Александр Говоров - Санктпетербургские кунсткамеры
Если вы, однако, полагаете, что сэр Рондо, и его шесть рысаков, и его респектабельный кучер, и его форейтор с рожком, и его негр на запятках, — все это движется, подчиненное только идее себя показать и людей посмотреть, вы заблуждаетесь жестоко. У сверхвеликолепного выезда есть и сверхважная цель. И цель эта — Охотничий домик в самом конце аллей Итальянского сада.
8
«Э! Так вот это кто!» — воскликнул про себя сэр Рондо, различив в полутьме павильона джентльмена, который его ожидал. Это был низенький, живенький, учтивый южанин с любопытствующими черными глазками.
Уже давно сэр Рондо получил уведомление по тайным каналам, что к нему прибудет совершенно полномочный, хотя и конфиденциальный представитель короны для дачи особых указаний. А сегодня утром этот уже прибывший конфиденциальный представитель прислал к нему человека с приглашением прибыть для встречи сюда, в Охотничий павильон.
«Вот это кто!» — мысленно улыбался сэр Рондо. Уж этот-то джентльмен был хорошо известен за кулисами политики европейской.
Национальность бы его никто не определил, на всех языках он говорил с одинаковым акцентом. Знали, что у корсиканских контрабандистов он слыл под кличкой Брутти или Бруччи, а при высадке претендента на английский престол был известен как Джонни Раф. В переводе с итальянского «Бруччи» значит жженый, жареный. Везде, где только пахло жареным, объявлялся этот Джонни Раф. Нечего сказать, представителей выбирает себе корона!
После взаимных кратких приветствий осведомились о соблюдении правил конспирации. Граф Рафалович — так он отрекомендовался резиденту — сообщил, что у него паспорт цесарского двора в Вене. Слуг для предосторожности не нанимает, квартирует в Кикиных палатах, сюда пришел пешком.
— Насколько твердо положение правительства в Санктпетербурге? — принялся он ставить вопросы. — Долго ли продержится лифляндская портомоя? Правда ли, как уверяют шведы, русские готовы Санктпетербург забросить, уйти назад в свою Московию?
«Эк ты горяч! — подумал сэр Рондо. — У тебя приемы, как у записного фехтовальщика или карточного шулера, — поразить, заинтриговать, подчинить…»
Чернокожий слуга сэра Рондо сервировал стол для кофе. Граф Рафалович с важностью принял у него чашечку с дымящимся напитком.
— У нас в Санктпетербурге, — сказал сэр Рондо, специально подчеркивая это «у нас», — амстердамские или гамбургские газеты получаются на сороковой день. Пишешь здесь одному государю, а он уж, оказывается, умер, и вместо него другой… Скажите, любезный граф, правда ли, наметилось сближение заклятых врагов — сент-джеймского и версальского дворов? Я понял это по поведению французского посла, который теперь только и твердит, что у Лондона и Парижа общий враг…
Однако эмоциональный Рафалович, по-видимому, не привык, чтобы в разговоре инициативой владел кто-то, а не он. Кивнул в сторону чернокожего камердинера.
— Насколько надежен этот третий наш, с позволения сказать, собеседник? Я, знаете ли, в Ганновере троих черномазых перевешал за шпионаж.
Сэр Рондо поставил чашечку на стол. Этого не хватало! Джонни Раф вмешивается в его домашнее хозяйство! Он приказал слуге выйти.
Рафалович тотчас принялся за дело.
— Лорд-регент наслышан из ваших и иных сообщений, что в России положение вступило, как бы это точнее выразиться… в весьма критическую фазу! Податей будто бы собрать не могут, армию в поле будто бы вывести не решаются. Подметные письма будто бы, мятежи… Особенно нас интересует особа светлейшего князя.
Глазки графа как буравчики впивались в лицо сэра Рондо.
Тот даже поежился, поправил огонек свечи.
— Этот Меншиков чувствует свою непрочность, так ли это? — продолжал Рафалович. — Сам стать царем не смеет, рабское прошлое тянет. Кого же он предпочтет себе в покровители, на случай смерти Екатерины? Внука государыни великого князя Петра Алексеевича? Или одну из дочерей Петра? Положение его очень рискованное, ведь великий князь — сын царевича Алексея, которого казнил царь не без участия Меншикова. Так я говорю?
Но отвечать сэру Рондо не дал, схватил его за плечо. Тень длинноносого лица графа металась по стене, как профиль некоей хищной птицы.
— А допустить на престол одну из дочерей Петра ему еще опаснее, — возвысил он голос. — За их спиною новое дворянство, так называемые «потешные», у них есть тоже много причин быть недовольными светлейшим.
