Сергей Белов - ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ

 Жармухамедова и Едешко главный тренер вернул в состав, вероятно, для подстраховки. Участвовать во втором по значимости турнире четырехлетия полностью экспериментальным составом ему бы не позволили.

 Чемпионат мира в Маниле впервые проводился по новой формуле. После кругового полуфинального турнира восьми сильнейших команд (от квалификационных игр сборная СССР как действующий чемпион мира наряду с хозяевами чемпионата была освобождена) проводились стыковые финальные матчи за 1-е, 3-е, 5-е и 7-е места. Видимо, ФИБА решила избавиться от «закруток», две из которых ранее — в 1967-м и 1974-м оказались на руку русским.

 В групповом турнире мы не имели проблем с кем-либо из соперников, победив Италию, Бразилию, Австралию, Канаду, США и Филиппины. Лишь от югославов мы потерпели чувствительное поражение 92:105. «Юги» провели турнир исключительно мощно, не оставив шансов никому из соперников, в том числе разобравшись помимо нас с другими основными конкурентами — американцами «+7» и итальянцами «+32». Сборная СССР заняла вслед за ними второе место и сохраняла шанс завоевать первенство в очном противостоянии, однако как победить югославов, пока было не очень понятно.

 За всеми этими событиями я наблюдал в основном с банки. Игрового времени на турнире Гомельский мне практически не давал. Со всей очевидностью, этот чемпионат мира должен был стать моим последним соревнованием в составе сборной.

 Смену поколений в команде я всегда рассматривал как закономерный и объективный жизненный процесс. Никогда я не претендовал на то, чтобы исключительно за счет своих былых заслуг висеть на шее у команды, не принося ей пользы и занимая место других, более достойных спортсменов. С одной оговоркой: я всегда был сторонником объективной, опять-таки без отсылок к возрасту, оценки игровых кондиций атлетов, конкурирующих за место в составе, и их вклада в игру команды.

 Если команда силами молодых игроков способна решить свои турнирные задачи, а я уже не могу приносить ей ощутимую пользу, правота тренера, не дающего мне игрового времени, не вызывает сомнений. Но решающий матч чемпионата мира заставил несколько иначе интерпретировать эту ситуацию.

 В финальном матче с югославами игра шла очко в очко. Первый тайм окончился со счетом 41:41. Во второй половине «юги» стали постепенно уходить от нас. Гомельский выпустил меня на площадку только в последней четверти матча. Вероятно, с учетом предыстории, это следовало расценивать как жест отчаяния. Дело и вправду пахло для нас керосином.

 Проведя на площадке 8 минут, я набрал 6 очков и помог перевести игру в овертайм — 73:73. Дальше на площадке стало происходить что-то невообразимое.

 К счастью, главный тренер позволил мне остаться в игре. Дополнительное время стало для меня моей личной дуэлью — с ненавистным соперником, с ненавистным тренером, со всеми злоключениями в моей спортивной карьере. Не играя на протяжении всего чемпионата и теряя кондиции, войдя в игру за несколько минут до окончания в ее кризисной фазе, когда казалось, что ничего уже нельзя изменить, мне необходимо было мобилизовать весь мой потенциал, чтобы сыграть достойно.

 У меня не было в эти решающие пять минут озлобления в отношении Гомельского, не было ревности в отношении находящихся на площадке партнеров по команде, которым на этом чемпионате доверяли больше. Меня мгновенно захватила игра. Та игра, которой я посвятил всю жизнь, в которой оставался суперпрофессионалом (хотя кто-то в этом уже засомневался). Нужно было забыть обо всем и просто по-мужски, на зубах вытащить этот матч.

 Что я почти и сделал. За 39 секунд до сирены об окончании овер-тайма соперники вели 5 очков — 82:77. За эти 39 секунд я дважды бросил по кольцу соперника и дважды попал, сократив разрыв до минимума. У югославов началась паника. Я видел в их глазах, что они сломлены. Их хваленые звезды — Чосич, Далипагич, Делибашич и другие — были по-настоящему перепуганы, что сейчас они потеряют все. Они боялись меня и не понимали, что происходит. Еще полминуты — и они «наши».

 К сожалению, нам не хватило времени. В третий раз бросить я не успел.

 Югославы выиграли дополнительную пятиминутку 9:8 и матч в целом 82:81. Все восемь очков советской сборной в овертайме набрал я. С 14 очками, набранными за 13 минут, проведенные на площадке, я оказался в числе наиболее результативных игроков нашей сборной. Только вот утешением это было слабым.

