Валентина Травинка - Разыщи в себе радость
В то время я прощалась с жизнью в городе Кисловодске, ибо после двух процедур (сероводородные ванны) начался сильнейший из приступов, что мучали меня не один год. После тех злосчастных ванн (тогда я не умела себя слушать, потому и пошла на поводу у медицины) приступы участились.
Однако вернемся в больницу города Кисловодска, в которую меня перевезли из палаты санатория. Лежу я вся недвижимая, ни рукой, ни ногой шелохнуть, естественно, не могу. Спокойно так лежу, ибо такое со мною не раз было. Месяцами и прежде валялась в больницах, ожидая вместе с докторами, когда «отойдет».
Ничего не могу сказать, всегда была окружена вниманием медперсонала, таблеток одних по 21 штуке в день выписывали специалисты (я, как вы понимаете, их выбрасывала, потому как от таких доз и лошадь могла пасть). Сколько рентген-единиц приняла, чтобы мой организм при помощи их ответил на вопрос: что же со мною?
Вот в кисловодской больнице лучший невропатолог края задал мне тот же вопрос, благо только мой язык «фурычил», и довольно бодро.
— Что с вами? Что будем делать? — спросил он меня. — Понимаете, ваша нервная система разложилась на части…
— Доктор, раз уж вы не знаете, то я тем более не в курсе, что со мною, — ответила я, приведя специалиста в сильное раздражение.
— Вы еще шутите! Да понимаете ли вы, как вы серьезно больны! (как этично с его стороны было мне такое докладывать, не правда ли? Но я ему прощаю, он был уверен на 100 процентов, что видит меня в последний раз, а что тут чикаться со смертником).
Желая успокоить его, я снова пошутила:
— Доктор, вам легче было бы, если бы я рыдала? Представляете, входите вы в палату, а Петрова ревет. Больные ей подвывают.
Еще пуще осерчал эскулап-специалист и стал выписывать… Нет, не таблетки, а меня стал выписывать из учреждения, ибо тогда тоже не любили, чтобы в отчетах был лишний летальный исход.
Он сказал моей подруге (она врач-психотерапевт): «Мы вам даем медсестру, покупайте билет на самолет, только вы ее не довезете».
Но Господь распорядился по-другому. Дорогой мой человек, Софья Марковна Любинская, повела меня (с помощью других лиц и водителя такси) к Борису Борисовичу Аппакову, коллеге по профессии, и тот, пусть Бог даст ему долгих лет жизни, поставил меня на ноги, и, таким образом, я сама добралась до нынешнего Санкт-Петербурга.
Тогда я и понятия не имела, что именно он и повлиял своим полем на гематому, которая более полувека давила на мозг. Ничегошеньки не знала я ни о биополях, ни об одаренных свыше людях, которым под силу многое.
В Ленинграде, преодолевая слабость, я отправилась… Нет, не в поликлинику. В юридическую консультацию. Сделала завещание на все, что у меня имелось-накопилось к тому моменту.
Вы подумали: стала ожидать конца? Ни в коем разе! Я всегда была уверена, что нашей жизнью и нашей смертью «заведует» Некто, и в его дела не следует вмешиваться. Так что, други мои, и вам в который раз не советую думать о последнем дне, ибо никто из живущих о том не осведомлен.
Да, да, стала работать, снова пошла в бассейн, играла в настольный теннис, бегала. Одним словом, жила по когда-то услышанному незамысловатому, но запавшему в голову четверостишию. Почему-то именно в те месяцы стала даже напевать его. Вот почитайте, какое оно славное! И примите на вооружение.
Бери от жизни все, что можешь,Бери хоть крохи, все равно…Ведь жизнь на жизнь ты не умножишь,А дважды жить не суждено…
Прошел год, в течение которого меня не раз увозили в больницу, однажды прямо с волейбольной площадки, всю скрюченную судорогой. И все же ни в какой период жизни я столько не смеялась и не плясала! Одним словом, жила по тому четверостишию.
Однако мой остов костенел и костенел, а с ним, параллельно, как говорится, и ткани, то бишь суставы.
Не буду более донимать вас грустными подробностями из моего анамнеза (истории болезни). Тем паче, что приближалась дата вовсе не печальная, а радостная, лучшая в моей жизни.
И вот Федора Даниловна сидит на диванчике в одной частной квартире (она приехала из Алма-Аты ставить опыты с профессором Инюшиным в нашем университете и остановилась у его брата), а я рядом с нею как журналистка, чтобы подготовиться к уникальной записи: о влиянии биополя на судьбу будущего урожая и на судьбу тысяч наших сограждан, которые попали в цепкие лапы зеленого змия.
