Валентина Травинка - Разыщи в себе радость
Однако давайте двинемся в глубь проблемы, то есть изучаемого нами вопроса. Оказывается, важно не только слово, но и каким голосом оно произнесено…
Хочу рассказать вам о случае, который чуть-чуть не стоил мне жизни. Как-то я записала на пленку московского барда. Он пел под гитару интересные политические песни. Впрочем, и в художественном смысле они были на высоте. А гитара, казалось, выговаривала слова, до того мастерски он ею владел.
Едва дождавшись свободного вечера, я нажала кнопку «пуск». Было три песни, и вот каждую из них я прослушала раз по пять, не меньше. Нет, я не пыталась запомнить куплеты, но, казалось, меня несла некая сила снова и снова к мелодии.
Я готовила ужин, а музыка… Мне думалось, она меня, как всегда, успокаивает, помогает, как обычно. Но, увы, отчего-то становилось тоскливо, а в какой-то момент мои движения стали замедляться, будто кто-то связывал постепенно мои руки и ноги…
Еще раз я перекрутила пленку, но слушать не стала. Послышалось, словно внутри кто-то произнес: не надо!! Очевидно, Ангел-хранитель запоздал, а может быть, из-за громкой музыки я не расслышала предостережений чуть раньше. Хотя песня не звучала, но я не могла сделать и двух шагов. Непреодолимая слабость валила меня с ног.
Едва добралась до дивана, а по пути взглянула в зеркало. Белая, бескровная маска смотрела на меня.
— Господи, да я же умираю, — мелькнуло в голове. Из последних сил набрала номер. Попросила приехать приятеля. Он как раз дежурил, на мое счастье. Заранее открыла дверь, потому что понимала: еще через несколько минут не смогу этого сделать.
Очнулась от изрядной дозы магнезии. Все плыло в тумане.
— Ну, Валентина Михайловна, почему вы не позвонили раньше?! Вы же были одной ногой там…
— За поворотом? — хотела пошутить я, но не услышала своего голоса. Его не было, не могла открыть рта. Все во мне застыло.
Что же произошло? Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что все дело в голосе исполнителя, но тогда не могла понять, почему. Недели через две я снова включила магнитофон, и по тому, как стало через секунду не по себе, как тошнота подступила к горлу, поняла: да, голос для меня — убийственный, опасный до предела.
Надо было убедиться, и я, преодолевая слабость, одолевавшую меня, проверила индикатором его звучание. Точно! Крутой «минус», и мне он категорически противопоказан.
С тех пор я ни разу не слушала те песни. И даже сейчас, когда я вам рассказываю, мне становится все дискомфортнее, тяжелеет голова.
Остерегайтесь таких гибельных голосов, они несут вам болезни, смертельно ранят ваше поле…
А есть дивные голоса… Они способны утешить в беде, придать нам силы, радовать… Впервые услышала Михаила Звездинского по телевизору в Москве. И мечта поселилась в душе: увидеть его «вживую», еще раз отдаться удивительным звукам.
И вот он у нас в Питере. Бегу, как не бегала и в юности на концерт, покупаю с рук билет на галерку. На пластинку тогда не хватило денег, но не переживала: он был во мне, неповторимый и не сравнимый ни с кем другим. «Очарована, околдована», — пел внутри меня голос, рушил все худое, неверное, наносное, что накопилось за долгие годы. Душа словно освобождалась от горечи и наполнялась светом и добром. Хотелось радоваться каждой былинке и… прощать. И плакать. От счастья. Все меня стало радовать, всему я стала удивляться, как в раннем детстве, когда еще не было горя и я не знала зла.
А недавно купила диск. Каждое утро, как молитву, слушаю. И к вечеру, устав от толкотни и ругани в транспорте, спешу домой, чтобы погрузиться в диво, попасть в плен его редкого тембра.
Найдите и вы такой голос, милые мои читатели, и он поможет вам жить на земле. Надо найти такой, чтобы он сумел открыть в вас самое сокровенное, самое нежное, чистое, что дал вам при рождении Господь и что запорошили, словно снегом, невзгоды, болезни и горести.
Однако же продолжим нашу беседу. Как ни странно, а может быть и парадоксально, но дурные голоса тоже завораживают. Помните, что по пять раз я слушала каждую песню московского барда? Наверное, тут без сатаны не обошлось, сдается мне.
…В 1979 году я уехала на БАМ. Там мне довелось работать воспитателем в рабочем общежитии. И, представьте себе, я стала организовывать «огоньки». Их было три. И много лет спустя ребята вспоминали именно их.
