Джульетта Алвин - Музыкальная терапия для детей с аутизмом

Хронологические записи импровизаций обнаруживают появление определенной упорядоченности, содержащейся в подражаниях и повторениях. Это некий процесс, в основе которого лежит удовольствие от слушания определенных звуков, которыми ты сам можешь распоряжаться. Хотя поначалу Оливер никогда не играл дольше минуты, но анализ импровизаций показывает, как развивается его личность. Поражал характер ритмического рисунка импровизаций. Так, в ряду нот примерно одной длительности вдруг выскакивали две короткие одинаковые ноты, которые можно было бы принять за ритм. Но, скорее, это было импульсивное воспроизведение одного и того же звука снова и снова, нежели намеренная организация звуков по длительности.

Импровизация на разных инструментах

«Больше не надо»

Со временем Оливер стал использовать определенные музыкальные рисунки, которые начал осознавать, – рэгтайм, интервалы в терцию или сексту. Он уже помнил, как играть их на пластинчатых колокольчиках. Он импровизировал все дольше и дольше, однако, как правило, импровизация сходила на нет или он бросал ее внезапно на полдороге. В течение всего второго периода этот процесс усложнялся, и инструменты Оливер теперь использовал более целенаправленно. Так, он использовал тарелку для введения в импровизацию и становился более уверенным, делая это. Позднее стиль его игры становился все менее и менее косным. Мальчик мог уже играть медленнее, выражать расслабление, паузы и гармонию. Научился изменять темп во время игры. Некоторые его музыкальные опыты строились вокруг аччелерандо (в середине импровизации) и ретардандо – в конце. Но по-прежнему они были короткими.

Когда Оливер импровизировал, я помогала ему, подыгрывая на фортепьяно, играла остинато на басовых октавах в выбранном им темпе (он нуждался и часто просил о такой поддержке). В остальном же передавала инициативу ему, до тех пор, пока не появлялась необходимость стимулировать высокими нотами или стаккато. Оливер лишь изредка подражал тому, что слышал, и в этом смысле его работу можно назвать по-настоящему творческой.

Дуэт с Д. А.

Настал день, когда Оливер начал тесно общаться с фортепьяно и перестал стереотипно выстукивать одним пальцем беспрерывные серии нот вверх и вниз. Сначала его руки двигались по клавишам хаотично, неритмично, им никак не удавалось воспроизвести те гармонические резонирующие звуки, которые Оливер играл в своем оркестре. Зато получилось другое: игра на клавиатуре способствовала тому, что он начал осознавать и контролировать движения отдельных пальцев, независимо играть обеими руками, освоил большой диапазон клавиш. И это позволило ему раскрепоститься в рамках нетрудной физической деятельности. Играя на клавиатуре, он стал спонтанно напевать, несмотря на беспорядочность музыкального итога. Это оказалось началом того, чего я надеялась достичь в будущем.

То, как Оливер пел по слогам последовательность из пяти нот, говорило о том, что голос его развивается. У Оливера был обычный голос, без ритма, и мальчик не мог им управлять. Когда Оливер пришел ко мне впервые, его речь представляла собой ряд скомканных звуков, которые, вероятно, что-то значили для него, но требовали истолкования. Трудно было выяснить, насколько он осознавал невнятность своей речи, поскольку не мог удерживать внимание достаточно долго, чтобы воспринять и запомнить звуки. Вот музыка и оказалась хорошим средством развить слуховое восприятие, особенно восприятие собственного голоса.

Я пыталась заставить Оливера слушать внимательнее: подносила к его уху резонирующий пластинчатый колокольчик, с тем чтобы спровоцировать своего рода ответ голосом. Сначала Оливер выдавливал из себя лишь какой-то шепот, имитируя звук или же отвечая на него.

После долгих и терпеливых попыток у него уже получалось некоторое время держать звук и модулировать голосом. Обычно это было похоже на нисходящую малую терцию. Здесь я решила показать ему аккордовую цитру. Физическое движение, необходимое для того, чтобы взять на цитре полный аккорд, помогло ему свободнее дышать и расслабить гортань.

Второй этап был сложнее. Я старалась сделать так, чтобы Оливер осознал сам процесс вдоха-выдоха, просила его встать и побуждала открыть рот и держать звук. Я поддерживала его попытки, играя полные аккорды на фортепьяно. Спустя какое-то время он смог голосом имитировать некоторые ритмические рисунки, например знакомые ему по занятиям речевой терапией «ба-баба» или «мама».

