Андрей Дай - Орден для Поводыря
Стоит задуматься, и возникает искушение решить проблему по-английски. То есть одарить аборигенов зараженными оспой одеялами. Или по-американски – согнать их всех в самое никчемное и лишенное растительности место – резервацию. А уж там они сами передохнут.
Так ведь не получится. Совесть не позволит. Причем, не только моя. Боюсь, даже идейный расист, доктор Барков, откажется заражать теленгитов смертельной болезнью. А казаки пожалеют и так не слишком зажиточных туземцев. Все-таки мы не англосаксы. Равнодушно наблюдать за вымиранием тысяч людей у нас не получится. А вот поставить туземцев в такое положение, когда им уйти станет проще, чем остаться, на это я мог свою совесть уговорить.
Конечно, оставался еще вариант, когда аборигены, вместо того чтоб смириться, взбунтуются. Но я посчитал, что такая вероятность все-таки невелика. Как-то уж совсем несерьезно смотрелись их лучшие воины с луками и доисторическими фузеями в руках рядом с моими богатырями-казаками. Я больше опасался локальной партизанской войны, саботажа и диверсий чем прямого военного противостояния.
Если быть честным, глава одного из трех прибывших в Кош-Агач посольств, мне понравился. Забавный такой дядечка, в отличие от двух остальных князьков предпочитающий русскую офицерскую шинель шелковому китайскому лисьему халату. А может – самый хитрый из троих. Долго ли скинуть шелк и одеть сукно? Но уже одно то, что он догадался это сделать, а остальные – нет, заставляло установить с ним особые отношения.
Был и еще один повод подружиться с этим зайсаном. Юрты его летнего кочевья стояли в ста саженях от дырки в холме, где купеческие рабочие и мои солдаты выламывали уголь. И я несколько раз слышал, что слуги князя Могалока тоже, на наших глядючи, пользовались дарами недр. Выломать полмешка камней гораздо легче, чем дрова рубить. От купцов об этом туземном владетеле тоже только хорошее слышал.
Потому, через Гилева передал Могалоку, что не стану отказываться, если получу приглашение на ужин в юрте чуйского зайсана. И, естественно, уже этим же вечером отправился ужинать в просторный войлочный домик.
Естественно, не один. Взял с собой сотника Безсонова, как олицетворение русской военной мощи. Даже сидя, он казался вчетверо шире любого, самого крепкого туземного воина. Кроме того, его дареный многозарядный пистоль мог оказаться полезным. Свой Адамс я, конечно же, тоже прихватил.
Князя Кострова и так бы пришлось позвать. Я-то уеду на север, а он на целый год останется в степи представлять имперскую власть. Ну и еще – ему самому было жутко интересно побывать в юртах аборигенов.
Четвертым был переводчик. Чуйский хозяин знал три десятка русских слов, и сносно меня понимал, если говорить не слишком быстро. Но не хотелось мучиться, пытаясь втолковать туземцу какие-нибудь сложные понятия.
Если бы знал, что в юрте Могалока найду и двух других князьков, соломки бы подстелил. Но кто же мог предположить, что у местного политика есть своя игра? Поневоле начнешь прислушиваться к нерусскому графу – обнаружив этакое-то коварство.
Ожидал земляной пол с очагом в центре. Грубые кошмы или шкуры. Готовился к кислым запахам плохо выделанной овчины и вони сгорающего бараньего жира. А усадили нас на богатые ковры, и под спины подоткнули шелковые подушечки. За спиной хозяина жилища, на резной подставке – русское пехотное ружье и простенькая сабля, ножны которой обмотали парчовой лентой. Очаг, правда, присутствовал, но аккуратный и совсем не дымящий. И рядом с ним – сверкающий надраенными боками, совершенно нежданный, самовар.
Две женщины, замотанные с ног до ушей в китайские, изукрашенные цветами, шелка, сноровисто разнесли на удивление чистые пиалы. Тоже китайские. Кажется даже фарфоровые. На медном разносе молоко в кувшинчике, соль, сахар, нарезанное кусочками масло и обжаренная ржаная мука грубого помола. Ну и мы со Степанычем присовокупили граненую бутылку водки к этому натюрморту. Встреченную, кстати, весьма благосклонно.
— Молоко – понятно, — тихо поинтересовался я у толмача. — А мука с маслом зачем?
— Это для шир-чой, ваше превосходительство. Калмыки чай с солью, молоком и мукой мешают. Вроде как суп получается. И еда и питье.
— Гм… Нам это обязательно есть?
— Нет, конечно, ваше превосходительство. Они же сахар поставили специально для нас. Ну и богатство свое показывают. Здесь сахар по весу к серебру идет.
