Федор Вихрев - Третий удар. «Зверобои» из будущего
— Все равно не понимаю, зачем архив здесь хранить. Геморройно!
Финны
— Прошли сутки с начала советского наступления на северном фланге. Как развивается ситуация?
— Первая полоса обороны прорвана в двух местах. Ширина прорыва сравнительно невелика: полтора и чуть больше двух километров по фронту. Именно на этих участках русские задействовали группы примерно по 30 тяжелых танков, которые целенаправленно действовали на подавление огневых точек и прорыв обороны. В прорыв эти подразделения не пошли. Еще на трех участках наступление противника не дало решительных результатов.
— Вы думаете, это второстепенные участки? Или просто русским не хватает сил?
— Трудно судить по первым суткам…
— Согласен. Важнее решить, является ли эта наступательная операция главным ударом Красной Армии или она призвана отвлечь наше внимание от Виипури?
— На данный момент на севере русские ввели в прорыв несколько кавалерийских эскадронов и сравнительно небольшое количество танков. Массированного применения механизированных частей и самоходной артиллерии не отмечается.
— То есть вы склонны считать, что это демонстрация? — Карл фон Маннергейм внимательно посмотрел на своего начальника разведки, прикомандированного майора Мюллера.
— Судя по отсутствию крупных танковых или механизированных частей по мартовскому варианту, я склоняюсь именно к этому мнению.
— Вы отдаете себе отчет в том, что в случае ошибки мы рискуем поставить под удар стратегически важный рудный район? — вмешался начштаба Эрик Хейнрике.
— В самом худшем варианте, скажем, потери Петсамо, последствия будут тяжелыми или очень тяжелыми, — вмешался в спор Маннергейм. — В случае же потери Хельсинки последствия будут катастрофическими. Мы — не Россия и не можем эвакуировать правительство „на пару тысяч километров в глубь территории“ по чисто географическим причинам, — грустно улыбнулся главнокомандующий.
— Извините, я не успел включить это донесение в итоговую разведсводку — оно получено за 15 минут до начала совещания. Один из сочувствующих нам жителей Виипури заметил выпавшую на ухабе из кузова полуторки табличку и в меру своих умений срисовал надпись. К сожалению, русским он не владеет, но ребус оказался достаточно простым.
Начальник разведотдела протянул лист бумаги, на котором было выведено „Xo3RNctBo Mblhapo“.
— „Хозяйство Мындро“, — подумав несколько секунд, произнес Маннергейм. Наступила тишина.
— А это не может быть табличка, установленная в конце марта, которую сняли для утилизации? — спросил начальник оперативного отдела штаба полковник Кустаа Тапола.
— Нет, табличка совершенно новая. Да и не в привычке русских возить старые указатели с места на место. Тем более что минут через десять подъехал легковой автомобиль, из него выскочил офицер НКВД и, что-то громко говоря с явно ругательной интонацией, табличку забрал.
— Итак, — подвел итог Маннергейм. — До получения ТОЧНЫХ данных о том, где именно находится этот… наскипидаренный молдаванин и его склонные к абордажу танкисты с болезненной тягой к крупнотоннажным трофеям, или до введения русскими крупных танковых частей на севере — НИ ОДНОГО солдата с позиций между Виипури и Хельсинки не снимать. Потеря столицы чревата гораздо более страшными последствиями, чем потеря Петсамо. От возможной потери рудников немцы пострадают гораздо сильнее нас — вот пусть они и суетятся. Сколько их там в Норвегии треску караулит?
В штабе Карельского фронта
— Еще раз довожу до вашего сведения: до полного прорыва рубежа укреплений противника на всю глубину обороны крупные танковые и механизированные части в прорыв не вводить! И вообще — сохранять режим мероприятий по обеспечению секретности в полном объеме!..
Саня
Натужно ревет мотор КВ, пытающегося забраться на горку полигона. Мощности явно не хватает. Вот уже чувствуется запах буксующего сцепления. Со старой КПП он не добрался бы даже до середины, а сейчас с огромным трудом все же перевалил через вершину. Залез, развернулся, пошел на спуск. Сейчас на него навесят еще две тонны и снова вперед. Хотя смысла особого я уже не вижу: пятьдесят — это предел. Еще с двумя он просто помрет на подъеме. Тем не менее испытания продолжаются. Танк уже тонет в грунте — с такой массой надо добавлять длину опоры и каток, иначе проходимость будет на уровне колесников. Рев переходит в другую тональность — обороты взлетели, а танк не проявляет желания трогаться. Видимо, главный фрикцион все же не выдержал еще одного неаккуратного старта. Испытания нарочно проводились с имитацией низкой квалификации водителя — мы ищем детские болезни еще на этапе проектирования.
