Олег Шляговский - Поэзия – лекарство и яд гениев, или Исповедь реабилитанта
При некоторых заболеваниях существенные диагностические данные получают при помощи радиоактивных изотопов.
Диагноз должен отражать особенности, отличающие данного больного от других больных с таким же заболеванием. Ранний, точный и максимально конкретный опирающийся на приметы.
И так, главное, что мы получили для нас: диагностика основывается на всестороннем и систематическом изучении больного, истории заболевания и истории жизни больного. В нашей же реальной жизни врача, говорящего, что вы больны, зачастую вы видите в первый раз. И он, к сожалению, в силу сложившихся обстоятельств вас систематически не изучал, да и жизни вашей естественно не знает.
И, тем не менее, вы слышите абсолютно уверенно – "вы больны".
А «болен» – это фактически зафиксированное состояние пациента. Нет, я не хочу сказать, что ваш врач преднамеренно делает вам плохо. Он сам, если такое происходит, не очень задумывается над происходящим. Не понимает, что высказанная им отрицательная вибрация может только ухудшить ваше положение, если он скажем мягко, не совсем окажется прав в выставлении диагноза. А ведь любой диагноз, к чему бы он ни относился: к природе, к экономике, к истории и т. д., имеет свою долю вероятности. И эта доля может быть практически от 0 до 1. И мы это все знаем со школьной скамьи.
В такой ситуации мы должны оградить себя от таких отрицательных вибраций и одновременно помочь доктору выполнить одну из главных заповедей – " не навреди". Нам надо отчетливо понимать, что у врача сказавшего вам, что вы больны, вы за один рабочий день возможно уже 98-й, а возможно и сотый. Следовательно, он вполне закономерно мог вместо слова "диагноз" произнести "болен". Однако для вашего ушка и для вашего мозга это убедительное слово ни к чему. Поэтому вы имеете право спокойно и внятно произнести: "Огромное вам спасибо за диагноз". В ту же секунду вы понятие болен заменяете на понятие диагноз.
Во-первых, тем самым вы возвращаетесь на вашу единственную правильную дорогу при получении любой информации – ее спокойное осознание, а не безоговорочное принятие, как приговора. Во-вторых, этими словами вы не пропустите отрицательные вибрации к вашему органу через ваше ухо и мозг. Если же он, ваш организм, окажется, действительно болен – вы приступите к реальным действиям с помощью, возможно, все того же доктора и сопровождая их верной вам поэтической терапией. Да, хочу с вами поделиться еще собственным опытом. Если после выхода из кабинета врача вы сразу сядете в коридоре и спокойно напишете небольшой, пусть детский стишок на тему впечатления от посещения, то почувствуете неимоверную легкость и уверенность в непогрешимости вашего здоровья.
К примеру, такой:
Ах, диагноз ты неожиданный,не застал меня ты врасплох.Мозг мой вдумчивый и находчивыйне устроит переполох.Он с тобой разберется диагноз,как бы ни был ты плох.
Так как сам – то я понимаю —ты всего лишь диагноз,а я был и буду здоров!
«Смешно, да и только!», – возможно подумали некоторые из вас, прочитав этот стишок. Однако для начала вы попробуйте, сделайте так, выйдя из кабинета врача. И внимательно проследите за своим настроением, если оно слегка подпортилось во время вашего нахождения в кабинете. Уверен, вы обязательно улыбнетесь ему и свободно продолжите размышлять над написанным вами и услышанным до этого.
И в заключение этого небольшого, думаю интересного подхода к малозаметному, но значительному, как удалось нам выяснить, моменту нашей жизни, хочется подвести итог.
Чем меньше мы придаем значения, обращенным к нам негативным словам, оставляя их, когда это крайне необходимо, без должного ответа. Тем больше эти слова начинают моментально влиять на наше бессознательное и сознательное, вплоть до искажения самой реальности.
Согласитесь, что каждое лекарство или яд, а именно об этих характеристиках поэтического слова мы и будем говорить, должно проходить клинические испытания. В нашем случае поэтическое слово будет подвергнуто таким испытаниям с одной стороны посредством анализа исторических фактов из жизни гениальных людей, а с другой – посредством фоносемантического анализа.
Для того, чтобы оценивать влияние слова на человека нам необходимо понимать, что с одной стороны мы воспринимаем слово как его смысл, а с другой как его звук. Другими словами для нашего восприятия слово это не набор буковок, как мы его видим, а совершенно реальный, определенный нашим сознательным и бессознательным его, так называемый, звукосмысл.