Да, да, диапазон влияния энергетики замечательной целительницы был уже тогда достаточно велик. Итак, сидим мы, значит, рядком и беседуем ладком. Друзья ушли из комнаты, чтобы не мешать нам общаться. Увлеченная небывалой темой, я не сразу заметила ухудшение состояния. А оно с каждой минутой усугублялось.
Сначала стал сдавать голос, исчезла краска, потом губы перестали слушаться, немели все больше и больше. Но, главное, голова вдруг наполнилась таким гулом, словно открыли все окна на Невский проспект.
Видимо, лицо мое разительно менялось, ибо Федора Даниловна, не окончив фразы, спросила:
— У вас сильно болит голова?
— Да. Очень.
— Вот здесь, в области темени?
— Да…
— У вас травма, давнишняя, с детства, — сказала она утвердительно. И мне оставалось только согласиться:
— Да.
— Был удар чем-то тяжелым?
— Да, — сказала я отчего-то уверенно, хотя и понятия до сей минуты не имела о том.
Федора Даниловна резко встала, подошла ко мне и приказала: сядьте-ка покрепче на стул. А потом поднесла руку к моему темени.
Что произошло позднее, я узнала от свидетелей событий того дня. Как только целительница поднесла свою чудо-руку к моей голове, необычной силы судорога свела руки и ноги, и я стала валиться со стула.
Подбежавшие друзья положили меня на диван. Полтора часа, как выяснилось, Федора Даниловна делала некие пассы над моим телом, и оно постепенно распрямилось. Время от времени я приходила в себя, и тогда мне казалось, что я раскачиваюсь на высочайшей карусели в такт с движением чьих-то рук. Снова забытье, и опять ощущение полета с огромной амплитудой…
Только к вечеру я смогла встать и с помощью подруги добраться до дому. На следующий день мы снова встретились. Федора Даниловна принимала наших друзей как врач, а я была при ней вроде ассистентки. Шаткость походки, которую констатировали не один раз врачи, была теперь постоянной, я вынуждена была держаться за стенки.
Наша целительница поглядывала на меня и с упреком говорила пациентам: ну что вы хныкаете! Вот Валентина Михайловна — тяжелобольной человек, а какая веселая! Да, Федора Даниловна хотя и не имела диплома, но прекрасно понимала, что именно жизнерадостность спасает меня от самого худого.
Вечерами мы пили с нею чай и разговаривали. Сколько я узнала тогда! И больше всего о себе самой.
— Просто счастье, что мы встретились, — сказала она. — Вы ведь знали, что вас ожидал последний приступ?
— Да, еще год назад, потому и сделала завещание.
— Почему вы вернули мою фотографию? Ведь я для вас ее оставила, я поняла из рассказа вашей подруги, чем вы больны.
— Знаете, я не могла держать ее у себя. У меня начинала болеть голова, когда я смотрела на фотографию. Даже когда я унесла ее из комнаты в кухню, все равно наступали боли, как только я входила в квартиру. Я чутьем поняла, что именно она несет мне их.
Дорогие мои, только не перелистывайте страницу, потерпите, почитайте дальше. Все, о чем я сейчас рассказываю, имеет для вас большое значение.
— Ведь если бы вы понимали, что значит моя фотография и идущая якобы от нее к вашей голове боль, то еще год назад стали бы себя лечить…
— ??
— Да, как раз с той самой минуты, как попала она в ваш дом, началось бы лечение гематомы от тяжелейшей травмы, полученной в детстве. Он, ваш малолетний брат, стукнул вас по голове молотком изо всей силы…
— Да, да, — вдруг (через 50 лет!) ясно припомнила я. — Мы были одни в деревенском доме, а я все время пищала, ему, верно, надоели мои капризы.
— Правильно, — сказала удовлетворенная моими воспоминаниями (которые становились все более подробными и четкими) моя собеседница. — Он вас убил, понимаете? Вы живете с тех пор только благодаря своему сильнейшему полю.
Признаться, далеко не все мне было понятно в словах Федоры Даниловны, но они словно врезались в память.
В последний день Федора Даниловна попросила меня купить пакет-другой крупной соли.
— Будешь сама лечиться дальше, Валентина. Может быть, долго. Но надежды не теряй. Мое поле тебя должно поправить, хоть удар тот и был смертельным, все в тебе порушил. Даже удивительно, что ты дожила до сих пор…
Я смотрела, как колдовала целительница над солью, и изумлялась все более. Она стояла над пакетиками, водила руками и зорко всматривалась, казалось, в каждый кристаллик.
— Вот, бери и храни как зеницу ока. В ней моя энергия и твоя жизнь. Не отдавай ее никому, без нее тебе опасно оставаться. Как только почувствуешь снова шум в голове, как станешь шататься как пьяная, сразу принимайся за дело.
