Рушель Блаво - 33 способа превращения воды в лекарство

– Перед нами, коллега, научная, не побоюсь этого слова, книга, посему и заглавие у ней должно быть научным, а не, извините, попсовым. И нечего науку прятать в подзаголовки. Наука должна смотреть на нас с обложек книг крупным петитом…

Тут уж я не мог не прервать своего друга:

– Дорогой Мишель, «крупный петит» – это оксюморон. Петитом в полиграфии называют мелкий шрифт…

– Можно подумать, я этого не знаю, – Мессинг распалялся все больше. – По-вашему, я забыл французский язык?

Спор с каждой минутой становился острее, поэтому я решил сменить тему разговора. Но пока я думал о новом объекте для полемики с Мессингом, который чинно держал паузу, до нас донесся голос Петровича и искаженная Колькиным телефоном речь брахмана Ахваны. Переглянувшись, мы с Мессингом ускорили шаг, чтобы нагнать наших спутников и услышать, о чем они говорят.

О древних людях и о лживости нашего проводника

– Ахвана, – сказал Петрович, – слышали ли вы когда-нибудь что-нибудь о так называемых древних людях, которые жили намного дольше, чем мы с вами, чем люди на земле сейчас?

– Нет, ничего никогда не слышал. Индия хоть и не Китай, но все же страна довольно закрытая с самых древних времен. Здесь многого не знают. И это хорошо, ведь лучше ничего не знать и спать спокойно, чем все знать, но не спать вообще. Как гласит наша пословица, лучше быть глупым и живым, чем умным и мертвым.

– Эти люди, Ахвана, называли себя атлантами… – Петрович рассчитывал хотя бы так разбудить не то память, не то совесть брахмана.

– Нет, не слышал…

Мессинг придержал меня на тропе. И когда Петрович и Ахвана отошли чуть дальше, Мишель сказал мне:

– Брахман опять лжет, я вижу по его лицу, по жестам, даже по интонации его речи. Уверен, что он знает гораздо больше, чем говорит нам. Я, Рушель, немного побаиваюсь этого человека, потому что не могу просчитать его дальнейшие ходы. И знаете, я чувствую себя несколько беспомощным, когда не могу построить ипсилон.

– Что случилось, Мишель? Почему вы не можете построить ипсилон?

– Ах, коллега, я могу строить ипсилоны. Тот, кто однажды овладел этой техникой, тот никогда уже ее не утратит. Никогда! Речь сейчас о другом: у меня нет никаких исходных данных для построения ипсилона: нет ни числителя, ни знаменателя! Никаких предметов, которые могли бы лечь в основу будущей дроби. Это ли не трагедия для человека мыслящего? Разве вы так не считаете? И будь я дома или хотя бы в отеле, я бы поискал что-то в Интернете, но мы уже зашли так далеко, что приема сети здесь нет. Вы знаете, я только и жду, что наступления вечера, когда смогу выпить воду и так узнать новости из Вевельс-бурга. Только бы ночь поскорее!..

– Да не убивайтесь вы так, Мишель, мне кажется, что пока нет ровно никакого повода для паники и для страха. Согласно всем картам проводник ведет нас в правильном направлении. Ну а то, что он не договаривает, так на то он и жрец, чтобы свято хранить тайны.

– Хранить? Вы, коллега, сказали хранить?

– Да, что-то не так, Мишель? Объясните, чем вас так возмутило это слово?

– Да вы, видимо, забыли, что Ахвана нам представился как представитель рода Хранителей. А как раз тайну и можно хранить, не так ли? Я уверен, что этот брахман должен сохранить тайну от нас. И он сделает это. Возможно, ценой наших жизней.

Я, признаться, заволновался, что было заметно по моему лицу: когда я волнуюсь, оно зеленеет. Почему-то в этот раз у меня не получалось взять себя в руки. Видимо, поэтому Мишель счел нужным сменить свою поведенческую стратегию с нагнетания паники в себе и ближних на вселенское спокойствие, более свойственное моему другу.

– Простите, Рушель, – чрезвычайно спокойным тоном проговорил Мессинг, – что заставил вас нервничать, но повод к тому, согласитесь, есть, и повод довольно очевидный. Нас не может не настораживать странное поведение нашего проводника. Следовательно, нам надо быть аккуратнее, чем обычно. Только и всего. Смотрите, Петрович и Ахвана остановились. Не кажется ли вам, коллега, что наши спутники ищут место для ночлега? Не рановато ли?

За нашими спорами и разговорами мы с Мессингом и не заметили, что приблизился вечер. Действительно, небо начало темнеть прямо на глазах.

– Мы прошли за этот день, – сказал Петрович, посмотрев на чудо-телефон, он же прибор для точных измерений пространственных единиц, – девятнадцать километров. Немало, согласитесь, для первого дня.

Сеанс связи

Стали разбивать палатку, развели костер. Кажется, южная сторона Гималаев не сильно отличалась от северной. Более того, окрестный пейзаж походил своими красотами на ландшафт Кольского полуострова. Пожалуй, только растительность в здешних местах была гуще.

