Гай Юлий Орловский - Высокий глерд

— Получилось, — согласился я.

Она запнулась, засмотревшись на памятник слева у дороги, где на вздыбленном коне некий бронзовый полководец властно указывает вытянутой вперед дланью то ли на вражеские полчища, то ли на крепость, которую нужно взять, разграбить, женщин изнасиловать, а мужчин убить, но сейчас в той стороне только ухоженный парк с выложенными камнем дорожками под могучими липами, кленами и каштанами.

— Это кто?

Я пожал плечами.

— Не знаю.

Она посмотрела на меня с сомнением.

— Почему? Ты его не любишь? Вы с ним враждовали?

Я сказал раздраженно:

— Ваше величество, это седая древность!.. Где–то лет двести тому поставили, откуда мне знать, кто это? Можно с другой стороны зайти, там табличка с надписью.

Она покачала головой.

— Странно… вы так похожи.

— Дану?

— Я бы сказала, — произнесла она задумчиво, — вы родственники.

Я с недоверием посмотрел на ее лицо, точно не шутит, хотел взглянуть на памятник, но уже проехали. В самом деле сотни раз проезжаю мимо, ну памятник и памятник, принимаю как данность, прибывшую из

прошлых веков, два или три века тому назад поставили, мужик в доспехах на коне, в голову не приходило всматриваться в лицо бронзового исполина. У мужчин не лицо главное, а чтобы под седлом боевой конь, а в руке длинный меч…

Глава 7

Я покосился на ее исполненное достоинства лицо. Даже в роскошном кресле автомобиля, откинувшись на спинку, сидит с таким выражением, словно принимает послов иностранных держав.

Правда, я уже присмотрелся, могу замечать тщательно скрываемое напряжение и звериную настороженность, однако воспитание не позволяет вскрикивать, отпрыгивать, демонстрировать неподобающие для королевы эмоции, в каком бы непривычном месте ни оказалась.

Не выезжая на шоссе, я сразу свернул на проселочную, идеально ровный асфальт, хотя всего две полосы, по обе стороны понеслись навстречу столбы.

Пальцы королевы на подлокотниках побелели еще сильнее, но что значит умение себя держать, успела заметить мой взгляд и тут же ослабила хватку, хотя, думаю, ей за это время не стало менее страшно.

— Ваше величество, — сказал я легко, — в этой повозке безопасно, уверяю вас и ваше величественное величество.

Она произнесла ровно:

— Скорость… не слишком?

— Повозка сама за нею следит, — сообщил я. — Не королевское это дело, как бы вот. Достаточно и того, что вожжи у моей особи. Да, вот это круглое — вожжи. Мода у нас такая!.. Ибо век железный. У вас бронзовый, у нас железный.

Она обронила:

— У нас железный. Просто в нашем королевстве железной руды очень мало.

— Зато меди и олова с избытком? — спросил я. — Тогда нужно наладить взаимовыгодную торговлю. Хотя, конечно, хитрые короли постараются не дать вам доступа к стратегически важным ресурсам…

Слушая меня, она понемногу расслабилась, ничего не случается, повозка несется стремительно, но не трясет, словно катится по идеально ровному полу в зале королевских приемов.

Я спросил легко:

— Музыку?.. Какую?

Она посмотрела с недоверием:

— У тебя и здесь целый оркестр из демонов?

— Это мелкие демоны, — сообщил я. — Служивые. Они только играть и петь умеют. Ограниченные, как все люди этой профессии. Что–то повеселее? Или печальное?

Она покачала головой.

— Ничего.

— Может быть, — поинтересовался я, — марши? Королевские?

Она снова качнула.

— Это мешает думать… Хотя погоди. Королевские?

— Да, — сообщил я. — Есть «Боже, храни королеву», есть «Боже, храни царя», даже «Королевская застольная».

Она милостиво кивнула.

— На твой выбор. Кроме застольной, конечно.

— Только не рубите голову, — попросил я, — если не сумею угодить. У меня проблемы с классикой. Мне, как психически здоровому мужчине, главное, чтобы погромче!.. Врубаю «Королевская честь». Но если что не так, велите сменить. У нас демоны послушные, исполнительные, хоть и капризные.

Музыка пошла мощная, объемная, королева даже веки опустила, то ли вслушиваясь, то ли делая вид, что вслушивается, а сама тем временем строит какие–то козни, женщины все время этим занимаются во вред человечеству и людям.

