Умберто Эко - Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ (сборник)

Умберто Эко

Полный назад! «Горячие войны» и популизм в СМИ

Публикуется по соглашению с литературным агентством ELKOST Intl.;

© RCS Libri S.p.A. – Milano Bompiani 2006–2010

© Е.Костюкович, перевод на русский язык, 2007

© Е.Костюкович, примечания, 2007

© А.Бондаренко, оформление, 2012

© ООО «Издательство Астрель», 2012

Издательство CORPUS ®

Шагая раком

В этой книге собран ряд статей и выступлений, написанных с 2000 по 2005 год. Это особый период. В его начале люди переживали традиционный страх перед сменой тысячелетий. Смена произошла, и грянули 11 сентября, афганская война и иракская война. Ну а в Италии… В Италии это время, вдобавок ко всему, было эпохой правления Берлускони.

Поэтому, оставив за рамками тома прочие высказывания на разнообразные темы, я собрал только те размышления, которые затрагивают политические и медийные события тех шести лет[1]. Шаг за шагом я проследил закономерность, описанную в предпоследней из «Картонок Минервы»[2]. Та «Картонка» называлась «Торжество облегченной технологии».[3]

Это была пародийная рецензия на вымышленную книгу вымышленного Краба Ракоходса (Crabe Backwards. Pan Galaxy. Loop Press, 1996). Там я писал, что в последнее время отмечаю немало технологических новшеств, представляющих собой настоящие шаги назад. Так, тяжелые виды коммуникации с 70-х годов начали легчать. Вначале преобладающим видом коммуникации был цветной телевизор – здоровый ящик, он загромождал помещение, зловеще пыхал в темноте и урчал на устрашение жильцам других квартир. Первый шаг к облегченной коммуникации сделали, когда изобрели дистанционное управление. Можно стало не только по желанию понижать или же вовсе устранять звук, но и убивать цвет и менять канал. Прыгая с дискуссии на дискуссию, глядя на черно-белый беззвучный экран, телезритель получает новую творческую свободу: начинается жизнь под аккомпанемент заппинга. Старое телевидение, передавая все в прямом эфире, держало зрителя в рабстве, принуждая к последовательному просмотру передач. Но прямые эфиры теперь почти изжиты, и, значит, телевидение изжило нашу от него зависимость, а видеомагнитофон не только преобразует телевидение в кино, но и позволяет отматывать записи, выводя нас из пассивности и подчиненности.

На этой стадии, думаю, можно вообще убрать из ТВ звук. Крутить смонтированные картинки под звуковую дорожку пианолы, синтезируя музыку на компьютере. А учитывая, что телевидение часто пускает бегущую строку для слабослышащих, ждать осталось недолго – скоро появятся программы, где будут показывать целующуюся пару с титром понизу экрана: «У нас любовь». Таким образом облегченная технология приведет к реизобретению немого кино Люмьеров.

Уже совершен следующий шаг – к обездвижению изображений. Когда родился интернет, пользователи стали получать неподвижные картинки низкого разрешения, часто вдобавок – черно-белые, без звука, звук оказался лишним: вся информация выводилась на экран в текстовом виде.

Следующей стадией этого триумфального возврата в Гутенбергову галактику[4], говорил я, будет, конечно, исчезновение картинок. Изобретут коробочку, умеющую ловить и передавать одни лишь звуки, не требующую дистанционного пульта: можно будет скакать через каналы, регулируя настройку круглой ручкой! Это я так шутил, предлагая изобрести радиоприемник. Теперь я вижу, что пророчествовал и изобретал iPod.

В завершение я писал, что последней стадией явится отказ от передач в эфире, где все время какие-то помехи, – и переход на кабельное телевидение, использующее телефонные и интернетные провода. Тем самым, говорил я, беспроволочная передача звуков сменится проволочной передачей знаков – так мы, допятившись до Маркони, отодвинемся к Меуччи.[5]

Я шутил, но идеи осуществились. Что мы прогрессируем вспять, стало понятно уже после падения Берлинской стены, когда поменялась политическая география Азии и Европы. Издатели атласов сдали в макулатуру запасы со складов: с карт мира исчезли Советский Союз, Югославия, Восточная Германия и подобные чудища. Карты стали стилизоваться под 1914 г., на них вернулись Сербия, Черногория, балтийские государства.

