Лихие. Смотрящий - Алексей Викторович Вязовский

Лихие. Смотрящий

Глава 1

Предупреждаем!

В тексте романа есть жестокие сцены убийств, насилия, пыток… Не рекомендуется читать людям с тонкой душевной организацией и моралистам. Напоминаем! Главный герой плохой. Авторы еще хуже. Клички и фамилии некоторых исторических персонажей сознательно изменены. В тексте есть мат.

Кап, кап… В минуту сорок капель. В час две тысячи четыреста. В камере предварительного заключения протекал кран. Я сидел напротив и считал капли. Нет, ну а что мне еще делать? Загоняться? Обычное занятие арестанта. Сидеть и грызть себя поедом. Ах, где я ошибся, ах, как ловко меня менты свинтили. На выбор — раскололи. Но это если ты совсем дурак и подписал чистуху.

Только это не мой вариант. Хрен я ее подпишу. Это же вышка. После задержания, когда меня привезли в МУР, то на первом допросе кололи два капитана сразу. Отдел по расследованию особо тяжких преступлений.

Одного капитана звали Яном Домбровским, и был он то ли прибалтом, то ли поляком из тех мест — светлые до прозрачности глаза, презрительная морда, соломенно-желтый блондин… А вот второй оказался нашим, исконно посконным — Иван Семенович Подуров. Нос картошкой, окает даже… И нет, среди них не было «хорошего полицейского» — только плохие. Сразу прописали мне по почкам, потом еще отпинали на полу. И ведь, твари, еще даже ни одного вопроса не задали. Просто взяли и отмудохали вместо здрасьте.

— Давай, Хлыстов, рассказывай, — Подуров вытер пот со лба платком. — Нам меньше работы, и тебе мучений. Где был в день убийства? Прямо с утра.

— Какого еще убийства? — выпучил я глаза. — Вы, товарищ капитан, меня перепутали с кем-то, избили… Я на вас жаловаться буду!

— Продолжаем, — вздохнул Подуров и сказал. — Ян, он не помнит, когда день убийства.

— Сейчас напомним, — многообещающе сказал второй.

И они напомнили. От всей души напомнили. Я лежал на полу, свернувшись калачиком, и пытался закрыть свою многострадальную голову от сыплющихся на нее ударов.

— Колись давай, сука! — услышал далекий голос.

— О чем колоться? — прохрипел я, переводя дух.

Это еще только первый акт пьесы, будут и другие. Надо быть готовым. А антрактов тут могут и не объявить. Вон какие быки, спортсмены… Здоровья хватит, чтобы всю ночь меня метелить.

— Ты троицких завалил! Ты! Видели тебя! Пиши явку с повинной, получишь пятнашку! Будешь героя из себя строить, лоб зеленкой намажут. Вкурил?

Домбровский схватил меня за наручники, рывком вздернул на ноги и толкнул на скрипучий стул. Напротив за стол уселся Подуров и открыл папку.

— Ты о чем, начальник? — я пожал плечами. — Я же в Троицке и не был ни разу. Где это?

— Умничаем, да? — оскалился Домбровский. — Несмешной клоун к нам заехал? Читай, Иван…

— Тринадцатого января тысяча девяносто второго года, — забубнил Подуров, — в НИИ Строительных материалов приходили граждане Семенченко и Цветков. Это подтвердил заместитель директора НИИ по хозяйственной части…

Дальше я уже не слушал, просто отключил голову. Какой смысл слушать то, что я и так прекрасно знаю.

— Эй! — опер помахал ладонью перед лицом. — Ты тут?

— Тут, — покорно ответил я.

— Тогда отвечай!

— Вопрос не расслышал, товарищ начальник, — усмехнулся я. — После нанесенных вами побоев ощущаю сильный шум в ушах. Подозреваю у себя сотрясение мозга. Как только выйду отсюда, сниму побои, лягу в больничку и оформлю тебя на срок за нанесение телесных повреждений средней тяжести.

— Не понял, значит, — расстроился опер и приложил мне по башке какой-то толстенной книгой. — Нам, вообще-то, запрещено применять методы физического насилия. Говорят, нужно бить вас, сволочей, Уголовным кодексом.

— А ты что делаешь, гад? — прохрипел я. Башка гудела, просто сил нет.

— Бью тебя Уголовным кодексом с комментариями, — радостно оскалился мент. — Он потолще. Итак, граждане Семенченко и Цветков тебе знакомы?

— Не припоминаю таких фамилий, — ответил я совершенно честно.

— Ты с ними в НИИ разговаривал, — напомнил опер. — Здоровые быки в кожаных куртках.

— Не исключено, — наморщил я лоб. — А что, уже и поговорить нельзя? Я, вообще-то, очень общительный.

— Ты их убил вместе с дружками своими, — Домбровский выдохнул мне в лицо сигаретный дым. — Вас люди видели и описали подробно. А подельники твои уже в соседней камере сидят и строчат так, что не успеваем карандаши подносить.

— Не делал этого. Никаких троицких знать не знаю. Очную ставку давай, — опять пошел в отказ я.

Если он сказал правду, нам конец. Опытные опера расколют парней до жопы. Посадят по одному, поймают на противоречиях и заведут под корягу, измотав многочасовыми допросами. Пацаны, кроме Штыря, не чалились, они эту тему не знают. Не дай бог врать начнут. Тогда еще хуже все станет.

— Будет тебе очная ставка, — этот урод курил Приму.

— Не дыши в лицо, — поморщился я. — СССР подписал конвенцию о неприменении химического оружия. Или хотя бы сигареты смени. Это же просто пиздец какой-то.

— А я, отличие от тебя, — с ненавистью ответил Домбровский, — честно живу, на одну зарплату. Поэтому таких тварей, как ты, душить буду, пока могу.

Ага, знакомо! Сколько калек осталось после таких допросов…

— Если есть что сказать, говори, — ответил ему я. — Если ты мотив сам себе придумал, и теперь из меня хочешь чистуху выбить, то иди ты лесом, начальник. Сто пятую статью беру! Понял? Имею право не свидетельствовать против себя. И не потому, что виноват в чем-то, а просто в знак протеста против бесчеловечного обращения. Давай протокол, я там нужную запись сделаю.

— В камеру его! — рявкнул Домбровский в дверь. — Увести.

Подуров подошел ко мне и похлопал по щеке.

— Ты у меня к стенке встанешь, Хлыст. Повторная мокруха! Тебя ни один суд на зону не отправит.

— По беспределу идешь, начальник, — усмехнулся я. — На голый понт берешь. Скажи спасибо, что я незлопамятный. Когда тебя голодная жена из дому погонит, и ты уволишься, приходи к нам в Геопром. Я тебя по блату в СБ устрою. Будешь шлагбаум поднимать.

Меня вели по коридору, а в