Под комментарии переводчика, женщины смешали напитки и раздали чашки. Пока они хлопотали, беседа велась о погоде и здоровье лошадей. Об охоте и трофеях. Мангдай предупредил, что на песке у берега реки его воины видели следы тигра.
— Тигра? — оживился Костров. — Они не ошиблись? Или в здешних дебрях это животное обычное дело?
— Я слышал истории о встрече с этим зверем здесь, ваше благородие, — кивнул толмач. — И позвольте мне не спрашивать. Они будут оскорблены недоверием к опытности их охотников.
— Конечно-конечно, милейший.
Уж не знаю, кем те две тетки приходились зайсану – прислугой или женами, но серьезный разговор начали только когда они ушли. И пошел он совсем не по сценарию – "встреча прошла в теплой, дружественной обстановке".
Турмек говорил так, словно насильно пропихивает поганые слова между зубов. Словно делает нам одолжение, вообще снизойдя с небесных вершин до ничтожных, даже не муравьев, а скорее – тлей под ногами. И в версии толмача говорил он вот чего:
— Ты, пришелец с севера, говоришь, будто привез волю Высокого Императора. Но здесь всякий знает, что я, зайсан Турмек, ухерид, командир знаменного эскадрона дивизии левого крыла пограничного войска кобдинского корпуса Алтанорского Урянхая. И уважаемого зайсана Мангдая, джэрги ягн-гина того же войска, мы все знаем. И уважаемого зайсана Могалока, так же джэрги ягн-гина. А кто ты, грозящий нам блестящими толстыми ружьями – нет. Не знаем. Почему же мы, военачальники Циньской знаменной армии должны слушать смешные слова незнакомца с севера?
Глаза хозяина юрты заблестели, хотя и сидел с совершенно ничего не выражающим лицом. Мне, прожженному интригану и герою подковерной войны, этих знаков вполне было достаточно, чтоб просчитать его игру. И все части мозаики сложились в одно единственное мгновение.
И могалокская офицерская шинель, и русская фузея – соратница князя Багратиона, и забавные китайские шапочки – украшенные разноцветными шариками и перышками – на головах остальных князьков, заняли свои места согласно штатному расписанию. Коварство туземца на поверку походило на детскую ссору в песочнице. Но привести эта двухходовая комбинация хитрого зайсана могла не к слезам и воплям "мама, а чего Петька дразнится", а к грому пушек и ружейным залпам.
У моей совести свело живот от смеха, и она ушла в темный угол, хихикать на пару с Герасиком. Я был внутренне готов подчиниться законам жанра и сыграть отведенную мне роль в этом театре провокаций. Только одно продолжало смущать. Осознает ли Могалок последствия своего демарша?
— Проси его, — мило улыбнувшись, приказал я переводчику, — пусть расскажут, каким образом они хоронят своих воинов.
— Ваше превосходительство, — вскинулся князь. — К месту ли эти научные изыскания сейчас? Простите, возможно, я вторгаюсь не…
— Вот именно, господин надворный советник! — процедил я. — Потрудитесь оставить свое мнение при себе.
Толмач начал говорить, а я очень и очень внимательно следил за реакцией Могалока. Остальные меня интересовали постольку поскольку. Лишь в той мере, в которой они сами станут готовы играть отведенные им роли.
Князек стрельнул в меня глазами и поджал губы. Конечно же, он прекрасно понял намек. И вмешайся он сейчас, хотя бы на правах хозяина юрты, в разговор, все могло бы пойти совсем иначе. Но он промолчал, а значит – согласился стать могильщиком.
А вот напыщенный, как павлин, Турмек, оказался не слишком дальновидным политиком. И совсем никаким военачальником. Превосходство русской армии над его "эскадроном" было абсолютным, и только неисправимый оптимист этого не понял бы.
— Зайсан говорит, что они хоронят своих воинов с почестями, — перевел толмач. — И он не понимает к чему этот вопрос.
— Скажи ему, что я… как у них называется губернатор?
— Амбань.
— Что я, Амбань многих земель и народов. Включая и ту, где мы сейчас находимся. И что я получил эту должность из рук самого Высокого Императора. Еще скажи ему, что солдаты, с которыми я пришел посмотреть южную границу своей земли, это моя личная охрана, а не вся имеющаяся армия.
Я дождался, пока толмач закончит и продолжил.
— На моей земле не могут находиться военные силы другой страны. Скажи этому индюку, что я настаиваю, чтоб его "эскадроны" в течение недели покинули границы Империи. В противном случае буду вынужден выдворить нарушителей силой оружия. И впредь, ежели его люди изъявят желание торговать с русскими купцами, он должен спрашивать разрешения пересечь границу.