Прогресс навыворот, надо сказать, здесь не кончается. В третьем тысячелетии мы начали вытанцовывать еще больше обратных па. Примеры – пожалуйста. После полувека «холодной войны» мы развязали наконец в Афганистане и в Ираке войну горячую, снова пережили наскоки «коварных афганцев» на перевал Хайбер[6], возродили средневековые крестовые походы, повторили войны христианства против ислама. Снова завелись смертники-ассасины, муштруемые в укрывищах Горным старцем[7], и загремели фанфары Лепанто[8], а некоторые новомодные книжонки можно пересказать одним истошным воплем «мамочка, ой, турки!».[9]

Вновь поднял голову христианский фундаментализм, который, как мнилось прежде, опочил с XIX веком, возродилась антидарвинистская полемика, и снова замаячил перед нами (пока что пугая только демографией и экономикой) жупел Желтой Опасности. В наших белых семьях снова трудятся цветные рабы, как в романе «Унесенные ветром», и варварские племена снова идут в переселение, будто в первые века нашей эры. И, как показано в одном из опубликованных здесь очерков, восстанавливаются (по крайней мере, в моей Италии) манеры и обычаи, бытовавшие в Риме периода упадка.

Торжествует, явившись вновь, антисемитизм с его «Протоколами», и у нас сидят в правительстве фашисты (называющие себя «пост…», хотя среди них – те же люди, что звались прямо фашистами). Я гляжу, оторвавшись от верстки этой книги: в телевизоре спортсмен приветствует болельщиков римским, то бишь фашистским, салютом. Точно как я почти семьдесят лет назад, когда был балиллой[10] и меня заставляли. Что говорить о деволюции[11], грозящей отбросить Италию в догарибальдийское время.

Снова, как в послекавуровские годы[12], грызутся друг с другом церковь и государство. В довершение дежавю возрождаются вымершие, как это представлялось (ошибка!) христианские демократы.[13]

Будто история, устав от поступательности двух тысячелетий, свертывается змеей и задремывает в блаженном уюте Традиции.

В очерках, вошедших в эту книгу, разобраны разные случаи отката в историческое прошлое. Их достаточно, чтобы обосновать выбранное название.

Однако, безусловно, в ситуации прослеживается и нечто очень новое, по крайней мере – для нашей страны. Кое-что до сих пор места не имевшее. Я имею в виду правительство, основанное на популистской демагогии, усиленной беспрецедентно сгруппированными в одних руках средствами массовой информации, правительство, созданное одной-единственной частной компанией, заботящейся о собственных приватных интересах. Незнакомый до сих пор новый вариант, по крайней мере в европейской политике. Эта новая сила коварнее и технически оснащенней, нежели любая из популистских элит и диктатур третьего мира.

Многие очерки посвящены именно этой проблеме. Они продиктованы беспокойством и возмущением пред лицом Нахрапистой Нови, которую (по крайней мере в день написания этих строк) неясно еще, удастся ли обуздать.[14]

Второй раздел сборника посвящен популистскому деспотизму (regime) в средствах массовой информации, и я без всяких колебаний употребляю это слово примерно в том же значении, которое имели в виду средневековые мыслители (никак не коммунисты!), писавшие de regimine principum.[15]

Кстати о «деспотизме», и вообще довольно кстати, я открываю второй раздел воззванием, которое опубликовал перед выборами 2001 года, – его поносили, как мало что на этом свете. Один знаменитый журналист из правых, который, однако, почему-то меня любит, горько сетовал, как это «хороший человек» (это обо мне), может презирать мнение половины граждан Италии (то есть зачем я третирую тех, кто голосует не так, как я).

А недавно меня раскритиковали уже не из чужого лагеря, а из собственного, за высокомерие и малосимпатичную манеру держаться, которая-де свойственна нашим диссидентствующим интеллектуалам.

Я так часто огорчался, слыша о себе, будто я стараюсь быть симпатичным любой ценой и со всеми на свете, что обрадовался определению «малосимпатичный» и даже преисполнился гордости.

Однако диву даюсь, при чем тут высокомерие. Это как если бы в свое время (si parva licet componere magnis[16]) братьям Росселли, супругам Гобетти и таким диссидентам, как Сальвемини и Грамши, не говоря уж о Маттеотти[17], поставили на вид, что они не хотят войти в положение фашистов.