Александр Мясников - «Призраки». Когда здоровья нет, а врачи ничего не находят

А как-то раз на охоте убили леопарда. Случайно, правда, стреляли ночью на отблеск фар в глазах, думали, антилопа. Подошли — а там смертельно раненый леопард рычит и скалит желтые клыки…

Колдовством и ворожбоюВ тишине глухих ночейЛеопард, убитый мною,Занят в комнате моей.

Поздно. Мыши засвистели,Глухо крякнул домовой,И мурлычет у постелиЛеопард, убитый мной.

— Брат мой, брат мой, ревы слышишь,Запах чуешь, видишь дым?

Для чего ж тогда ты дышишьЭтим воздухом сырым?

— Нет, ты должен, мой убийца,Умереть в стране моей,Чтоб я снова мог родитьсяВ леопардовой семье.

Неужели до рассветаМне ловить лукавый зов?

Ах, не слушал я совета,Не спалил ему усов!

История с леопардом получила мрачное продолжение.

Шкуру мы обработали и сушили в хижине, где жили.

Усов, правда же, не спалили! А ведь по местному поверью, если убить леопарда и не подпалить ему усы, то его дух придет за тобой! Примерно так и произошло: случилась трагедия — на лагерь напали бандиты, четверо из наших товарищей были убиты, многие попали в плен. Когда в лагерь наконец прибыли военные, они обнаружили и шкуру того леопарда. И началось: «Ах, шкура, ах, шкура! Ах, леопард, ах леопард! Ах, Красная книга, ах, Красная книга! Да вы за это ответите!».

Заткнулись только тогда, когда им сказали: «А кто ответит за наших ребят, что погибли из-за того, что ваша охрана разбежалась при первых же выстрелах?!» Прошли годы, а мое сердце все еще там, во сне постоянно вижу эту красную землю и красные же цветущие акации!

Я верно болен, на сердце туман,Мне скучно всё: и люди, и рассказыМне снятся королевские алмазыИ весь в крови широкий ятаган.

Молчу, томлюсь, и отступают стены —Вот океан весь в клочьях белой пены,Закатным солнцем залитый гранит,И город с голубыми куполами,С цветущими жасминами садами,Мы дрались там…Ах, да! Я был убит!

Я много времени пробыл с местными африканскими крестьянами, много лет лечил именно их. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что они меня любили. Во всяком случае домик, в котором я жил, не обчистили ни разу, тогда как все белые специалисты расставались со всем своим имуществом по многу раз!

Я служил пять лет у богача,Я стерег в полях его коней,И за то мне подарил богачПять быков, приученных к ярму.

Одного из них зарезал лев,Я нашел в траве его следы, —Надо лучше охранять крааль,Надо на ночь зажигать костер.

А второй взбесился и бежал,Звонкою ужаленный осой,Я блуждал по зарослям пять дней,Но нигде не мог его найти.

Двум другим подсыпал мой соседВ пойло ядовитой белены,И они валялись на землеС высунутым синим языком.

Заколол последнего я сам,Чтобы было, чем попироватьВ час, когда пылал соседский домИ вопил в нем связанный сосед.

Путешественник, охотник, солдат, поэт и Дон Жуан — как же он мне близок по духу! Мне всегда тяжело на собраниях, Президиумах, приемах, банкетах! Ненавижу галстуки и костюмы!

Да, я знаю, я вам не пара,Я пришел из другой страны,И мне нравится не гитара,А дикарский напев зурны.

Не по залам и по салонам,Темным платьям и пиджакам —Я читаю стихи драконам,Водопадам и облакам.

Я люблю — как араб в пустынеПрипадает к воде и пьет,А не рыцарем на картине,Что на звезды смотрит и ждет.

И умру я не на постели,При нотариусе и враче,А в какой-нибудь дикой щели,Утонувшей в густом плюще…

А как он умел любить! Любовь к женщине пронизывает все его стихи! Женщины были разные, но любил он их всех! И ни одну не бросил — они уходили от него сами, поняв, что быть рядом с такой мятущийся душой совсем не просто! И потом всю жизнь об этом жалели. Одна из них — Анна Ахматова — написала:

Не бывать тебе в живых,Со снегу не встать,Двадцать восемь штыковых,Огнестрельных пять.

