Владимир Свержин - Сеятель бурь

Владимир Свержин

СЕЯТЕЛЬ БУРЬ

Сеющий ветер пожнет смертоносную бурю.

Что станет жатвой твоей, сеятель бурь?

ПРОЛОГ

… Что вы называете старыми друзьями, друг мой?

Одни из них слишком старые, другие еще не совсем друзья.

Количество дорогих твидовых пиджаков на квадратную милю аккуратно подстриженной лужайки наводило на мысль, что в Англии по-прежнему нет проблем с выращиванием тонкорунных овец, а стало быть, наш высокочтимый лорд-канцлер может преспокойно восседать на мешке шерсти, открывая заседания Парламента. Темная строгая клетка, делавшая костюмы утонченно-элегантными, сегодня была призвана стереть все различия, ибо в этот ясный весенний день не было ни служащего «Форин-офис» [1], ни директора банка, ни лорда-мэра, ни камергера двора – были мы, единые и сплоченные выпускники Итонского колледжа одного уже незапамятного года. «Гаудеамус игитур, ювенус цум сумус» [2] рокотало под сводами зала, помнящего еще прапрадедов нынешних запевал. Сегодня, как много лет назад, каждый из нас, сбросив дома или в кабинете свой официальный имидж, мог вновь ощутить себя частицей старинного мужского братства под названием Итонский колледж.

О, эта великая кузница государственных кадров, из горнила которой явился миру цвет британского общества! О, этот тайный клуб, в котором поколение за поколением вынашивались планы глобального переустройства мира и закладывались краеугольные глыбы будущих головокружительных карьер!… Так думал я, один из многих, примчавшихся сегодня на зов сигнальной трубы к воротам любимой школы. Думал, с невольной тоской оглядывая пиршественный стол и раскрасневшиеся от выпитого лица тех, кого в последнее время мог видеть лишь на страницах «Тайме» и «Кроникл».

В своих парадных мундирах мы с закадычным другом Джозефом Расселом, XXIII герцогом Бедфордским, смотрелись черными воронами в клетчатой великосветской толпе. Честно говоря, за годы, прошедшие с момента выпуска, это был первый случай моего появления в Итоне. Но когда нынче утром Зеф Рассел ввалился в мою холостяцкую каморку, оглашая ее криком: «Какого черта?! Сегодня юбилей!», что-то ностальгическое кольнуло в сердце, впуская туда полузабытые юношеские воспоминания…

И вот теперь я имел полную возможность расплачиваться за неуместный душевный порыв. За все прошедшие годы я, пожалуй, не вытерпел стольких похлопываний по плечу и снисходительных взглядов на мои капитанские погоны. «Оу, – точно говорил каждый подходящий вплотную однокашник, – неужели ты все еще капитан? Ну ничего, брат, всякое бывает. Зайди ко мне на следующей неделе – я созвонюсь, с кем надо…»

– Оу, Уолтер, старина! Сколько лет! Ты все еще капитан? Ну ничего, бывает! – Мэнис Стрикленд, некогда кудрявый юноша, ныне имеющий лоб, перетекающий в затылок, и в прежние годы не отличался тактом. Ныне же с высоты поста заместителя министра финансов он покровительственно поглядывал на обоих записных классных драчунов и не видел ни малейшей необходимости прятать едкую усмешку. – Впрочем, этого следовало ожидать. Хотя, – он словно по пальцам сосчитал звезды на моем погоне и перевел взгляд на знаки различия на погоне Рассела, – Зеф уже полковник. В мирное время чинопроизводство коммандос продвигается медленно. – Мэнис указал на объятую пламенем саламандру на моем мундире. – Первый отряд, если не ошибаюсь?

– Не ошибаешься, – старательно глядя поверх головы Стрикленда, проговорил я.

– А мне, честно говоря, больше нравится Беллерофонт [3].

Мы с Расселом напряглись, как по щелчку. Историю о Беллерофонте каждый из нас слышал не одну сотню раз.

Мой прапрапрапрапрадед Роберт Монтегю был лейтенантом на фрегате «Беллерофонт», который вывозил из Франции самого Наполеона Бонапарта. И можете мне поверить, это злобное чудовище, доставившее столько бед Англии, было раздавлено, сокрушено, словно брокер, проигравшийся на бирже. Он был полным банкротом!

– Мэнис, – увещеваюше начал ХХШ герцог Бедфордский, – ты уже рассказывал эту историю.

