Гуго Глязер - Драматическая медицина (Опыты врачей на себе)
Когда наступила эра бактериологии, всюду стали искать возбудителей инфекционных болезней. И как только потом, хотя и в разное время, были открыты, наконец, возбудители трех венерических болезней, многие врачи усмотрели в этом новый стимул для опытов на себе. Первым был обнаружен возбудитель гонореи. Альберт Нейссер (Бреславль) открыл его в 1879 году. Это - двойной кокк (диплококк), напоминающий разделенную пополам булочку или два прижатых друг к другу кофейных зерна. Достаточно нанести выделения тонким слоем на предметное стекло и правильно окрасить, и гонококк виден под микроскопом вполне отчетливо. Вторым был найден возбудитель мягкого шанкра. Август Дюкрей, позднее профессор по кожным заболеваниям в Пизе и Риме, сделал это открытие, когда был еще молодым врачом. Возбудителем оказалась палочкообразная бацилла, располагающаяся цепочками, которые напоминают рыб, плывущих одна за другой.
И, наконец, последним был найден возбудитель сифилиса, бледная спирохета. Фриц Шаудин открыл ее весной 1905 года. Он обнаружил ее при исследовании препарата твердого шанкра, в котором должен был содержаться возбудитель, не при дневном свете или искусственном освещении, а на темном фоне. Только тогда он увидел серебристые извитые нити и сразу же понял, что именно они и приносят человеку столько несчастий.
Все эти открытия, которые сделали переворот в науке, побудили врачей снова выйти на поле боя, чтобы в опытах на себе ближе подойти к ответу на вопросы, представлявшиеся им важными. В 1902 году ассистент Нейссера доктор Эгон Томашевский решил проверить инфекционную силу возбудителя мягкого шанкра и проделал опыт на себе. Возбудитель показал ему всю свою силу. Другие врачи хотели исследовать острые кондиломы (им в течение долгого времени приписывали сифилитическое происхождение), которые образуются в виде маленьких бородавок у больных гонореей при увлажнении слизистой оболочки выделениями. Теперь это можно было легко опровергнуть. Более счастливым оказался румын, доктор Константин Левадити, который учился в Париже и работал потом в институте Пастера. Там он много занимался сифилисом и придумал новый метод окраски, чтобы сделать спирохеты видимыми на срезах ткани. Он привил себе немного материала на руку от кроликов, которые были заражены этой болезнью и у которых находили спирохет. Левадити остался здоровым, потому что, как выяснилось впоследствии, именно это животное не передает сифилиса человеку.
В опытах на себе были испытаны также средства и методы, которые должны обеспечить защиту от венерических болезней. Для гонореи удалось найти верное решение, применяя слабый раствор ляписа (азотнокислого серебра). При сифилисе это было труднее. Французский врач Поль Мэзонев, из знаменитой семьи врачей, в 1906 году дал директорам института Пастера Мечникову и Ру привить себе сифилитический материал в двух местах и потом смазать их ртутной мазью. Одновременно были заражены четыре обезьяны. Одному из этих животных втерли ртутную мазь в зараженное место через час после прививки, второму - только через 20 часов; два других были оставлены как контрольные. Мэзонев и первая обезьяна остались здоровы; животные, которым не втирали мази, заболели через 17 дней дурной болезнью; животное, которому втерли мазь через 20 часов, заболело только через 39 дней. Так был получен ответ на вопрос о предохраняющем действии ртути (применялась свежая, только что приготовленная ртутная мазь), хотя для практики, несмотря на рекомендации врачей, это имело ничтожное значение.
* * *
Когда Луи Пастер разработал свой замечательный метод предохранительной прививки против бешенства, это дало одному врачу возможность провести далеко не безопасный опыт на себе. Это был впоследствии ставший хирургом и профессором Эммерих Ульман из Вены. Проводя в 1885 году в Париже отпуск с научной целью, Ульман явился к Пастеру и сказал: "Кох и его ученики говорят, что вы нашли, очевидно, верное лечебное средство против бешенства. Но если у покусавшей собаки бешенство только подозревалось, а в действительности его не было, и это смогут доказать путем вскрытия и прививки только через несколько дней, то - говорят они - человек, получивший предохранительную прививку, должен умереть от бешенства, так как действие противоядия не было уничтожено вирусом самого бешенства".