Горькую обновушкуДругу шила я,Любит, любит кровушкуРусская земля…

А горечь к женскому непостоянству у Гумилева вылилась в сонет:

Мой старый друг, мой верный ДьяволПропел мне песенку одну:— Всю ночь моряк в пучине плавал,А на заре пошел ко дну.Он слышал зов, когда он плавал —«О, верь мне, я не обману!»Но помни, — молвил умный дьявол —Он на заре пошел ко дну!

И все-таки каждую он вводил в свой Мир:

Уедем, бросим край докучныйИ каменные города,Где Вам и холодно, и скучно,И даже страшно иногда.

В горах, где весело, где ветрыКричат, рубить я стану лес,Смолою пахнущие кедры,Платан, встающий до небес.

Я буду изменять движеньеРек, льющихся по крутизне,Указывая им служенье,Угодное отныне мне.

А Вы, Вы будете с цветами,И я Вам подарю газельС такими нежными глазами,Что кажется, поет свирель;

Иль птицу райскую, что крашеИ огненных зарниц, и роз,Порхать над темно-русой ВашейЧудесной шапочкой волос.

Когда же Смерть, грустя немного,Скользя по роковой меже,Войдет и станет у порога, —Мы скажем смерти: «Как, уже?»

И, не тоскуя, не мечтая,Пойдем в высокий Божий рай,С улыбкой ясной узнаваяПовсюду нам знакомый край.

Насмешница-судьба — перечеркнуть жизнь такого человека на взлете! «Кто кончил жизнь трагически — тот истинный Поэт!» — как точно сказал Владимир Высоцкий…

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель.Вот и сейчас как холодом подуло!Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэльИ Маяковский лег виском на дуло!

Вот и Гумилеву на время ареста было всего 35… Не помог ему авантюрист и чекист Яков Блюмкин — тот самый:

Человек, среди толпы народаЗастреливший императорского посла…

И роковая женщина-комиссар из «Оптимистической трагедии» («Ну?! Кто еще хочет попробовать комиссарского тела?!») — в реальной жизни красавица-революционерка Лариса Рейснер, когда-то страстно любившая Поэта, тоже ничего сделать не смогла… Как и другие.

А ведь было «много их, сильных, злых и веселых, Убивавших слонов и людей, Умиравших от жажды в пустыне, замерзавших на кромке вечного льда», которые ценили своего Поэта и пытались как-то помочь.

Но зародившийся монстр репрессивной машины — это не слон, его так просто не убьешь, он сам требовал крови, крови и крови, эти пока еще тонкие ручейки скоро сольются в океан крови!

В красной рубашке с лицом, как вымя,Голову срезал палач и мне,Она лежала вместе с другимиЗдесь в ящике скользком, на самом дне.

Не защитил «конквистадора в панцире железном» этот самый поэтический панцирь от нагановской пули палача!

Мальчик, который когда-то бегал вместе с моим дедом по ступенькам Первой тифлисской гимназии, написал:

Та страна, что могла быть раем,Стала логовищем огня,Мы четвертый день наступаем,Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земногоВ этот страшный и светлый час,Оттого что Господне словоЛучше хлеба питает нас.

И залитые кровью неделиОслепительны и легки,Надо мною рвутся шрапнели,Птиц быстрей взлетают клинки.

И так сладко рядить Победу,Словно девушку, в жемчуга,Проходя по дымному следуОтступающего врага.

И там же пророческое:

Я кричу и мой голос дикий —Это медь ударяет в медь!Я — носитель мысли Великой,Не могу, не могу умереть!

Он и не умер! Он и сегодня мог бы с полным правом сказать, в настоящем и будущем времени:

Но когда вокруг свищут пули,Когда волны ломают борта,Я учу их, как не бояться,Не бояться и делать что надо.И когда женщина с прекрасным лицом,Единственно дорогим во Вселенной,Скажет: я не люблю Вас,Я учу их, как улыбнуться,И уйти и не возвращаться больше,А когда придет их последний час,Ровный, красный туман застелит взоры,Я научу их сразу припомнитьВсю жестокую, милую жизнь,Всю родную, странную землю,И, представ перед ликом БогаС простыми и мудрыми словамиЖдать спокойно Его суда.

5. Мы все — одной крови!