Лев Фридланд - За закрытой дверью. Записки врача-венеролога
Приблизительно в это же время на прием к доктору Николаи явилась цветущая крестьянка лет двадцати пяти.
— Господин доктор, осмотрите меня, — сказала она. — Здорова ли я? Нет ли у меня какой-либо прилипчивой болезни?
Доктор Николаи осмотрел ее. Она оказалась вполне здоровой.
— Зачем вы пришли ко мне? — спросил доктор женщину.
— Видите ли, господин доктор, я нанялась кормилицей в один дом, к господам Жервэ. Молодая хозяйка боится, не страдаю ли я дурною болезнью. Она послала меня к вам за записочкой по этому поводу.
Тут доктор Николаи вспомнил, что дня три тому назад его пригласили к Жервэ, которые были обеспокоены появлением каких-то пятен на стопе у новорожденного. Родильница чувствовала себя очень слабой, и проводить доктора пришлось мосье Жервэ, которому почтенный врач, по поводу сына, еще раз напомнил горькую истину.
«Слава Богу», — подумал удрученный доктор Николаи, — что хот мадам Люси, согласно закону Колля, приобрела невосприимчивость и ей не грозит опасность заражения».
Колль был видным специалистом по наследственному люэсу. Путем наблюдений он установил закон, согласно которому сифилис может передаваться через яйцо матери и через семя отца. Здоровая мать, родившая от отца-сифилитика больного ребенка, остается здоровой и приобретает невосприимчивость. Она может даже кормить грудью ребенка, не боясь заражения.
Надо оказать, что закон Колля давно уже сдан в архив, как устаревший. Но в те годы сифилидология еще не знала ни теперешних способов распознавания люэса, ни реакции Вассермана, и учение Колля считалось непогрешимым.
Выслушав объяснение крестьянки, доктор Николаи пришел в ужас. В лице этой женщины он увидел перед собой новую жертву мосье Жервэ. Новорожденный сифилитик, конечно, заразит кормилицу, и та передаст эту ужасную болезнь своему ребенку или мужу.
— Послушайте, — сказал доктор Николаи женщине, стоявшей перед его столом в ожидании свидетельства, — заклинаю вас именем вашего собственного ребенка и всем дорогим для вас — не берите вы этого места.
— Но, господин доктор, — пробормотала крестьянка, — я…
— Дайте мне слово, что вы будете молчать, и я вам объясню: в чем дело. Вы поймете тогда, что я прав.
— Но, господин доктор…
— Имейте в ввиду, — перебил женщину взволнованный доктор, — что у ребенка дурная болезнь, очень опасная. Вы тоже заболеете, если будете кормить его грудью. И вы, и ваш ребенок, и ваш…
В этот момент женщина вскрикнула и, закрыв лицо руками, бессильно опустилась на стул.
— Во как же так, господин доктор? — промолвила она после длительной паузы глухим голосом. — Значит я пропащая? Ведь я уже четыре дня, как служу у господ Жервэ!
Деревенская кормилица была не дура. Она поспешила сейчас же с кем-то посоветоваться, и уже на следующий день к судье поступило заявление от пострадавшей с иском к мосье Жервэ на сумму в 30 000 франков. В своем заявлении истица ссылалась на слова доктора Николаи.
В маленьком городке не существует тайн. Случай в доме Жервэ был у всех на устах. Мосье Жервэ встречали и провожали взглядами, полными страха и возмущения.
Через несколько дней шеф мосье Жервэ вызвал его к себе в кабинет и указал ему на неудобство его дальнейшего пребывания в должности заведующего отделом заказов конторы.
Тесть, обрушившийся на мосье Жервэ с кулаками, забрал к себе свою дочь, оставив ребенка отцу, и потребовав немедленного возвращения акций на сумму в 50 000 франков.
Таким образом мосье Жервэ очутился один, без жены, без службы и без акций. В его душе, освобожденной роковыми ударами судьбы от всяких семейных наслаждений, оказалось много пустого места. Эту пустоту он заполнил ненавистью к тому, кто разрушил его счастье и карьеру, к доктору Николаи. И он обратился к прокурору, требуя предания суду доктора Николаи за нарушение врачебной тайны.
Закон был на стороне мосье Жервэ, и делу был дан надлежащий ход. Доктор Николаи сел на скамью подсудимых.
Беспристрастная Фемида вынесла свой приговор. Гражданский иск мосье Жервэ за потерянную им службу был, правда, отвергнут, но двери приемной доктора Николаи были закрыты для пациентов ровно на два года. Впрочем, они больше не открывались. Вскоре после осуждения доктор Николаи, не выдержав удара судьбы, скончался.