– Нет-нет, вы послушайте! – хватая нас за руки, настаивал изрядно подвыпивший финансист. – Он был полным банкротом! Куда девалось его величие, его гонор? Это уже был не покоритель Европы, а толстый корсиканский недомерок в затасканном егерском мундире! Он предлагал моему пращуру сто тысяч фунтов и столько же каждому офицеру корабля, если они возьмут курс на Америку. Вы только представьте себе! Беглый император, разводящий индюшек в каком-нибудь Кентукки. А между тем могло быть и так. Но мой прапрапра…

– Прапрадед, – продолжил Рассел.

– Да, именно он, – утвердительно кивнул неуемный рассказчик. – Лейтенант Монтегю был в тот вечер вахтенным офицером. Он вошел к Наполеону и сказал ему: «Сир, императору не зазорно быть пленным. Это поворот судьбы, а она в руке Господней. Но стать беглецом и копаться в индюшачьем дерьме (да-да, он так и сказал – индюшачьем дерьме! ) недостойно императора».

– Замечательные слова, – не выдержав затянувшегося монолога, оборвал ХХШ герцог Бедфордский. – А когда император вернулся с Эльбы, он прислал твоему предку орден Почетного легиона. Замечательная история! Кстати, мы ее уже как-то слышали.

– Да? – Стрикленд наморщил лоб по всей его длине. – Разве?

– Абсолютно точно, – с военной четкостью подтвердил представитель ее величества в Институте Экспериментальной Истории, сотрудниками которого мы оба имели честь состоять. – А сейчас извини. Сам понимаешь, служба! К великому сожалению, мы вынуждены вас покинуть. – Мой друг развел руками, демонстрируя, что наше сожаление никак не меньше той рыбины, которую он вчера поймал, рыбача на берегу Темзы. – Капитан Камдейл, следуйте за мной!

Я, щелкнув каблуками, послушно последовал. Пожалуй, немного было в моей жизни приказов, которые я выполнил бы с такой охотой.

– Проклятие! – в сердцах проговорил я, открывая дверцу расселовского «ягуара».

– Вечер не удался, – констатировал герцог Бедфордский, поворачивая ключ зажигания в замке.

– Пожалуй, – согласился я. – Вино итонского братства безнадежно прокисло. А тут еще этот Стрикленд со своим предком.

– Забудь, – отмахнулся Рассел, – он всегда носится со своим незабвенным предком. А о чем, по-твоему, ему рассказывать? О баталиях в Палате Общин по поводу утряски бюджета на следующий год? А ты, если бы захотел, мог бы поведать этой публике, как был рыцарем Круглого Стола, флигель-адъютантом Екатерины Великой, личным другом Уолтера Рейли и по совместительству королем Франции. – XXIII герцог Бедфордский просигналил фарами, требуя открыть ворота. – А твои похождения с Наполеоном? Да ни Стрикленду, ни Роберту Монтегю с его «Беллерофонтом» такое даже не снилось.

Я невольно усмехнулся: мне эти похождения тоже не снились.

ГЛАВА 1

Все возвратится на круги свои,

Только вращаются круги сии.

Редкий человек в наше время может с полной ответственностью сказать: «В гробу я видал Вильгельма Завоевателя!» Я могу. А еще я могу описать, как благодаря неосторожно оброненной фразе моего закадычного друга и напарника Сергея Лисиченко по прозвищу Лис в битве при Гастингсе король Гарольд стравил между собой нормандский десант с датскими захватчиками, и лишь когда столкнувшиеся в тумане армии вволю изрубили друг друга, ударил по ним свежим войском.

Впрочем, эту информацию, пока доступную немногим, я с возможной скрупулезностью изложил в отчете и теперь, идя по коридору в кабинет Отпрыска, искренне недоумевал, что могло вызвать столь острый приступ начальственного интереса. Я прикинул дистанцию, отделяющую меня от двери, за которой хранились консервированные громы и замороженные молнии, и снял с пояса старенький «Нокиа». Что и говорить, прибор закрытой связи – вещь куда более совершенная и удобная в обращении, но почему-то в нашем мире Льежская конвенция запрещает его использование. Приходится обходиться банальными мобилками, что, согласитесь, почти возвращение в каменный век. Голос Лиса в трубке звучал, как всегда, энергично и напористо:

– Капитан, шо опять случилось на этом черно-белом свете?

– Пока ничего, – честно признался я. – Просто его премудрое высочество Готлиб фон Гогенцоллерн потребовал меня пред свои ясны очи, а никаких иных причин для столь несвоевременного интереса, кроме наших с тобой отчетов, я лично не вижу.

– Да ну, расслабься! – обнадежил меня Сергей. – Может, его осенило или уж там озеленило, кто его знает, и он наконец дотумкал, какие мы классные парни. Решил сесть с нами вечерком, выпить, закусить, чтоб все по-людски, мол, заблуждался, был не прав, пелена с глаз обвалилась, узрел и прозрел! В общем, типичное осложнение после гриппа.