Если вопрос со сваркой корпуса стоял не очень остро — все-таки на Кировский направили довольно много специалистов с судостроительных и судоремонтных предприятий, — то с литьем башни был полный завал. Все резервы литейки использовались для производства деталей двигателей, поэтому даже для экспериментального танка сделать башню стало проблемой.
На „Большевике“ дело было заметно лучше — ХПЗ, переходящий на производство Т-42, передал сюда оснастку и мастер-модели башен Т-34М2, на Т-50 решили поставить именно ее. Пришлось полностью изменить верхний лист над боевым отделением, на боковых появились местные уширения, аналогичные виденным мною на чертежах „Черчилля“. Погон с трудом, но влез в получившийся корпус, хотя вид танка стал напоминать дикую смесь Т-34 и КВ-2. Т-52, так назвали это творение, пришел на полигон буквально в момент окончания погрузки многострадального КВ на трейлер. Его прогоны особых неожиданностей не принесли — кроме повышенного продольного раскачивания в момент выстрела, даже с дульным тормозом на пушке, особых проблем не было. Пока не наладим выпуск телескопических амортизаторов, с этим придется, видимо, мириться. Под свою ответственность назначаю срок перехода с Т-50 на Т-52 в три недели. По моим оптимистичным прогнозам, могло хватить и двух, но решил перестраховаться.
Степан
Новое звание, за создание новой ЗСУ и за участие в освобождении Выборга. Ничего не понятно, как обычно, — приняли на вооружение „Вяз-2“ (да, прилипло название), а его разрабатывали не мы, а другая группа в инициативном практически порядке. Впрочем, разработчиков тоже не обидели. Итак, новое звание, новая форма со свежевведенными погонами и новая работа.
Увы, заняться ПВО толком не удалось — впечатленное действиями ОМСБРОН, командование приняло решение развернуть нашу бригаду в дивизию и сформировать дополнительно еще несколько точно таких же бригад. Дивизия получалась размером с корпус — танковая и три механизированные бригады. Но из-за потерь в выборгской операции командиров не хватало даже здесь, не то что на новые части. Поэтому паровоз уносит мою тушку на юг — помогать местным формировать Тяжелую Рейдовую Бригаду, будто они без меня не справятся, ага.
На фронте — относительное затишье, оба противника готовятся к лету. Мы формируем крупные танковые соединения взамен разбитых прошлым летом и копим силы для удара, готовясь устроить немцам сюрприз (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить). А вот что собираются делать немцы, знают только они сами, но не думаю, что нам это понравится. Особенно если учесть, что бомбежки Плоешти наши фактически прекратили — немцы стянули туда всю румынскую и значительную часть своей ПВО.
На Тихом океане — серьезная драка, причем амерам и бриттам попадает довольно серьезно, хотя про разгром и речи нет, но тоже веселье.
А у нас приближается лето. Лето одна тысяча девятьсот сорок второго года. И каким оно будет — я не знаю, а гадать не буду.
Перед отправлением в меру своих возможностей попытался выяснить, что с нашим „потеряшкиным“ — Доком. Увы, узнать не удалось практически ничего. Док пропадал на заводах, доводя до ума тяжелые бронемашины. Кстати, а к СУ-130 Змея он отношения не имеет? Уж больно компоновка характерная.
Ну, что ж, удачи нам всем. Она нам, думаю, понадобится.
Саня
Рев танкового дизеля сотрясал стекла в окнах кабинета директора ЛКЗ. Хозяина в нем сейчас не было — Зальцман отстранен и убыл в сопровождении парней в фуражках с малиновыми околышами в Москву, а нового никто не назначил. Хозяйственные вопросы в меру сил решал военпред. Ему помогали я и Николай Леонидович Духов, исполнявший обязанности главного конструктора завода. На столе стоял макет бронекорпуса нового танка, сделанный из бумаги и фанеры.
— Какие сегодня новости? — спросил вошедший конструктор с „Большевика“.
— Никаких. С Ижорского привезли три комплекта раскроенных бронелистов для нового корпуса, но сваривать их пока нечем. А у тебя? — ответил Николай Леонидович.
