Вперед, Команданте (СИ) - Савин Владислав

Влад Савин

Вперед, Команданте

Лазарев Михаил Петрович (в 2012 г – командир АПЛ «Воронеж», СФ РФ).

Белая ночь над Невой – привет из юности моей.

В сравнении с иным временем – по Дворцовому мосту и Стрелке ходит трамвай, ретро-автомобили на улицах (хотя помню, у одного папиного друга была «победа» в начале двухтысячных, и бегала вполне резво), и люди одеты более традиционно (не выношу стиль «унисекс» – что-то похожее на джинсы и тут уже иногда носят, но исключительно мужчины). А атмосфера, общее настроение – как было в годы моей юности. «Засыпает синий Зурбаган» – под эту музыку я, тогда курсант училища Ленкома, танцевал с Ирочкой, студенткой Института Культуры. А после бродили мы, взявшись за руки, по этим набережным и мостам – ночь с субботы на воскресенье, когда в казарму не надо, ленинградцам дозволялось ночевать дома – и целовались мы возле Медного Всадника, и смотрели на разведенные мосты. После я провожал Ирэн до ее общаги на Черной Речке, и бежал, счастливый, к себе на Двенадцатую линию Васьки – метро и наземный транспорт еще не ходили, а тратиться на такси для курсанта было расточительством, да и нетрудно было пробежаться, будучи в отличной физической форме и при летней погоде. Был год 1989 или 1990, не помню уже. Мне двадцать лет, и будущее казалось прекрасным – погоны, служба, семья, в великом и могучем СССР. За год или два до катастрофы торжества капитализма.

Туман пронзая до утра и корабли и катера Плывут в краю ночном Там потерялись мы с тобой Бродили над Невой Всю ночь вдвоем

Песня из репродуктора – висят здесь эти штуки на столбах, привет еще с двадцатых, «для оповещения населения в чрезвычайных ситуациях». А еще по ним крутят музыку – в основном, бравурные марши во время праздников. Но вот нашелся кто-то умный, приказав в этот день поставить что-то лирическое, под атмосферу белой ленинградской ночи. Чередуясь с военным – потому что день сегодня, 22 июня. Год пятьдесят пятый – всего четырнадцать лет прошло. Те, кто живыми остались – не стары еще, а в самой зрелости, в строю. Наверное, в эту же ночь в сорок первом так же гуляли по этим набережным влюбленные пары – и многие ли вернулись после войны домой? Мы ведь никогда не забудем, что было – и не простим, в отличие от политкорректных французов, соорудившим у себя мемориал всем жертвам Первой Мировой, и своим и чужим. Пусть «гитлеры уходят, а немецкий народ остается», и ГДР сейчас наш верный союзник – но не будет в этой истории немецкого воинского кладбища в Ленобласти, под Сологубовкой, недалеко от Синявина и Невского пятачка. Случилось мне там побывать в конце девяностых – на само кладбище мы, офицеры СФ, не пошли, ни времени не было, ни особого желания, но в церковь (и музей при ней) заглянули. Мне запомнилось фото женщины из той деревни, Ульяны Финагиной, «в устрашение» расстрелянной немцами в сорок втором – и рядом текст письма одного из немецких солдат, «прошу прощения за все страшные поступки немецкого народа». Написанного уже после нашей Победы – просил бы этот фриц прощения, если бы мы проиграли? И представляю, что бы здесь сделали с Собчаком – при котором, в девяносто восьмом в Красном Селе «в знак примирения и добрососедских отношений» поставили памятный знак погибшим под Ленинградом легионерам Ваффен СС! (прим. авт. – случай реальный!).

Как вышло, что я, родившийся в семидесятом, попал в Питер пятьдесят пятого года? О том лучшие (и особо доверенные) научные светила СССР головы ломают – что за катаклизм (природный или по замыслу каких-нибудь зеленых человечков) перебросил атомную подводную лодку СФ «Воронеж» из 2012 года в лето 1942. А поскольку мы от Присяги не отрекались, и «общечеловеков» среди нас не нашлось – то не было сомнений, чью сторону принять. Очень надеюсь, что когда придет срок, наш корабль (с трехзначным числом побед на рубке) не разделают на булавки, а поставят на вечную стоянку. Ну а мы, полторы сотни человек из будущего, уже обжились в этом времени, пустили корни. Теперь этот мир – наш. И мы завещаем беречь его – своим детям и внукам.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144}) Мы наступаем по всем направлениям Танки, пехота, огонь артиллерии. Нас убивают, но мы выживаем. И снова в атаку себя мы бросаем.