Может быть, потому, что все они делали и придумывали сами: и розовые коктейли, и пирожки, и игры, и разные затеи. А с каким удовольствием украшали они зал в столовой! Рисовали цветы на фужерах, развешивали молнии и газету с юморесками. Всегда на столиках стояли букетики багульника, что приносили девушки из тайги.
Совсем юная Олечка Тарасова учила нас бальным танцам, показывала, как правильно танцевать современные. С нею вместе мы подбирали музыку. И что удивительно, не произошло ни одной драки, в конце вечера — ни одного пьяного. И всем было очень весело. Но это, что называется, преамбула. Главное — впереди. Я собиралась уезжать в Ленинград и месяца два не виделась со своими питомцами. Уже уволилась.
И вот однажды получаю приглашение на свадьбу. Она состоялась в том же зале и была гвоздем очередного «огонька». Конечно, пошла. Интересно посмотреть, как они поживают с тех пор, как мы расстались. Слышала я, что на «огоньках» начались пьянки, драки. Среди вечера ушел домой, но уснул на улице хороший юноша. И отморозил обе руки. Пришлось ампутировать.
Что же случилось с парнишками? — грустно размышляла я и всматривалась в их лица. Добрые, милые. Интересную игру придумали: жениху и невесте предложено выполнить немало хозяйственных дел, показать свое умение, ставили оценку. Молодцы, ребята.
Пели хорошие песни о тайге и кострах, о новых поселках, которые предстояло построить возле магистрали, обжить, полюбить: ведь многие не хотели возвращаться домой, на большую землю, как мы тогда говорили. Солнечная Бурятия покоряла, а суровый загадочный Байкал не отпускал…
Настало время танцев. «Огонек» продолжался. Целых полчаса сумасшедшего темпа. Закружилась голова, хотелось уйти.
— Останьтесь с нами, — вдруг слышу чей-то голос. — Вас любят ребята, может быть, не будут драться…
Вхожу в зал. Веселые, чуть подвыпившие на свадьбе люди. Нарядные. То тут, то там все еще хлопают пробки от шампанского (основной напиток таких торжеств на БАМе).
Неужели они, мои ребятки, станут ни с того ни с сего бить друг друга? — тревожно думается мне. И не верится. Чужих нет, все они из одного строительно-монтажного поезда, где работает прославленный, наверное, на весь мир (так старались журналисты) Саша Бондарь.
Его сегодня нет, он где-то в районе Таксимо теперь. А может быть, и в Москве. Часто туда его приглашает Максим Кусургашев из программы «Юность». Что говорить — внешность у него, как у древнерусского богатыря, умеет сказать красиво о своих ребятах. Скромен, воспитан. Его любит не только начальство, но и все со звеносборки, кто идет с ним рядом с Улькана пятый год…
Мои раздумья прерывает какой-то шум. Музыки не слышно, не уловить мелодии. Лавиной врывается в зал глухой барабанный стук на каких-то немыслимых скоростях, словно кто-то торопится убить целое полчище людей. Господи, что же это такое?!
А от стен, как по команде, оторвались люди, повскакивали из-за столиков, и под бешеный ритм толпа задвигалась. Нет, они не танцевали, они кривлялись — то вправо, то влево, по амплитуде, которую определяло буханье.
Бедные мои уши, которые я пытаюсь закрыть, но напрасно. Неистовый стук, казалось, колотит в самое сердце, пытается расколоть мою голову… Я хочу пробраться к выходу, но вскоре понимаю, что не удастся. Будто в глубоком гипнозе, отрекшись от самой простенькой мысли, все качаются теперь под другим углом — вперед и назад. В какой-то момент мне чудится, что вот-вот они все упадут назад, так сильно они изгибаются, следуя глухому стуку…
Когда же появится музыка?! Мелодия? Только она сможет вернуть им человеческое, вырвать из амплитуды, в которой они качаются как ваньки-встаньки… Мой взгляд натыкается на огромные глаза Саши Тарасова (я узнаю его по белой футболочке с синими полосками), и мурашки побежали по спине…
Что с ним такое? Почему нет цвета у глаз?! Куда он исчез?! И тут я замечаю, что у всех такие глаза, словно оловянные. «Нет, нет! Не может быть такого», — кричит кто-то во мне. Как страшно! В глазах нет мысли, вот почему они у всех одинаковые… Кто-то стер мысль и заодно цвет.
В душе будто что-то перевернулось, как перед жуткой катастрофой. Такое, верно, бывает перед землетрясением… Немедленно, немедленно вырубить звук, — мелькает спасительная мысль. Протиснувшись к стене, я пробираюсь к столику, где стоит аппаратура.
— Выключай! — не своим голосом кричу я. Но его нет, нашего организатора, он тоже в качающейся толпе. Не вижу от волнения кнопки! А вот рядом розетка!