Хотя, возможно, старается таким образом не сойти с ума от мелькающих по обе стороны дороги деревьев, хотя вообще–то ползем, мы же не на магистрали, я нарочито свернул в сторону от цивилизации.

Чемпионат мира по футболу в следующем году, это значит, сейчас вся страна живет подготовкой к этому величайшему событию в мировой истории человечества, с которым может соперничать разве что чемпионат по хоккею, в который теперь играют и афроамериканцы по всему афрочерному континенту.

Отец как–то рассказывал, что совсем недавно футбол смотрели только мужчины, но автоматизация труда высвобождает каждый день новые миллионы якобы работающих, потому сейчас даже хоть какую–то работу или ее видимость не удается придумать, потому так стремительно растет единственная сфера труда: индустрия развлечений и спорта.

Все массы выброшенных на улицу надо чем–то занять, это римский плебс кричал «Хлеба и зрелищ», а сейчас все уволенные обеспечены хлебом с маслом на всю жизнь, также жильем, одеждой и сохранением жалованья, нужно только зрелищ, зрелищ побольше.

Так что подготовка к чемпионатам мира, будь это футбол или плевки на дальность, начинается за несколько лет, строятся особые стадионы и здания, прокладывают особо комфортные дороги и перебрасывают через реки мосты, а МИЛЛИОНЫ молоденьких девушек начинают отрабатывать особые прыжки и танцы, которыми будут забавлять публику в перерывах между соревнованиями.

Любой чемпионат, даже районного масштаба, привлекает любителей реальных зрелищ, а уж во время чемпионатов мира всяк забывает про пять–десять войн, что постоянно гремят на окраинах нашего цивилизованного мира, перемалывая дивизии и сравнивая с землей города, давая почти такое же по насыщенности адреналином зрелище.

Потому на дороге почти никого не встретили, кроме трех машин, что пронеслись на большой скорости, да еще одна обогнала, но вся черная, даже окон не видно, словно отлитый из одного куска металла болид, хотя, конечно, для следящих за дорогой камер нет тайн. Видят не только номер, но и кто внутри, тут же моментально сверяя их лица с картотекой разыскиваемых преступников.

После пяти минут асфальта автомобиль съехал на проселочную дорогу с нарочито оставленной глубоко вдавленной колеей, ямками и постоянным вилянием, чтобы объехать пень или колоду, это для любителей нетронутой природы.

Скорость пришлось сбросить до пятнадцати в час, но озеро уже видно издали. Я посмотрел по сторонам, дорога безлюдная и безавтомобильная, сказал негромко:

— Убрать верх.

Мягко щелкнуло, крыша автомобиля сложилась в гармошку и покорно уползла в небольшую щелочку, сверху радостно заблистало синее небо, а солнце опустило на затылок и плечи теплые ладони.

Озеро совсем дикое, с той стороны густой камыш и даже широкие листья неких растений, а с этой галька,

уходящая дальше в чистую прозрачную воду так, что видно и на большой глубине.

Конечно, я‑то знаю, что месяц тому никакого озера не было и в помине, но кто–то сказал, что надо бы, и дизайнеры сдизайнерили скромненько и со вкусом. Даже с дороги, по которой завозили материалы, убрали асфальт и основательно поковыряли для естественности ямками.

Королева вышла без опаски, широко вдохнула чистый свежий воздух, хотя на самом деле в жилищах он еще чище и свежее, но женскую дурь и палкой не выбьешь, хотя вообще–то и мы, люди, такие же.

— Старомодное озеро, — объяснил я с гордостью. — По самым изысканным лекалам.

Она обратила на меня вопрошающий взгляд.

— Старомодное?

— Сейчас в тренде лягушки, — объяснил я. — Настало их время. Разводят, выставляют на конкурсы хорового пения. Бывают такие слаженные группы, что даже я балдею, как от сала… Вон там, слышите?

Она повернула голову, ясные глаза медленно устремили взор на скопище широких мясистых листьев кувшинок, где начали собираться лягушки, лягушонки и лягушищи. То одна, то другая негромко поквакивает, пробуя и прочищая голос перед совместной спевкой, усаживаются поудобнее.

— Странный у вас мир, — проговорила она.

— Оставайтесь, — предложил я, прекрасно зная, что откажется и почему откажется. — Ваше величество, вам понравится.

— Я нужна там, — ответила она ровно. — Без меня королевство ждут потрясения.

— Потрясения могут быть и хорошие, — заметил я.

Она покачала головой.

— Потрясение — плохо всегда. Ищи, как мне вернуться. Ты же мужчина! Ты должен.