Станислав Гагагрин - Страшный суд

Станислав Гагарин

СТРАШНЫЙ СУД

ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ РУССКОГО СОЧИНИТЕЛЯ О ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ В РОССИИ И КОНЦЕ СВЕТА

РОМАН ПЕРВЫЙ

ГИТЛЕР В НАШЕМ ДОМЕ

Глава первая

ФЮРЕР ПУТЕШЕСТВУЕТ БЕЗ ВИЗЫ

Писатель Станислав Гагарин открыл глаза и увидел, что за его письменным столом сидит Гитлер.

«Чёрта лысого, — подумал я с некоторым, прямо скажем, неудовольствием, ибо никогда не любил повторяться, — больше таких романов не сочиняю. То Вождь всех времен и народов появляется, то Агасфера принимаю за представителя наружной службы… Теперь вот партайгеноссе Гитлер возник».

Пытаясь притвориться, будто продолжаю спать, я зажмурился, потом легонько застонал, забормотал во сне и медленно принялся поворачиваться на левый бок, что было нетрудно сделать, ибо на спину я уже повернулся.

«Подобной фразой мне довелось закончить роман «Вторжение», — пришла вполне справедливая мысль. — Только вот никаких романов о Гитлере писать не собирался… Фразу сочинил хохмы для, читателя дабы подзадорить».

Вспомнилось, как Галина Попова, последний мои по времени главред, произнесла недавно с надеждой:

— Жду продолжения, Станислав Семенович, вашего романа о Сталине. Когда теперь начнете писать о Гитлере?

«Потому и привиделся мне фюрер германского народа, — смекнул я, притворяясь спящим. — Вот открою глаза снова — и никого не обнаружу… Неудачная выдумка, партайгеноссе сочинитель! В языке-то немецком ни бум-бум… Как объясняться будешь с товарищем генсеком рабочей партии?»

— Вовсе не обязательно, — возник в сознании внутренний голос. — Можете говорить без слов, мысленно. Впрочем, я в состоянии имитировать и русскую речь, херр или товарищ писатель. Ведь я же прибыл оттуда.

Херром в последнее время подписчики называют меня в письмах. Естественно, возмущаюсь и отвечаю им, что в нашем Товариществе господ нету, обходимся без мистеров и херров.

«Еще один телепат на мою голову!» — воскликнул я про себя, сообразив, что Гитлер читает мысли, и volens — nolens открывая глаза.

Да, совершенно верно, он, фюрер, собственной персоной восседал за письменным столом моего домашнего кабинета и строго, без добродушной улыбки, отличавшей товарища Сталина в его общении со мной, чужеземно, не по-нашему смотрел на меня.

Я вздохнул и приподнялся на диване, успев заметить, что на морских часах, их прислал мне из Мурманска в подарок Игорь Чесноков, настучало шестнадцать часов и пятьдесят минут.

Значит, спал я после воскресного обеда около часа.

Это был день 13 сентября 1992 года.

— По-русски, значит, по-русски, — проговорил я со вторым уже по счету вздохом. — Здравствуйте, товарищ Гитлер.

И не спешите, не надо меня осуждать за то, что назвал тирана, творившего вселенское зло, товарищем! Конечно, тому Гитлеру серый брянский волк товарищ. Только на сей раз я был тертым калачом, да и импульс некий получил, понял: гость мой из тех же мест, что и Отец народов, товарищ Сталин, который вот так же нежданно возник в гагаринской квартире в апреле одна тысяча девятьсот девяностого года.

— Если история повторяется, то не станет ли на этот раз фарсом? — спросил я у фюрера, не дождавшись ответа на мое приветствие.

— Вы правильно меня поняли, — с малозаметным акцентом заговорил Гитлер, поднимаясь из-за стола и делая первый шаг к хозяину дома, русскому коммунисту. — Имею честь прибыть из Того Мира, где дружу с Йозефом, побывавшем на Земле недавно. И потому — здравствуйте, товарищ Гагарин!

«Хо-хо! — воскликнул я, пребывая в некоем смятенье. — Жму руку, мать его ети, матерому фашисту… Какой долбежный компромат Федотовой и прочим Навуходоносорам для сочинения доносов! Но куда они будут писать, фукадлы амперные? В бывший КГБ, в исчезнувший горком иль мэру Одинцова, их высокоблагородию Гладышеву?

— Это пустое, камарад, — тонко улыбнулся фюрер и ободряюще, я видел прежде этот жест в кино, потрепал меня по плечу. — Федотовы и павленки, литинские и савельевы, головановы, панковы и прочие пендюры — жалкая пыль, которую вы невзначай, мимоходом, подняли, торжественно маршируя по плацу Истории. Напрасно уделяете им какое-либо внимание вообще. Хватит тащить ничтожную пыль на собственных сапогах в бессмертие!