Если вы спросите меня, заслуживает ли подражания пример этого французского врача, я, пожалуй, отвечу: нет, с принципиальной точки зрения.
Правда, сохранение в тайне того, что нам, врачам, доверяют больные, ставит нас иногда как бы в положение соучастников преступления. Но я не знаю, было ли бы всего лучше для врачей, если бы им было предоставлено право нарушать врачебную тайну.
Кто должен был бы тогда устанавливать эту необходимость нарушения? Врачи? Но тогда в каждом отдельном случае им пришлось бы руководствоваться велениями морали, по-своему понимаемыми, и предписаниями науки, не совсем определившимися. Мне кажется, положение врача было бы при этих условиях затруднительным, тем более, что при решении подобных вопросов долга, совести и человечности врачу приходится иногда не только углубляться в прошлое и настоящее болезни и больного, но и прорицать, предугадывать будущее!
У одного известного ленинградского сифилидолога был пациент-бухгалтер, сифилитик. Больной лечился у него около полугода. С точки зрения науки это означало, что он почти совсем не лечился. Во всяком случае, не долечился.
Вскоре этот бухгалтер решил жениться. Доктор был возмущен до глубины души. Он пытался отговорить своего пациента от этого шага, но тот не послушался его. От этого брака пошли дети. Дети выросли и, в свою очередь, дали жизнь новому потомству.
Тридцать лет наблюдал доктор эту семью во всех ее поколениях.
Это был счастливый, здоровый, цветущий род. Никаких следов заражения ни у кого из детей и внуков бухгалтера, не обнаружилось. Как будто ничего не было.
О болезни же родоначальника знал только он сам и его врач.
Особенности ли организма, действие ли лекарства, неведомые ли пока еще законы индивидуальности сыграли в данном случае решающую роль, — сказать трудно. Но вообразите себе, что произошло бы, если бы доктор не остановился на полпути и открыл бы невесте своего пациента тайну жениха. Какие слезы и рыдания, а может быть, и еще более печальные последствия вызвал бы этот акт человечности и доброты! Вспоминая этот случай, врач, быть может, и теперь еще благословляет судьбу за то, что в свое время он не огласил тайны своего пациента-бухгалтера.
Проф. Тарновский пользовал одного сифилитика. Это был очень видный юрист. Лечение шло успешно. Оно длилось несколько лет. Пациент был чрезвычайно пунктуален в исполнении всех предписаний профессора.
Через четыре года профессор нашел дальнейшее лечение излишним. Два года спустя больной сообщил профессору о своем намерении жениться.
В виду того, что никаких следов заболевания у пациента не осталось, профессор санкционировал его решение.
Через месяц после свадьбы муж привел на прием к профессору свою молодую жену. На малой губе у нее появилась язвочка.
Профессор Тарновский констатировал сифилис в первичной стадии.
Допустим, что так было раньше, что это были ошибки еще не созревшей науки, что тогда врачи бродили еще в потемках. Теперь же мы, конечно, далеко шатнули вперед, и многое, когда-то неясное, темное, ныне у нас, как на ладони. Достаточно упомянуть о Вассермане. Открытая им реакция дает возможность контролировать весь ход внутренней борьбы человека с люэсом. Но все-таки и в настоящее время мы, врачи, не можем быть пророками.
Больной приходит к нам, скажем, с сифилитической сыпью. Мы исследуем кровь. Реакция получается положительная, — кресты. Мы лечим пациента. Через два-три года лечения мы снова производим исследование крови. Если Вассермановская реакция опять дает кресты, значит, надо продолжать лечение.
А если крестов нет, значить, человек здоров? Ничего подобного! Может быть, здоров, а может быть и нет.
Проходит еще год. Новый анализ крови дает минус. Повторные анализы тоже дают благоприятные для пациента результаты.
По прошествии нескольких лет мы говорим пациенту: «Вы, вероятно, здоровы».
Вероятно! Сказать больше мы пока не имеем права. А как же быть с той, которая собирается стать его женой? Вот она является к нам и спрашивает нас: «Мой будущий муж здоров?» Что ответить ей? Прочесть ей лекцию о сущности Вассермановской реакции? Да она убежит от нас, едва только мы произнесем слово «сифилис»!
И в результате брак будет расстроен. А между тем, сам пострадавший, может быть, совершенно здоров. Дальнейшим наблюдением и исследованием это вполне подтверждается. Беда же в том, что установить это своевременно без всяких оговорок мы не в состоянии.