«Что он меня все поучает? — раздраженно думал сэр Рондо. — Лекцию, что ли, читает в своих Кикиных палатах?»
— Меншиков сейчас в Курляндии… — заметил он. — Вы должны знать, что…
Но Рафалович опять не дал ему вставить слово.
— Меншиков надеется занять курляндский престол! — вскричал он, делая такой жест, будто отмахивался от нечистой силы. — Не бывать этому, не бывать! Там живая герцогиня, племянница царя Петра, Анна Иоанновна. По-русски, я слышал, ее зовут «ду-ре-ха». Но как Меншиков: рассчитывает ее спихнуть без нашей помощи?
— Теперь есть личность более сильная, чем Меншиков, — сказал сэр Рондо.
Рафалович тут же прервал словоизвержение и приставил ладонь к уху, чтобы лучше слышать:
— Кто это? Говорите.
— Девиер, санктпетербургский генерал-полицеймейстер.
— Кто он? Откуда? Почему в ваших сообщениях о нем не было ничего?
Но сэру Рондо до смерти претила бесцеремонность и крикливость графа. «Наши лондонские одры окончательно выжили из ума, — думал он с досадой. — Для столь серьезной миссии прислали этакого лошака!» И он вместо ответа задал вопрос сам:
— А скажите, любезный граф, зачем вам надо было придумывать историю с этим философским камнем?
Рафалович ничуть не удивился этому вопросу и ничуть не обиделся. Он перестал метаться по павильону и уселся напротив.
— У меня уж, извините, такая манера, — спокойно сказал он. — Намутить воды, всех сбить с толку… Да и дипломы академические, признаюсь вам как коллеге, у меня не очень-то… А ведь я ехал под личиной завербованного академика, вы не можете не знать.
Сэр Рондо не переставал удивляться — теперь перед ним сидел совершенно другой человек, без малейшей экзальтации, дельный, рассудительный. Нет, пожалуй, его суждение насчет лондонских одров и их выбора было скоропоспешным… Надо быть осторожным!
— Признаюсь вам также, — продолжал Рафалович, принимая с поклоном новую чашечку кофе. — Любитель просто я. Знаете, это так привлекательно — оккультные знания, кабалистика… Верите ли вы, сэр, в трансцендентность?
Сэр Рондо еле удержал в себе тяжкий вздох.
— Какие же вы все-таки, граф, привезли мне инструкции?
— Во-первых, попытаться подкупить светлейшего князя. Говорят, он очень податлив.
Резидент ничего не отвечал, барабаня пальцами по ручке кресла. Меншиков таков — у всех берет, но никому ничего не делает. И английская корона ему уже платила…
— Тогда устранить, убрать, что угодно! — хрипел Рафалович в самое ухо сэра Рондо. — Есть ли у вас при дворе на кого можно положиться?
Граф снова вскочил, замахал кружевами, и тень его от волнующейся свечи теперь напоминала летящего дракона.
— Я привез подробные разработки… Вы должны знать, что Англия и Франция теперь действительно союзники. У нас общий враг — Россия, которая мешает нам на всех дорогах мира. С нами Голландия, Дания, Швеция, Ганновер…
У Рафаловича не хватило пальцев, чтобы перечислить всех врагов России.
— Представьте, сэр, в один прекрасный день в Европе вспыхивает конфликт. Скажем, Дания захватывает Голштинию, вотчину зятя теперешней русской царицы. Соединенный флот всех европейских держав — всем эти выскочки русские смертельно надоели — входит в Финский залив и высаживает десант — где бы вы думали? Прямо в Санктпетербурге!
Он в экстазе порхал посреди павильона, словно некий волосатый купидон, а затем набросился на сидящего в задумчивости резидента:
— А здесь у вас в Санктпетербурге — ай, вай, вай! Флот не может собрать экипажей, гвардия не в состоянии выйти из казарм… Ну как? Блестящий ли план? — Он пальцами снял нагар со свечи и закончил: — Альзо! Так!
Сэр Рондо сидел, уставясь в пустую чашечку. План-то блестящий, но уж больно напоминает высадку претендента в 1718 году, когда впервые стал известен Джонни Раф. В каком теперь парижском кабаке доживает тот незадачливый претендент?
Рафалович бросился в кресло и снова превратился в делового чиновника.
— Вы не подумайте, однако, дорогой сэр, что все будет так, э-э, фигурально. Это я только для общей картины, от полноты чувств, так сказать. Я привез с собой подробнейшую диспозицию, кому что делать и как делать…
Внезапно снаружи донеслись истошные крики. Предчувствуя недоброе, сэр Рондо подбежал к окну. За цветными стеклышками павильона нельзя было разобрать ничего. Он кинулся вон, за ним Рафалович.