Рассказав о них в романах «Вечный Жид» и «Вторжение», вы прославили маргиналов великой нации пусть и со знаком минус. Зачем? Для всех они бесследно сгинули бы с лица Земли… А так, благодаря вам, мерзавцы остались в литературе.

— Вы правы, партайгеноссе Гитлер, — согласился я с доводом фюрера. — С этой минуты — ни слова про убийц Идеи, разрушителей издательской системы, причинивших «Отечеству» ущерб в сто миллионов рублей. Нули состаришься писать, — образно заметил мой друг Вячеслав Веселов в письме из Кургана. Надеюсь, Бог их накажет.

— Мы и накажем, — поджав губы, жестко произнес Гитлер.

— Нет возражений, — согласился я. — И на этом завязали…

Обмениваясь соображениями, мы стояли друг против друга в тесном моем кабинете, и — странное дело! — мне все больше казалось, что встреча эта просто обязательно должна была состояться, и два моих предыдущих романа были бы вроде как не завершенными без общения писателя Станислава Гагарина с фюрером немецкого народа.

«Гитлер в нашем доме! Ну и ну!» — воскликнул я, а вслух предложил гостю пройти на кухню и выпить по чашке чая.

«А что, — размышлял, пересекая крохотный холл, — во время прошлого визита товарищ Сталин отменно угощался индийским чаем на кухне. Сойдет сие и для партайгеноссе, хоть он и европеец».

Тут меня осенило соображение, что надо бы и кофе гостю предложить, вроде как на альтернативу, что и сделал, вводя Гитлера на кухню.

— Вы знаете, в прежней жизни я считал кофе слишком крепким для себя напитком, — несколько виновато произнес фюрер, усаживаясь на ящик для картошки, там мы всегда размещаем гостей. — Но в память о молодости — выпью. Тогда, в Вене, как я любил кофе! Любил и страдал от невозможности посмаковать божественный напиток!

Слово «посмаковать» он произнес так забавно, акцент в этом месте усилился, я не сумел сдержать улыбки и бодро сказал:

— В молодости и я любил крепкие напитки… Водку и коньяк, например… Приходилось и одеколон пробовать, партайгеноссе Гитлер. Сейчас же и кофе для меня крепок. Давление, знаете ли, скачет… Но ради воспоминаний о молодости трахну я с вами, Адольф Алоисович, по чашечке бразильского! Натуральный кофе, не суррогат…

— Что есть трахнуть? — спросил Гитлер. — Я знаю это слово в другом значении, идеоматическом.

— Трахнем по чашке во всех значениях сразу, — предложил я. — И по сигарете выкурим, есть у меня «Стюардесса» в заначке…

«Чего это ты раздухарился? — спросил меня внутренний голос. — Не к добру это, Папа Стив, ой не к добру!»

— А где изволит быть ваша супруга, фрау Вера? — спросил гость. — У вас вчера имел место быть юбилей…

— Тридцать пять лет совместной жизни, — притворно вздохнул я. — С ума сойти… Целая вечность!

«А будто вчера случилось сие», — завершил эту мысль про себя, не высказал ее вслух, ибо не захотел показаться сентиментальным в глазах необычного гостя.

— А фрау Вера караулит у Юсовых младшего внука Данилу, — объяснил фюреру отсутствие жены. — Молодые смылись по Москве прошвырнуться, а мальчонку подбросили бабке. Хотя какая она бабка!

— Верно, супруга ваша, как это по-русски… Женщина хоть куда, — согласился Гитлер, и снова тонкая улыбка наметилась на его губах.

Пока согревалась вода для кофе, мы с товарищем Гитлером молчали. Не скрою: некая очумелость в существе моем содержалась, хотя и поднаторел я в общении с необыкновенными — тьфу ты: чуть было не написал людьми! — личностями, назовем их так, один Иосиф Виссарионович с Агасфером чего стоят. Но первый, как говорится, родной и близкий, второй — хотя и Зодчий Мира, но персонаж давнишнего рассказа, я ведь его поначалу просто выдумал, Вечный Жид потом уже материализовался на Каширке…

Словом, с теми двумя было проще, как ни фантастично выглядели наши встречи и приключенческие крутые контакты.

А тут… Адольф Гитлер, с детства известный как ужасное исчадие преисподней, сидит на ящике с картошкой, готовится пить гранулированный растворимый кофе, отстраненно, непривычно посматривает на хозяина и… молчит.

В голове вертелась дурацкая, невесть как возникшая фраза: «Как вас теперь называть, доктор Зорге?» Но причем здесь доктор Зорге? Разве что он тоже немец… А Гитлер и вовсе австриец. Есть ли между ними разница, уроженцами Рейха и Восточной Империи?