Есть такая наука фоносемантика. Именно она и позволяет понять, как слово, а вернее его звук понимается на уровне нашего бессознательного. Другими словами оценить реально, как мы воспринимаем звук от слова, от сочетания слов нашим дорогим организмом.
Учитывая, дорогой читатель, что мы с вами не лингвисты и не ученые физиологи, проведем небольшой ознакомительный экскурс в удивительнейшую науку под названием фоносемантика.
Несмотря на то, что наука нашла свое широкое применение только в наше время, ее истоки находятся еще в первом тысячелетии до нашей эры.
В Древней Греции, да-да еще тогда, проблема соотношения внешней (формальной) и внутренней (семантической) сторон слова тесно переплеталась с вопросом о происхождении языка. Философы, обсуждавшие эту проблему, разделились на два лагеря. Одни утверждали, что имена объектов основываются на их природе (фюсей), имена есть «подражание» природе вещей, выражение их скрытой сути. Другие, наоборот, полагали, что обозначение объектов человеком носит договорный характер (тесей).
Основателем «природной» теории стал пифагорейский философ Гераклит, для которого слова являются «тенью» вещей, их образом, подобно отражению деревьев и гор в реке.
Философ-материалист Демокрит приводил против теории фюсей следующие аргументы: некоторые различные вещи обозначаются одним и тем же словом (омонимы), иногда также один и тот же предмет обозначается различными словами (синонимы). Таким образом, имя не отражает качества объекта, одно имя может с течением времени заменяться другим. Это не было бы возможным, если бы имя закрепляло за предметом какие-либо свойства.
Затем к обсуждению присоединились Сократ, Платон, Гермаген и многие другие. Вот как людей заботила природа воздействия слова на человека! Это притом, что многообразие слов, без сомнения, было значительно меньше и не включало великое множество иностранных технических терминов, песен на не всегда знакомых языках и много другой звуковой чепухи. А, возможно, она, эта звуковая чепуха и приводит к изменениям в некоторых мозгах, приводящих к различным заболеваниям!?
Тема, поднятая в III в. до н. э. Платоном, получила замечательное развитие в философско-языковой концепции Готфрида Вильгельма Лейбница почти двадцать веков спустя. Заимствовав не только проблему, обсуждаемую Платоном, но и сам жанр диалога, Лейбниц настойчиво придерживается мысли о естественной связи между звучанием слова и обозначаемым предметом.
Говоря о русских ученых, уделявших внимание данной проблеме, нельзя не упомянуть о М.В. Ломоносове, писавшем, что в русском языке частое повторение «письмени а способствовать может к изображению великолепия, великого пространства, глубины и вышины, также и внезапного страха; учащение письмен е, и, h, ю – к изображению нежности, ласкательства, плачевных или малых вещей; чрез я показать можно приятность, увеселение, нежность и склонность». По Ломоносову, гласные о, у, ы выражают гнев, зависть, боязнь и печаль. Твердые к, п, т и мягкие б, г, д изображают тупость, лень и глухие звуки, например, стук строящихся городов и домов, конский топот и крик некоторых животных. Твердые спиранты с, ф, х, ц, ч, ш и вибрант р «могут спомоществовать к лучшему представлению вещей и действий сильных, великих, громких, страшных и великолепных»
В современном языкознании продолжившим аналогичные изыскания был А. А. Потебни.
На сегодняшний день, чрезвычайно интересным оказывается вывод об особой цветовой палитре сакральных текстов: православной молитвы и буддийской мантры. Да, именно так! Слушая, воспринимая звукобуквы – мы видим невидимые цвета. Именно они дополнительно и определяют наше мироощущение в данный момент. Их хроматизм сводится к доминанте синего цвета, что хорошо согласуется с эмоциональным вектором спокойствия, умиротворенности и расслабления. Жаль, однако, что этот вывод делается на основе только двух текстов: «Отче наш» и четырехсловной мантры «Ом мани падме хум». Другие молитвы и мантры, как, кстати, и английские сакральные тексты, по-видимому, не анализировались.
Как видишь, дорогой мой читатель, не так все просто складывается, как кажется на первый взгляд, после написания нами и последующего прочтения привычных, маленьких или больших, красивых или не красивых буковок.
