Александр Мазин - Место для битвы
В этой, первой атаке Духарев уцелел только потому, что умел биться в темноте, вслепую. И еще благодаря самообладанию.
Разбуженный визгом, криками и конским топотом, он не вскочил всполошенно, а, наоборот, прижался к земле. Сработал в нем какой-то глубинный прежний рефлекс человека, слышавшего грохот автоматных очередей: не бежать, вслепую рубя мечом, а вжаться, распластаться и тихонечко, ползком, от бугорка к бугорку…
И Серега пополз. Медленно, волоча за собой сверток с амуницией.
Совсем рядом лупили вплотную землю копыта. Слышался то взвизг стали, то влажный хрупающий звук разрубленной плоти, то короткий сиплый вскрик… И сразу с другой стороны – дикое ржание раненой лошади, злобный гортанный возглас…
Темная тень заслонила звезды, пронеслась сверху, обдав острым духом лошадиного пота, тяжело ухнули копыта, комочки земли осыпали Серегину голову… Удар, вопль…
«Копьем»,– машинально отметило сознание. Натренированное, оно вычленяло звуки, запахи, сотрясения почвы… Бой кипел рядом, в двадцати шагах. Не бой, а бойня. Серега мог бы вскочить, ударить снизу в конское брюхо, полоснуть по ноге всадника… Но в этой каше его сразу сшибли бы и затоптали. Не то чтобы он испугался… Просто чувствовал, что это не его бой. Бой по чужим правилам.
Воин же, как учил его старый битый варяг Рёрех, должен сам выбирать место для битвы. Если не хочет умереть на чужом.
Когда Серега отполз достаточно далеко, то рискнул привстать и натянуть доспехи. Он делал это медленно. Частично из осторожности: не привлечь внимания; частично, может, потому, что понимал: облачившись, придется идти туда, в кровавую кашу, где вертелись черные всадники и мелькали белые пятна – свои.
Время как будто замедлилось, звуки удалились…
– И-и-и-ё-ё! – Печенег вылетел прямо на него, ударил, промахнулся, поднял коня, норовя затоптать.
Духарев моментально отпрыгнул, перехватил левой рукой печенегово копье, рванул, но хитрый степняк выпустил оружие и умчался, вмиг растворившись во тьме.
Сергей сплюнул на ладони, вырвал пласт дерна, окунул руки в землю и размазал грязь по лицу. Подхватил оружие… Как раз вовремя. Еще один всадник, черная тень, пронесся мимо… Н-на!
Трофейное копье вышибло печенега из седла, конь умчался, а всадник… Духарев не стал разбираться, что с ним. Он уже бежал обратно, в лагерь.
Под ногами что-то блеснуло. Сергей наклонился, подхватил на бегу оброненный кем-то меч, с двумя клинками врезался в свалку… И тут же услыхал зычный голос Устаха, созывающего своих. Через мгновение они уже стояли спина к спине. А еще через мгновение к ним присоединились другие, и сразу стало повеселей, но степняки, почуяв, что резня вот-вот превратится в битву, тотчас покинули поле боя.
В общем, в этой, первой атаке славяне потеряли больше тридцати человек. И всех лошадей. Перебив пастухов, степняки угнали табун в степь.
Сереге никак не хотелось верить, что он потерял Пепла. Целый час он бродил в темноте, звал, свистел… Напрасно.
А когда начало светать, им всем стало не до коней.
До рассвета, конечно, никто из славян не уснул. Перевязывали раны, оценивали потери… И думали, что все уже кончилось.
Не тут-то было!
Едва ночную тьму сменили предрассветные сумерки, степняки появились вновь.
И началась кровавая карусель.
Юркие всадники замельтешили в высокой траве, градом посыпались стрелы.
Славяне пытались отстреливаться – у них были хорошие луки, особенно у варягов, но так вышло, что внизу, где скакали печенеги, было темнее, чем наверху, где залегли славяне. А степняки били навесом – и очень метко. У Свенельдовых воинов были большие овальные щиты. Ими кое-как прикрылись, собрались вместе, выстояли. Ударить в славянский строй печенеги не рискнули. Вернее, не захотели. У них был другой план.
Во второй атаке погиб вождь-сотник. И пять десятников из семи. И каждый второй из выживших в первой атаке.
Уже никто не верил, что печенеги ушли. Славяне разделились. Человек десять остались в лагере, остальные решили спуститься к Днепру, за водой. И послать за помощью на остров, в святилище Хорса. Или хотя бы переправить туда раненых.
Напрасная надежда. Как только больший отряд спустился к берегу, на лагерь тут же обрушились печенеги. Наверное, их было не очень много, с самого начала не очень много – около полусотни. Но этой полусотни вполне хватило.
