Дмитрий Манасыпов - За нами – Россия!

Дмитрий Манасыпов

За нами – Россия!

Всем тем, кто подарил нам жизнь в мае далекого 1945-го.

Всем тем, кто в наше время думает, что это было легко.

– Серега, прыгай! Прыгай, Серега!

– Ребята, будем жить!

Нет, Серега, мы не будем жить,будем выживать и доживать.На могилы ваши приходить,«фронтовые» залпом выпивать.

Покурить бы, да нет ведь папирос.На березах в трауре грачи.Жизнь, как поезд, с рельс – и под откос.Помолчим, Серега… помолчим…

Пролог

Центральный участок Приволжского фронта, 195.. год

Лейтенант Дорофеев вздрогнул и открыл глаза. Хорошо, что не дернулся вверх. Замечательное было бы пробуждение, если б саданулся самой маковкой о металлическое дно верного боевого товарища, под которым решил поспать. Хмыкнул недовольно, пытаясь понять – сколько же проспал? Поднес к глазам руку, задрал вверх рукав комбинезона. «Зенит», держащийся на поношенном кожаном ремешке, показывал всего половину четвертого дня. Хотя Дорофеев и сам понял, что время еще раннее. Свет пробивался под танк, и ему не пришлось напрягать глаза, пытаясь разглядеть циферблат в прыгающих отсветах небольшого костерка, разведенного рядом в нарушение всех инструкций.

Странно это, очень странно. На плохой сон лейтенант никогда не жаловался. И особенно после суток тряски внутри машины во время перехода и профилактического осмотра траков гусениц сразу по остановке. А также замены нескольких из них. Уж чего-чего, а пара часов сна после этого выматывающего занятия для организма – что слону дробина. А он от силы по тридцать минут всего-навсего на каждый глаз накинул. Так чего проснулся, спрашивается? Лейтенант зевнул и полез было из-под танка, когда что-то уловил. Что-то такое, что казалось еле ощутимым, но могло перерасти в намного более осознанное и понятное. Что?.. Ну не померещилось же ему? Дорофеев встряхнул головой, стараясь совсем прийти в себя, и прислушался, насколько это было возможно. Война на дворе, и всякое может случиться. Хотя навскидку все в полном порядке.

Треск веток в уже догорающем костерке. Тихий разговор кого-то из ребят его собственного экипажа чуть вдалеке. Плеск воды и довольное фырканье командира взвода, которого между собой за никак не скидываемые лишние килограммы и любовь к водным процедурам называли Бегемотом. Позвякивание протягиваемой стрелком патронной ленты в башенном пулемете слева. Что? Дорофеев вздрогнул, понимая, что не слышно птиц, вообще не слышно. А на дворе только начало осени, и пернатые в подлеске, после того как танкисты перестали носиться вдоль машин, которые уже не рычали двигателями, все-таки чего-то там свиристели и щелкали. Но сейчас стояла полная тишина, на которую пока, кроме него, никто не обратил никакого внимания. И еще, на самом краешке слуха или ощущения ли он, наконец, услышал.

Мерный шум от вдавливаемой земли под ровным и тяжелым шагом бронированных громадин, которые сейчас наверняка идут сюда. Прямо к стоянке его взвода, вчера по ошибке отбившегося от основной части дивизии и заплутавшего в густом киселе тумана. Они бы двинули в путь сразу же, когда рассветало, но туман и не думал рассеиваться, и радиостанции ничего не ловили. Даже сейчас, когда Дорофеев, выглянувший из-под «сорокапятки» вслушивался в тишину дня, катившегося к концу, туман еще был на месте. А тем, кто двигался в их сторону, он не помеха. Это лейтенант знал еще со времен училища. Земля под ладонью чуть ощутимо, но все же вздрогнула. Тянуть было нельзя:

– Т-р-е-е-е-в-о-о-г-а-а!!!

Старший лейтенант Замятин, которого подчиненные за спиной называли Бегемотом, вздрогнул, выпрямляясь. Остатки воды из котелка, которую ему на широкую спину выливал связист, затекли за пояс и побежали вниз. А малахольный Дорофеев, ужом выползший на божий свет, уже простучал дробь подкованными каблуками сапог по броне, прыжком взлетев на башню.

– Тревога, панцеры рядом! Тревога!

Его командир открыл было рот, чтобы заткнуть? видно? совсем очумевшего спросонья молодого подчиненного. Но где-то в глубине леса звучно стегнуло ударом плетки. Дорофеев, в этот самый момент нагнувшийся к крышке люка, странно дернулся и завалился набок, схватившись за плечо. Между пальцев, торопливо и жадно, проступили тонкие красные капли. Набухли, собираясь в пару небольших ручейков. Замятин? как завороженный? смотрел за тем, как один из них быстро прополз к самому краю ладони, чуть задержался и оборвался вниз. Хлестнуло еще раз выстрелом, и после этого для командира танкового взвода больше ничего не было. Только темнота и пулевое отверстие точно посреди лба.