Следующей была задача сочетать голос с инструментом и согласовать между собой те навыки, которыми Оливер уже владел. Например, играя мелодию «Хикери-дикери док»,[21] мы использовали вертикальный глокеншпиль, когда мышь бежала вверх по часам, оркестровую тарелку, когда часы били «Бом-м-м!», и играли глиссандо на глокеншпиле, когда мышь бежала вниз. Это были действия из ряда тех, что основаны на соотнесении односложных слов в предложении с осмысленным движением.

Сначала Оливеру требовалась большая помощь и сильный побудительный толчок. Но потом, как показывают записи, у него все получилось.

В этих случаях он не избегал слушать записи своего же голоса, вторящего инструментам, хотя отказывался слушать свой голос без музыкального сопровождения.

Работая с Оливером, я использовала два способа применения рецептивной техники: живую музыку, когда я играла на виолончели или фортепьяно, и магнитофонные записи. В течение первого периода Оливер был настолько замкнутым, почти недоступным для контакта, что я играла для него на виолончели очень мягко, тихо, иногда ставя сурдину.[22]

Больше всего ему нравилась мягкая музыка, с плавным ритмом – «Колыбельная» Шуберта, Кумбайя[23] или же какой-нибудь из менуэтов Баха, отрывки длительностью не более полутора минут. Сильные акценты и диссонансы вызывали у Оливера тревогу. На более поздних этапах, когда я чувствовала, что он готов ответить на более красочную музыку, я включала записи разных видов оркестровой музыки.

Оливер сильнее реагировал на отдельные элементы звука – высоту, громкость, тембр или длительность, чем на мелодию в целом. Это помогло мне подбирать произведения, доступные для него.

Оливер хорошо слушал короткие отрывки из «Влтавы» (Сметана), испанскую, китайскую или индийскую музыку, национальные танцы. Он не отдавал предпочтения ни одному виду музыки, пока не произошло нечто неожиданное. Его захватила атональная музыка Штокхаузена, в которой музыкальная ткань, не имеющая акцентов, включает долгие параллельные звуки. Оливер согнулся над магнитофоном и слушал его более двенадцати минут. Без сомнения, музыка глубоко задела его. Она отдаленно напоминала звуки его собственных импровизаций.

Дети с аутизмом легко общаются с механизмами. Как правило, они умеют обращаться с ними и, вероятно, не боятся их. Магнитофон позволяет ребенку использовать эту неожиданную для таких детей способность и применять ее для того, чтобы получать удовольствие от целенаправленной деятельности. Маленький кассетный магнитофон, лежащий у ребенка на коленях, усиливает ощущение контакта. Ребенок может управлять такими взаимоотношениями: останавливать, включать запись, уменьшать или увеличивать громкость, но не может менять темп музыки. Оливер научился записывать на магнитофон и проигрывать свои импровизации.

Это умение принесло ему глубокое удовлетворение. Я доверила мальчику самому управляться с магнитофоном, благодаря чему смогла увидеть, каков объем его внимания, какую громкость он способен переносить и какие музыкальные отрывки предпочитает. Здесь Оливер был абсолютно свободен, и этот редкий в его жизни момент помог углубить его ощущение идентичности.

Мы часто записывали импровизации Оливера как поощрение за то, что он вложил в них все свои силы. Однако лишь через несколько месяцев он научился распознавать свои импровизации в записи, поскольку это зависело от его слуховой памяти. И несмотря на все мои похвалы, Оливер не обрел ни ощущения уровня исполнения, ни чувства личного успеха. Он был доволен, когда выглядела довольной я.

Его наслаждение музыкой стало более осознанным, также позитивные изменения произошли в области развития слухового восприятия, теперь он мог лучше осознавать форму и содержание музыки.

Он мог прослушивать более крупные отрывки, следить за музыкой и предвидеть ее завершение.

Именно на это время пришелся расцвет его импровизаций. Оливер пока еще оставался ребенком, но уже почти ступил на порог юности, и его аутистические черты сглаживались. Трудно определить, насколько сознательно он импровизировал. Однако импровизации оказались огромной отдушиной для мальчика и значительно способствовали его развитию.