Один из двух уцелевших десятников, Свенельдов гридень, услышав крики, тут же кликнул своих и ринулся на помощь. Второй десятник, Устах, не сдвинулся с места.
И, глядя на него, остались на месте восемь полоцких варягов и с полдюжины славян. В том числе несколько Свенельдовых.
– Им не поможешь,– мрачно заявил Устах.
С ним никто не стал спорить. Крики на высоком берегу не смолкали, но звона оружия уже не слышалось.
Устах поглядел на Духарева. Серега уступал другу опытом, но зато соображалка у него работала лучше.
– В воду и в камыши,– сразу заявил Сергей. – Досидим до ночи – и на остров.
– А почему не сейчас? – спросил кто-то из молодых.
– Потому что ты – дурак,– спокойно ответил Устах.– Головой думай.
Степняки появились на берегу спустя несколько минут. За это время уцелевшие славяне успели спрятаться между стеблей рогоза.
Печенеги выпустили наугад с полдюжины стрел, но в воду не полезли. Там все преимущества стрелков-всадников сводились к нулю. Там один Духарев мог бы играючи порубить на мясной салат дюжину степняков.
Уцелевшие просидели в камышах до темноты… Слушая вопли истязаемых печенегами товарищей.
У Духарева было большое искушение добраться до палачей, но он понимал: печенеги наверняка оставили часовых. Стоит только сунуться – и тут же схлопочешь стрелу. В лучшем случае. Живой, он еще успеет отомстить. Мертвый – вряд ли.
Когда стемнело, беглецы сложили боевое железо в перевернутые щиты и поплыли к Хортице.
Добрались не все, недосчитались двоих полян. Может, те утонули, а может, унесло течением.
Спустя две недели к острову подошли лодьи киевских купцов с большой охраной. У купцов, скинувшись, варяги купили малую лодью, узкую лодку с косым парусом и четырьмя парами весел.
Еще через две недели они бесславно вернулись в Киев, а оттуда верхами пришли к Свенельду.
Воевода, естественно, гибели отряда не обрадовался, но выживших корить не стал. А сделал соответствующие выводы. Теперь старшим он назначил Устаха, дал тому еще два десятка молодых воинов.
И четверых «оваряженных» хузар.
Для обучения степной науке.
И за эти полтора года варяги кое-чему научились. Например, не гибнуть по-дурацки. Но война есть война. Без потерь не бывает.
Глава восьмая
Ночь у неведомой реки. Совет
На песчаном берегу горел маленький костерок. Вокруг, кружком, сидели варяги. Лениво отмахивались от комаров, ждали, что скажут старшие.
На перевернутом щите стояла деревянная братина с ручками в форме лосиных голов. В братине темнел хмельной мед, хранимый именно на такой случай.
Духарев палкой поворошил костерок, проводил взглядом взлетевший сноп искр.
– Что ж, братья,– произнес он неторопливо.– Давайте думу думать, что делать будем. Есть кому что сказать?
Все тут же поглядели на Понятку. По традиции первое слово после старшего принадлежало младшему. Понятко же – самый молодой. Да и за словом за пазуху обычно не лазил. Но сейчас с речью не торопился.
Неподалеку коротко взлаяла собачонка. На зверя, не на человека.
Понятко взял братину обеими руками, отпил.
– Что делать…– медленно, с достоинством произнес он.– Мало нас. Не убережем добытого. Еще одна такая схватка – и мы биты. Все врагу достанется.
– Ну, значит, и достанется,– флегматично отозвался Рагух.– Мертвым злато без надобности.
Устах и варяги постарше поглядели на хузарина неодобрительно: обычай нарушает.
– Дай! – Древлянин Шуйка почти выхватил чашу из рук Понятки.
– Точно хузарин сказал! – выкрикнул он.– Коли степняки наедут – и так и так погибель. А пронесет лихо – будем все на угрских иноходцах красоваться! В лучшую зброю облачимся! Хоромы построим княжьи! По пять жен заведем! Пировать станем денно и нощно! Мое слово: поделить все, а там – будь что будет! Лично я слово даю Перуну ноги кровью омыть, а рот набить золотом!
И Волоху – золотом! Пусть даст удачу! – Шуйка вскочил в азарте, расплескав мед.– Слышите меня, боги? Мое слово – крепкое!
– Сядь! Чего разорался? – сердито бросил древлянину Гололоб.– По воде звук далеко идет. Хочешь, чтоб тебя, окромя Перуна, еще и степняк услышал?
Шуйка сел, и Гололоб отобрал у него братину.
– Я против, чтоб злато с собой везти! – заявил он.– Степняк злато чует. Без злата безопасней.
– Ты что ж, братишка, выбросить его предлагаешь? – въедливо осведомился Рагух.
– Почему выбросить? Зароем в приметном месте. Вон хотя бы под взгорком, где истукан каменный. Как, братья?