 Все 39 аккредитованных на чемпионате югославских журналистов единодушно написали о том, что их страна навеки обязана Александру Яковлевичу Гомельскому и должна установить ему памятник за то, что он не выпускал Белова на площадку на протяжении большей части игры.

 Советская пресса цитировала комментарии Гомельского. «Наша команда — вторая в мире, а могла быть и первой. Я удовлетворен мужеством ребят, с каким они провели решающие матчи. В сборной сложилась дружеская обстановка. Это позволило играть с боевым настроем, с полной отдачей физических и моральных сил. Порадовали молодые Ткаченко и Белостенный, нападающие Лопатов и Мышкин, доволен я и Ереминым... У них есть перспективы. Они могут составить костяк сборной и в будущем. И надо продолжать готовиться к этому, олимпийскому, будущему. А главное у них есть: наш советский спортивный характер».

 Через четыре года новое поколение советских игроков, уже без

 С.      Белова, под руководством Александра Гомельского все-таки сумеет победить на чемпионате мира в Колумбии, обыграв по ходу турнира и югославов, и американцев, и добудет свой третий (и пока последний) чемпионский титул.

 Что касается моего игрового будущего, то оно по возвращении с Филиппин по-прежнему было туманным, несмотря на прекрасные физические и игровые кондиции. Я не верил Гомельскому, не верил, что он сохранит меня в команде до московской Олимпиады, не верил, что, даже если я попаду в 12, он будет давать мне игровое время. Вся эта возня начинала мне надоедать. Все чаще — уже без истерик и депрессий — я стал приходить к осознанному решению: пора уходить.

 Глава 20

ОГОНЬ ОЛИМПИАДЫ

 И все-таки я принял иное решение. По возвращении из Манилы вместо того, чтобы объявить о своем уходе, я совершил невероятный поступок. Я понимал, что бороться с Гомельским или рассчитывать на перемену его отношения ко мне бесполезно, и для прояснения ситуации записался на прием к председателю Спорткомитета (фактически министру спорта) С. П. Павлову.

 Сделать это, т. е. фактически продолжить бороться за место под баскетбольным солнцем, меня стимулировали два обстоятельства. Во-первых, концовка финального матча чемпионата мира убедила меня в том, что по игровым кондициям я не только не отстаю от более молодых игроков, на которых теперь делалась ставка главным тренером, но и превосхожу их. В такой ситуации «отцепление» меня от стартового состава и от сборной являлось не объективной реакцией на реальную ситуацию, а обыкновенным произволом тренера, к тому же идущим во вред интересам команды.

 Чтобы гарантировать эти игровые кондиции в моем возрасте, я преодолел слишком трудный период перестройки своего организма, своего жизненного распорядка, и хоронить все эти усилия исключительно в угоду субъективизму одного человека, пусть даже и выдающегося, мне не хотелось. Уникальный игровой и жизненный опыт, которым я обладал, был способен принести очевидную пользу команде. В конце концов, ни у кого из кандидатов в олимпийскую сборную за плечами не было 306 очков в 25 играх трех олимпийских турниров.

 Во-вторых, мне очень хотелось выступить на домашней Олимпиаде. Она обещала стать настоящим праздником спорта, и я был бы очень рад возможности сделать его ярче. Моя страна заслужила этот праздник, и я, как я считал, заслужил его вместе с ней. Глупо и обидно было бы исколесить весь мир, защищая честь страны на соревнованиях в самых разных его уголках, а от участия в самом главном старте у себя дома благополучно отказаться.

 Разумеется, я был бы рад выиграть еще одно золото Олимпиады. Особенно великолепно было сделать это дома, перед своими болельщиками, которые будут нас яростно поддерживать и для которых наша победа в самом зрелищном виде летней олимпийской программы будет замечательным подарком и абсолютным счастьем.

 Наконец, у нас накопился приличный счет неоплаченных долгов нашим братьям по социалистическому блоку и злейшим соперникам на баскетбольной площадке — югославам. Обиднейшие поражения в очных противостояниях в полуфиналах олимпийских турниров

 1968- го и 1976-го, в финалах первенств Европы в 1975-м и 1977-м, первенства мира в 1978-м не давали мне покоя. Опережая нас по количеству важнейших турниров, в которых они за последние 11 лет выступили лучше нас, со счетом 7:4, югославы всерьез стали претендовать на неофициальное звание сильнейшей сборной Европы и второй после США баскетбольной супердержавы.