К попаданческой литературе, некоторые опусы которой я успел прочесть в той, бесконечно далекой жизни, я отношусь в диапазоне от сдержанного до резко отрицательного. Попал герой-одиночка в невысоком чине (а то и вовсе, офисный хомячок) в прошлое – и учит глупых предков, которые слушают его, рот раскрыв. Так во-первых, наши предки, вытянувшие самую страшную войну в истории человечества (если только там Третья Мировая не начнется) глупыми не могут быть по определению! А во-вторых, коллектив всегда сильнее одиночки. Довелось мне, и не раз, общаться с самим Сталиным – он Вождь, а не бог всезнающий и безошибочный, он всего лишь человек, взваливший на себя неподъемную ношу – вы бы на его месте смогли? Ему пришлось гораздо труднее, чем тому, кто в ином времени сравнит себя с «рабом на галерах» – страна была истерзана Гражданской войной, при реальной опасности капиталистической агрессии (одна лишь Польша тогда имела военный потенциал, сравнимый с РККА – про Англию и Францию молчу). И совершенно неясно было, куда идти – мы были первопроходцами, строящими то, что до нас никогда не существовало. Страшно представить, что было бы, возьми контрреволюция верх – наиболее вероятным исходом было бы превращение нашей страны в подобие Китая, в двадцатые распавшегося на множество «удельных княжеств» генералов-милитаристов, грызущихся между собой. Или, если бы мы промедлили с индустриализацией – и Гитлер напал бы на страну бухаринских ситцев и хлеба. Второй раз за этот век (и при жизни одного поколения!) вставал вопрос о самом существовании нашего народа, нашей страны – и мы сумели выстоять. И на «капитанском мостике» бессменно был он, Сталин – а это о чем-то говорит. Читал (в том, бесконечно далеком двадцать первом веке) что под конец жизни он смертельно устал и жаждал покоя – искренне веря, что шторма уже позади. Узнав же, что станет с его Проектом всего через сорок лет после его смерти, он снова ринулся в бой.

Я, уже не восторженный юнец-идеалист, а много чего повидавший циник, оглядываясь на наш путь уже тут, в СССР, думаю (но никому о том не скажу) что могло быть иначе. Мы попали сюда летом сорок второго – и первым нашим делом была бойня, учиненная немецкому Арктическому флоту – в результате чего линкор «Тирпиц» отправился на дно, а «Шеер» до сих пор ходит под советским флагом и под именем «Диксон». Затем было освобождение советского Заполярья (и никелевых рудников Печенги), прорыв и снятие Блокады Ленинграда, и главное, «Большой Сатурн», когда под раздачу попала не одна армия Паулюса, а две группы армий всего южного фланга немецкого фронта, и наши уже к весне сорок третьего вышли на Днепр – это случилось не в последнюю очередь благодаря информации, которую наши предки здесь получили от нас. Но была еще одна точка поворота – которая могла оказаться смертельно опасной и для нас конкретно, и для СССР.

Поход нашего «Воронежа» в Атлантику весной сорок третьего. Когда целью должны были стать не немецкие корабли. Программой-минимум было, чтобы урановый концентрат из Конго не попал в «Манхеттен» (списанный на атаку неопознанной немецкой лодки), ну а программой-максимум, доставить этот груз (на тот момент составляющий заметную долю мировых запасов урана) на «Второй Арсенал» к Курчатову. Приоритетом однако было, что союзники ничего не должны были узнать про нашу роль. Но мы справились, при этом удачно подставив немцев – и в процессе утонул линкор «Айова» еще с десяток американских лоханок (прим. авт. – см. Белая субмарина). Лично я не испытывал никаких угрызений совести – имея к заклятым союзникам еще больший счет, чем к фрицам. Но отчего Сталин тогда дал «добро» на, по сути, акт войны?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})