Кэрол Уилсон - Исцеляющая сила без медицины. Руководство к преодолению жизненных препятствий и возвращению радости
Декарт отделяет разум от тела
Можно поблагодарить Рене Декарта, который положил начало этой печальной эпохе, распространив в XVII веке утверждение о том, что разум и тело не связаны друг с другом. Его слова «Я мыслю, следовательно, я существую» неверны с философской точки зрения, поскольку способность мыслить не может пролить свет на конечную сущность или истинную природу человека. «Человеческий разум, как и воспринимаемый мир, который он познает, пребывает в постоянном изменении и не способен на какие-либо конечные результаты. Интеллектуальное удовлетворение не является конечной целью» (Йога-нанда, 2001, с. 427). Тем не менее, вознамерившись спасти ученых от вымирания под давлением церкви, Декарт разделил реальность на две части: то, что можно измерить, было отдано науке, а то, что не подлежит измерению, досталось церкви. К несчастью, это привело к глубоко укоренившемуся в Европе убеждению в дуалистической разрозненности разума и тела. Впоследствии, иммигрировав в Америку, европейцы принесли эту философию с собой, развив ее до такой степени, что отделение церкви от государства стало частью нашей конституции. «Разъединенность» разума и тела вплелась в нашу культуру и психику. Научный метод был провозглашен сутью познания. Появилась биомедицинская модель с упрощенной перспективой, сфокусированной на одноразрядных, однопричинных и односледственных моделях здоровья, болезни и страданий. Современная наука, с ее смещением в левое, аналитическое полушарие головного мозга, продолжает со скептицизмом относиться ко всему духовному, интуитивному и мистическому, что нельзя измерить согласно ее стандарту научного метода. Это отрицает обоснованность того, что священно. Сознание само по себе является субъективным.
Напротив, если мы вернемся во времена ведических мудрецов Индии, их поиски истины назывались брахмавидья, «высшая наука», дисциплина, сосредоточенная на содержании сознания. На практике это означает медитацию. Современный разум противится признанию научности медитации. Однако в страсти этих мудрецов к истине, в их поисках реальности как чего-то неизменного в любых условиях и с любых точек зрения, в их настойчивом стремлении к прямому наблюдению и систематическому эмпирическому методу мы находим сущность научного духа. Не будет ошибкой назвать брахмавидья рядом экспериментов – над разумом, посредством разума – с предсказуемыми, воспроизводимыми результатами. Конечно, путь мудрецов «Упанишад»[2] отличался от пути современной науки. Они обращались не к внешнему миру, но к человеческим знаниям о внешнем мире. Они искали в содержании сознания инварианты и исключали все преходящее, как в конечном итоге не относящееся к реальности – так же, как ощущения, испытываемые во сне, оказываются нереальными при пробуждении. Их принципом было нети, нети атма: «Я не это, я не то». Они очищали личность, словно луковицу, слой за слоем, не обнаруживая ничего постоянного в массе ощущений, мыслей, эмоций, побуждений и воспоминаний, которые мы называем своим «Я». И в конечном итоге, после отделения всего индивидуального, оставалось лишь глубокое понимание: чистое сознание.
Мудрецы называли эту конечную основу личности атман, Высшее «Я». Если, как заметил Олдос Хаксли, наука – это «сокращение множественности к единству», ни одна цивилизация не была более научной. Со времен «Ригведы»[3] индийские священные тексты пропитаны убежденностью во всеобъемлющем порядке (ритам), отраженном в каждой части всего целостного мира. В средневековой Европе осознание того, что не могут одни законы природы управлять землей, а другие – небом, привело к рождению классической физики. В подобном озарении ведическая Индия считала, что мир природы – не только физические явления, но и мысли и действия человека, – всецело подчиняется универсальному закону – дхарме… В наиболее широком понимании дхарма представляет собой основной закон жизни, гласящий, что все предметы и события – это части неделимого целого» (Дхаммапада, 2007, с. 19–20).
