древке.
– Ну, дщерь моя… что же ты не разделась-то?
Лита потупилась:
– А зачем раздеваться, о, мой друид? Разве прилично будет предстать перед богами и родителями голой? И… можно я еще кое-что спрошу, а, друид?
– Ну, спроси, – поиграв секирой, Ампреникс нехорошо скривился.
– Только прошу, не считай это святотатством, о, мой друид…
– Да спрашивай же! – жрец явно проявлял нетерпение.
– Как же я буду там… на том свете… без головы? – несмело поинтересовалась девушка. – Как же я смогу попросить богов горных кряжей о помощи?
В ответ Ампреникс лишь расхохотался, не сдерживаясь, громко и с некоторым оттенком презрения к умственному развитию своей подопечной:
– Ты что же, совсем у меня дура, дщерь? Я же вложу твою голову в твои же руки! Иль боишься собственную башку потерять?
Лита ничего не ответила, лишь пристыженно опустила голову: действительно – сморозила какую-то чушь! Друид говорил правильно.
И все же… Все же как-то было неловко, нехорошо, хотя, казалось – с чего бы? Ведь не к чужакам же ее посылают – к своим же родным богам, к родителям! Что там случиться может? Конечно же, ничего плохого. Так что ж зря тревожиться, чего бояться?
– Только я все же раздеваться не буду!
– Как знаешь, как знаешь, – Ампреникс покладисто махнул рукой и, отведя в сторону свои мертвенно-водянистые глаза, вдруг вспыхнувшие лютой злобой, сказал:
– Ты пока молись, дщерь, а я пойду посмотрю, остался ли еще волшебный напиток.
– Волшебный напиток? – не выдержав, ахнула девушка. – Неужели, о, мой друид, ты…
– Да, – подойдя ближе, жрец напыщенно возложил руки на плечи Литы. – Я готов потратить его на тебя. Ты его достойна, тем более – отправляешься по столь важному делу. Нет, нет, не надо, не благодари. Просто чуть обожди, недолго.
Друид снова исчез за кустами, на всякий случай прихватив с собой золотую секиру – а вдруг, украдут, хотя, конечно, кому тут было ее красть? Не Лите же?
Проводив жреца взглядом, девушка повернулась лицом к озеру и, встав на колени, принялась громко молиться, благодаря богов за оказанную честь и отрекаясь от всего земного. О, это была очень древняя песнь!
Мир до неба,Небо до тверди,Земля под небом,Сила в каждом.Не увижу я света, что мил мне.Весна без цветов,Скотина без молока,Женщины без стыда,Мужи без отваги,Пленники без вождя.Леса без желудей,Море бесплодное.[1]
Хорошая была песня, Виталию понравилась. Ритмичная, сильная, правда – несколько пафосная, как песни группы «Ария» на стихи Маргариты Пушкиной. А по мотиву, даже и на бардов похоже, на Визбора.
Интересно, этот костлявый черт насовсем убрался? Молодой человек осторожно выглянул из камышей, куда, едва услыхав чьи-то быстро приближающиеся голоса, тут же и спрятался, как был – голым, одежка-то осталась чуть дальше – в ельнике. Теперь вот сидел, дожидался, выбирал удобный момент поскорее скрыться, а для начала – одеться бы, иначе комары загрызут, и так-то вон, сволочи, пищали. Правда, не кусали – почему-то брезговали, да и не так-то уж их тут много было, хотя, казалось бы – озеро, сырость. Климат, верно, не тот. Да и вообще, интересно – почему не кусают-то? Что он, Виталий Замятин, не вкусный? Или кровь у него не та? Или запах? Запах… Молодой человек понюхал ладони – ну, точно, соляркой и пахнут, хотя вроде бы и не помогал в дизелек заливать, но, наверное, все же где-то испачкался… Ага – вроде канистру в угол переставлял. Или в машине у Рашкина. Тогда это не солярка – бензин высокооктановый. Как бы там ни было, все равно, по здешним меркам воняло жутко, вот и не кусали комары – вились только, ныли.
Девчонка песню поет, костлявый черт (судя по белым развевающимся одеждам – друид) тоже где-то рыщет. Момент вроде удобный – одеться да убираться побыстрее отсюда. Ой…
Виталий внимательно присмотрелся, наконец узнав девушку. Лита! Та самая, что… Однако быстро она сюда добралась, что и не мудрено в общем-то – юная жрица наверняка знала короткий путь, это беглец плутал по лесам да урочищам.
Ельник, как назло, оказался реденьким, светлым, незамеченным не пробежишь, да и жрица все пялилась в озеро, нет, чтоб обернуться – у нее за спиной как раз костлявый возник. Ой, ну до чего же неприятная рожа! Самодовольная, страшная, даже похабная в чем-то. А как похотливо друид обнял девчонку! Бросил секиру, поставил наземь, в траву, принесенную чашу, что-то сказал. Беглец не расслышал – жрица с друидом говорили не очень-то громко, до прятавшегося в камышах Виталия долетали лишь отдельные слова и обрывки фраз.