Пастер ответил (так сообщал много лет спустя Ульман), что он хорошо знаком с мнением Коха. На это Ульман сказал ему: "Меня не кусала собака, ни бешеная, ни подозреваемая в бешенстве. Проведите на мне предохранительную прививку, мы увидим, умру ли я от этого. Я так убежден в правильности ваших прививок, что охотно предоставляю себя в ваше распоряжение". Пастер согласился. Тотчас же была произведена первая прививка. В последующие дни Ульману сделали еще десять прививок, и он остался здоровым. Прежде чем Ульман покинул Париж, он получил от Пастера кролика, которому привили вирус бешенства. Этот кролик стал источником материала для предохранительных прививок, которые были начаты в Вене.
* * *
Достойны упоминания опыты, совершенные врачами на себе для испытания найденного Солком способа прививки против детского паралича. Но прежде чем Солк смог выступить перед общественностью и объявить на весь мир, что ему удалось разработать предохранительные прививки против полиомиелита, было необходимо после опытов на шимпанзе испытать вакцину на человеке. Когда в институте, где проводились эти работы, стало известно, что для такого эксперимента нужны добровольцы, вызвалось 20 молодых врачей и студентов-медиков, чтобы на них провели столь рискованный эксперимент. Это был опыт не на жизнь, а на смерть. Этим опытом началось одно из величайших наступлений, какие только знает история медицины, - борьба против детского паралича и серия предохранительных прививок, которыми впоследствии были охвачены миллионы детей. Это произошло в 1955 году.
* * *
Несколько лет спустя один аргентинский врач провел на себе опыт, угрожавший жизни. В последние годы в Аргентине летом наблюдалась эпидемия, которая заставила врачей ломать себе голову. Речь шла о загадочном заболевании, сопровождавшемся лихорадкой, тяжелыми кровотечениями, поражениями мозга и потерей памяти, которое унесло много жертв. Это были главным образом крестьяне. Тотчас же начались исследования, в которых приняли участие многие бактериологи. Они показали, что это вирусное заболевание, которое передается крысами. Был проведен следующий эксперимент с животными: брали белых мышей и впрыскивали им кровь от заболевших людей, после чего животные, до того вполне здоровые, через некоторое время заболевали. Но все еще не было известно - а это казалось врачам особенно важным, - сколько времени проходит между заражением и проявлением болезни у человека.
Поэтому один молодой врач, работавший в клинике в Буэнос-Айресе, решил провести на себе опыт для изучения болезни О'Хиджинс. Так называли эту эпидемию, потому что она появилась впервые в местности О'Хиджинс. Врача звали Баррера Оро, ему тогда было 30 лет. Несколько его работ по бактериологии были уже известны. Кроме того, он изучал деятельность доктора Карриона и написал книгу об этом перуанце, который исследовал злокачественную бородавчатую болезнь, впоследствии названную его именем и пожертвовал жизнью. Это был герой, образ которого стоял перед Оро, когда он решил разгадать загадку болезни О'Хиджинс.
Ранним утром 20 декабря 1958 года он велел служителю в лаборатории клиники сделать ему инъекцию. В шприце находился в высшей степени заразный материал из культуры вируса таинственной болезни. Оро не сообщил никому о своем опыте, ибо предполагал, что его шеф и коллеги будут протестовать против подобного опыта, так как его опасность не вызывала никаких сомнений.
Перед опытом он только написал письмо в деканат университета: "Я строго запрещаю вводить мне пенициллин или другой антибиотик и вообще лекарства, пока не начнется болезнь, которую я себе привил. Я решил добровольно и вполне сознательно произвести эксперимент на себе. Только потом, когда обнаружатся признаки болезни, я разрешаю коллегам применить ко мне те лечебные средства, какие они сочтут наиболее целесообразными".
Лишь после впрыскивания он сказал госпитальным врачам, что предпринял опыт и послал в деканат письмо. Врачи и сам Оро предполагали, что болезнь в случае, если опыт даст положительный результат, начнется приблизительно через две недели. Тем неожиданнее было для них, что уже спустя два дня точнее, через 39 часов - Оро почувствовал себя больным. До этого он, как всегда, продолжал работу, исследовал свою кровь и делал это каждый день, даже когда почувствовал себя больным и установил повышение температуры. Только когда начались кровотечения, которые характерны для болезни О'Хиджинс, он согласился лечь в больничное отделение госпиталя и позволил другим врачам вести наблюдение. Кроме того, скоро обнаружились нарушения памяти, и позднее, когда доктор Оро выздоровел, он не мог вспомнить обо всем происходившем в тот период, когда лежал в госпитале.