Мощное биомедицинское культуральное обусловливание Запада, основанное на заложенных Декартом научных стандартах, все еще довлеет над нашим обществом, что было отмечено Его Святейшеством Далай-ламой в интервью, данном психиатру Говарду К. Катлеру. Его Святейшество объяснил, что в некоторых случаях базовые посылки и параметры западной науки могут ограничивать способность чувствовать некоторые вещи, например, отпечатки прошлых жизней. Он также коснулся западного метода анализа, в силу своей склонности к рационализму предполагающего, будто всему можно найти логическое объяснение. Например, он встречался с докторами медицинской школы университета, которые обсуждали мозг, утверждая, что мысли и чувства являются результатом происходящих в нем различных химических реакций и изменений. Далай-лама спросил: «Возможно ли предположить обратную последовательность, где мысли запускают цепочку химических реакций в мозгу?» Их ответом было: «Мы отталкиваемся от того, что все мысли – это продукт или функция химических реакций в мозгу» (Далай-лама, 1998, с. 6). Невелика польза от врачей, не желающих открыть дверь в иные реальности и подвергнуть сомнению косность мышления. Именно по этой причине люди начинают осознавать, что их общие потребности в сфере здравоохранения остаются неудовлетворенными, ведь биомедицинские исследования не имеют достаточного влияния с гуманистической точки зрения.
Врачебное немилосердие
Несмотря на то, что взаимоотношения врача и пациента могут оказывать такое же, если не большее, влияние на положительный исход лечения, как техническое мастерство и физическое вмешательство, современные медицинские образовательные учреждения продолжают ставить эти знания гораздо выше навыков межличностного общения. В результате врачей часто критикуют за то, что они не находят времени, чтобы побеседовать со своими пациентами или выслушать их. Ирония заключается в том, что пациенты сами подталкивают их к этому, требуя, чтобы медики, опираясь на науку и технологию, быстро решали их вопросы, не выясняя скрытые причины, вызвавшие появление проблемы.
Чарака (Фроли и Ренейд, 2001) утверждал: «Врач, знающий болезнь, но не способный достичь внутренней сущности пациента, не добьется успеха в лечении». Однако, как большинство из нас испытали на собственном опыте, многие врачи встречаются с больными мимоходом, несмотря на то, что те ждут их в приемной часами. Я лично знакома с медиками, назначающими пациентам консультации в пятиминутные промежутки, а один из врачей в течение всей консультации никогда не поднимал глаз от моей карты. Это не дает возможности создать исцеляющую, духовную атмосферу, где пациент ощущает сострадание и заботу. И хотя я повидала буквально сотни студентов и пациентов, перенесших неудачное традиционное лечение, я могу по пальцам пересчитать истории о сострадательных врачах. Вместо этого я слышу рассказы о том, что последние ведут себя – главным образом, общаются с пациентами – холодно, безлико и очень далеки от сопереживания страданиям своих подопечных. Не могу не вспомнить слова Сесилия Сондерс, основательницы первого хосписа, когда она приехала в Соединенные Штаты и воскликнула, обращаясь к группе врачей: «Вы шайка жестоких варваров! Боль можно контролировать!»
Не раз, сидя за обеденным столом, мне приходилось слышать, как хирурги травят свои «байки из операционной». Я высказывала свои опасения относительно влияния, которое этот юмор оказывает на пациента, лежащего на операционном столе. И хотя хирурги заявляли, что шутки помогают им снять напряжение, я предлагала им гораздо более приемлемые варианты, такие как молитва, мантры или звуки целительной музыки. Нам уже известно, что «бессознательный» пациент, находясь под общим наркозом, может слышать каждое слово. Например, пациентка с раком недавно призналась в том, что она «сдалась» после хирургической операции. Женщина обратилась за помощью к психотерапевту для выяснения причин этого внезапного желания умереть. В состоянии гипноза она поведала, что ее хирург произнес во время операции следующие слова: «Если бы я не опекал эту женщину, она уже давно была бы мертва».
Неудивительно, что в адрес западных врачей все чаще звучат обвинения в недостаточном сострадании. Их воспринимают скорее как процедурщиков и техников, нежели как целителей. Например, Розен (2008) прокомментировал исследование, опубликованное в Архивах медицины внутренних органов. Исследователи изучили записи 20 консультаций мужчин, больных раком легких, с их хирургами или онкологами в госпитале для ветеранов. Из 384 возможностей выразить своим пациентам сочувствие, врачи проявили его лишь в 39 случаях. Мы также вспоминаем происшествие с врачом, личные качества которого давали основание надеяться, что он станет блестящим хирургом, пока однажды во время операции он не оставил пациента на операционном столе, чтобы обналичить свой чек в банке (Суиди, 2004).