Пока шли приготовления к ужину и ночлегу, Мессинг начал сеанс связи. Мой друг разложил на небольшом планшете лист и стал быстро что-то записывать. Мы понимали, что за запись делается на наших глазах, а потому не мешали Мессингу, ожидая результата в стороне. И через десять минут нам было представлено очередное послание от Насти Ветровой из Вевельсбурга, послание, переданное на этот раз при помощи кристалла:

Настя Ветрова

Дорогие мои!

День не прошел даром. Ура!

Надеюсь, что и у вас все хорошо, друзья. Хотя понимаю, что цивилизованной связи у нас с вами уже нет, потому и наговариваю на кристалл Мессинга только что расшифрованное второе послание группы «Афанасий Никитин». В шифрограмме докладывается, что день прошел хорошо. Что за этот день разведчики – так они себя именуют – преодолели (по их подсчетам и согласно карте) девятнадцать километров в глубь гималайских гор; что ничего примечательного пока не происходит, кроме разве того, что проводник-брахман упорно утверждает свое незнание каких бы то ни было тайн. Говорит, что ничего такого касательно озера и прочего, интересующего их знать не знает. Впрочем, провожатый настроен благожелательно, и опасаться провокаций с его стороны оснований нет. Еще в шифрограмме говорится о том, что местность похожа на Кавказ, где до этого уже были двое из троих участников экспедиции; передаются приветы семьям. Больше ничего интересного.

А потому я приступаю к дальнейшей расшифровке документов из архива «Афанасия Никитина». Да, чуть не забыла: в этом послании, о котором я вам пишу, есть еще некоторое сомнение в наличии в данной местности озер как таковых. Дескать, горы очень большие и крутые, озера тут просто не могли бы удержаться, а вылились бы в горные реки. Я, признаться, разделяла такую точку зрения. Но когда я сказала об этом по телефону Алексии, то та твердо заявила, что вообще-то озера бывают и на самых что ни на есть вершинах гор. Так что теперь думаю, что озеро обязательно где-то есть!

Продолжаю работать и желаю всем нам удачи!

Пусть все получится!

Ваша всегда Настя Ветрова

– Как интересно, – заметил Петрович, – кажется, мы идем строго по следам той экспедиции Аненербе.

– Ничего удивительного, – сказал Мессинг, – ведь их тоже вел проводник-брахман. Чем же там все закончилось? Знаете, коллеги, а я все думаю, что мы поторопились с экспедицией. Ведь куда как оптимальнее было бы сначала обработать весь архив «Афанасия Никитина» в Вевельсбурге и только потом – с учетом хода и результатов той экспедиции 1943 года – самим отправляться сюда. Разве нет?

Мне пришлось успокоить друга:

– Мишель, но мы же до самого недавнего времени не знали и не могли знать о наличии той части Вевельсбургского архива, с которой сейчас активно работает Настя. Более того, мы бы вряд ли вообще вышли на этот архив, если бы не отправились в Гималаи. Наша нынешняя поездка стала своего рода поводом, чтобы Настя стала поднимать архив «Афанасия Никитина». Не наоборот! Хотя, конечно, было бы совсем прекрасно, если бы Настя расшифровала весь архив разом, – нам бы тогда действительно стало проще.

Итог спору подвел Петрович:

– Как бы там ни было, а мы здесь, Алексия с близнецами в Питере, Настя в Вевельсбурге. Что сделано – то сделано. Давайте спать.

Живые маракасы

Видимо, я так устал за этот день, что уснул, едва только голова моя опустилась на надувную подушку. Но посреди ночи меня разбудил не очень громкий, но, я бы сказал, навязчивый звук откуда-то извне, со стороны дороги, по которой мы пришли. В общей тишине гималайских гор любой звук заставляет насторожиться, этот же очень напоминал шорох маракасов [4] .

При всей своей любви к экзотическим музыкальным инструментам, к их звучанию, я почему-то с самого детства побаиваюсь и внешнего вида маракасов, и той, с позволения сказать, музыки, которую издают эти расписные погремушки. Есть в них что-то пугающее.

Вот и сейчас, проснувшись среди ночи в глубине гималайский гор, я ощутил какую-то опасность в треске, доносящемся снаружи. Конечно, я вышел – очень тихо, осторожно, чтобы не разбудить своих товарищей. Луна светила во всю силу. Золотисто-оранжевый свет заливал придорожные кусты и саму дорогу, по которой мы пришли сюда и по которой утром нам предстояло двигаться дальше в глубь Гималаев в поисках Мертвого озера. И только треск маракасов нарушал эту визуальную идиллию, гармонию небес и мира земного. Я пошел на звук и вскоре увидел в свете луны сами маракасы. Конечно, это были совсем не музыкальные инструменты, а живые существа – две гремучих змеи сплелись воедино подобно тому, как в представлениях наших древних предков сливались в священном браке начала всех начал, Небо и Земля.