Старший сержант Хасимов, наводчик основного калибра «Т-45/2», дремавший в башне, затащил Дорофеева внутрь танка, лязгнул задвинутой крышкой люка. Лейтенант пришел в себя, когда он на скорую руку начал бинтовать его плечо, простреленное снайпером. Охнул, когда перед тем, как наложить и затянуть первую широкую полосу, сержант полил глубокую дыру спиртом. Но было не до боли:

– Хасим, стрелять надо, слышишь?

– Будем стрелять, лейтенант, будем, прям щас. Только руку тебе замотаем, да?

Лейтенант зашипел, когда полосы бинта туго притянули края раны.

– Хрен с бинтом, Хасим, к орудию давай, к орудию!

Сержант оценивающе посмотрел на результат работы своих рук, довольно хмыкнул и развернулся к прицелу:

– Хрен так хрен, малай. Теперь и пострелять можно, ага.

Дорофеев схватился за ручки командирского прибора визуального контроля. Рука слушалась вполсилы, отдавая резкой простреливающей болью, разливающейся от плеча и вниз. Нахлобучил, вновь зашипев сквозь зубы от боли, шлемофон. Щелкнул переключателем внутренней связи:

– Сергеев, как двигатель?

– Как часы, командир.

– Хасимов, орудие готово?

– Всегда готово, командир.

– Шевченко, ты как?

– Открываю огонь, товарищ лейтенант.

Загрохотал спаренный «Дегтярев» в задней башенке. Второй стрелок танка Николай Шевченко начал бой. Дорофеев повертел своим личным «перископом», выглядывая врага, в то время как механик-водитель Сергеев уже рванул кажущийся таким тяжелым танк вперед, выводя его в сторону просвета в самом конце перелеска. Мысленно лейтенант похвалил подчиненного, который принял единственное верное решение, а вслух слегка выругал, но не стал вмешиваться в действия водителя. Надо выбираться из ставшего ловушкой маленького леска в сторону открытого пространства, которое они заметили еще вчера. И механик делал все правильно, разве что не дожидаясь приказа командира.

Туман медленно растекался жирной сметаной и не уходил. Цеплялся за кусты, стволы берез, корпус уже вовсю дымившего танка… дымившего?!! Дорофеев приник к окулярам, стараясь разглядеть номер через жирный черный дым. За его машиной разрывали густые белые полосы еще два механических динозавра, огрызающиеся трещотками «дегтеярей», пятого видно не было. Лишь просека из поваленных деревьев показывала, что машина, скорее всего командирская, почему-то решила пойти своим ходом.

А туман уже расступался перед гулко стреляющими из своих орудий ПШ-а-5[1]. «Панцер-шрайтеры», проламывающиеся через молодой пролесок, выкрашенные в грязно-болотный цвет с широкими темными мазками, смогли подкрасться к отбившимся танкистам незаметно. Отклонился ли уже мертвый комвзвода от безопасного маршрута и из-за этого танкисты напоролись на преследователей, либо немцы входили в состав какой-то группы, осуществлявшей разведку боем? Какая разница теперь, когда против двух звеньев, в каждом из которых было по шесть ходячих бронированных машин, осталось лишь три советских танка?

Дорофеев лихорадочно вспоминал вооружение противника, понимая, что сейчас все может решить лишь скорость «сорокапятки», которая позволит им оторваться от кинжального огня немцев и вырваться на простор. А если и придется воевать, то лишь правильным дистанционным боем. Как ни крути, а танки-то были хоть и двухбашенными, но скорее разведывательными и прикрывающими пехоту. Пусть и не легкими, но не с самой серьезной броней. Ее вон те, немецкие авиационные скорострельные пушки калибра двадцать три миллиметра вскрыть смогут запросто. А еще он не забыл про четыре многоразовых установки «фаустейфель», которые крепились по бокам места наводчика и тоже могли задать им жару. И тут их танк вырвался-таки на открытое пространство и рванул вперед. Вот только из двух собратьев за ним последовал лишь один. Второй, танк земляка Дорофеева, Лехи Надточего, жирно чадил, все еще стремясь по инерции вперед. Высокие грязно-бурые силуэты настойчиво двигались сзади. Но они-то оторвались, оторвались… Хоть и не хотелось лейтенанту уходить просто так, не подбив ни одного из фрицев. Неожиданно танк вздрогнул, и его повело влево.