Записки спортсмена-воздухоплавателя и парашютиста - Полосухин Порфирий Порфирьевич
- Точка идет под вас! Из-под вас! Вправо! Влево! - быстро командовал Логинов.
Будущий парашютист перекрещивал лямки, чтобы «развернуться по ветру».
- Колени, колени вместе! - поправлял инструктор. - Учитесь, двигая руками, не менять положения ног. Вы перекрещиваете лямки и не замечаете, как одновременно раздвигаете ноги. Не годится! Так можно повредить ноги в момент приземления. Ну, попробуйте сделать так. - И инструктор стал быстро похлопывать рукой по макушке, одновременно вращая другую ладонь, приложенную к груди.
Глядя друг на друга, мы засмеялись: у каждого невольно обе руки действовали одинаково.
Я так увлекся упражнениями на качелях, что даже не заметил, как кончились занятия и к зданию аэроклуба подали машины. Приехав на летное поле, мы построились около самолетов. К нам подошел Мошковский:
- Здравствуйте, товарищи! Все готовы к прыжкам?
- Все, товарищ начальник школы, - доложил Логинов.
«Все»! Мне не верилось. Неужели и я буду сегодня прыгать! Я с опаской следил за врачом, который тщательно проверял у курсантов пульс и что-то записывал себе в тетрадь. Врач ничего не сказал мне, хотя некоторым предложил посидеть и отдохнуть.
Один за другим поднимались в воздух и прыгали парашютисты. Они возвращались сияющие и гордые. Среди счастливцев были и девушки.
Надев парашют, я с волнением ожидал своей очереди. Наконец, меня вызвали, и я подошел к самолету. В его кабине сидел летчик Петр Балашов, затяжной прыжок которого я наблюдал недавно на Центральном аэродроме в День воздушного флота.
- Как дела? - спросил он у меня, будто у встретившегося на улице приятеля. Этим простым вопросом Балашов помог мне успокоиться. Добродушно улыбаясь, он дал мне несколько наставлений.
Я занял свое место, и мы взлетели. В воздухе я представил себе падение на далекую, плывущую внизу землю и снова стал волноваться. Порой мне казалось, что я вовсе не прыгну. Но, подумав о надежности парашюта и о следящих за мной товарищах на аэродроме, я, как при прыжке с вышки, почувствовал стыд за свою нерешительность.
Балашов поднимает руку: «Вылезай!» Без колебаний встаю и, преодолевая упругую струю воздуха, выбираюсь на крыло. Держусь руками за борт, перехожу к задней кромке плоскости и ставлю ногу в скобу, выступающую сбоку фюзеляжа. По команде «Приготовиться!» берусь за вытяжное кольцо. В голове мелькает одно: «Прыгнуть! Немедленно прыгнуть, как только прикажет летчик!»
И вот Балашов командует:
- Пошел!
Отпускаю левую руку от борта, отталкиваюсь и чувствую, что стремительно проваливаюсь в пустоту. Гул мотора сменяется каким-то неопределенным шумом. Самолет исчезает… Мысль о вытяжном кольце целиком владеет мною. Резко выдергиваю его. За спиной шуршит шелк. Еще мгновение, и я ощущаю рывок, словно кто-то могучей рукой остановил мое падение. Поднимаю голову и вижу раскрывшийся прозрачный купол. Необыкновенно тихо.
Вот и все… Я прыгнул с самолета!
В моей руке крепко зажато вытяжное кольцо с тросом. Некоторые новички теряют его в воздухе после раскрытия парашюта и даже не помнят, куда оно девалось. Шалишь! По всем правилам привязываю кольцо к лямке. Я доволен тем, что с момента отделения от самолета не делал бессознательных движений, «чувствовал себя». А это, как мне говорили, самое главное для того, чтобы успешно продолжать прыжки.
Поправляю ножные обхваты. Теперь я сижу словно на качелях, и мне удобно наблюдать за землей. Опускаюсь на аэродром. Передо мною раскинулось Тушино. Среди его строений легко отыскиваю здание Дирижаблестроительного учебного комбината и думаю о том, что не посрамил чести своей школы.
До земли остается не более 100 метров. Перекрещиваю лямки, разворачиваюсь по ветру, соединяю ноги и через несколько секунд с легким толчком валюсь на траву. Тут же вскакиваю и, подтягивая часть строп, заставляю лечь на поле купол, который раздувается небольшим ветерком. Почему-то только теперь меня охватывает беспредельное ликование. Хочется прыгать еще и еще. Быстро снимаю подвесную систему, собираю парашют и направляюсь к товарищам. Пытаюсь скрыть свой восторг, но это никак не получается. Радость и гордость, вероятно, написаны на моем лице.
Мошковский с усмешкой выслушивает мой рапорт: «Курсант Полосухин выполнил первый прыжок. Все в порядке!»
- Поздравляю, - говорит он и вручает мне маленький значок с белым куполом и стропами на синем фоне - заветный значок парашютиста.
Цена мгновений
Тушинский аэродром облетела радостная весть: к нам в гости прибыл Народный Комиссар Обороны Климент Ефремович Ворошилов.
Взволнованные тем, что нарком будет лично знакомиться с нашими спортивными достижениями, мы стояли в строю неподалеку от ангаров и внимательно слушали начальника школы Мошковского, который давал парашютистам задания на индивидуальные и групповые прыжки. С нетерпением ожидал я своей очереди. Но было вызвано около ста пятидесяти человек, а моей фамилии Яков Давидович не называл. Я начинал терять надежду на прыжок в этот знаменательный день, как вдруг прозвучала команда:
- Кто не получил задания, два шага вперед!
Вместе со мною из строя вышли еще два парашютиста. Начальник школы посмотрел на нас и сказал:
- Стороженко, Зелинский, Полосухин! Будете прыгать с 3000 метров. Затяжка до пятисот.
Взгляд Мошковского снова скользнул по нашей тройке и задержался на мне дольше, чем на других. Я несколько растерялся. Инструкторы парашютного спорта Стороженко и Зелинский уже выполняли парашютные прыжки с «затяжкой», или, как говорят теперь, с задержкой раскрытия парашюта. Мне предстояло прыгать всего четвертый раз. По программе подготовки парашютистов затяжка в 5 секунд полагалась только на восьмом прыжке, в 10 секунд - на десятом. А свободное падение с 3000 до 500 метров составляет более 40 секунд!
«Значит, Яков Давидович уверен во мне», - подумал я. Мне было невдомек, что начальник школы делает ошибку. Нечего греха таить, Мошковский, этот отважный парашютист и летчик, воспитатель многих авиационных спортсменов, будучи чрезвычайно темпераментным и порывистым человеком, к организации прыжков порою подходил рискованно. Но осуждать его за это трудно, если принять во внимание, что тогда у нас не было такого богатого опыта, как теперь.
О затяжных прыжках я, конечно, кое-что знал из прочитанного и рассказов товарищей. Я знал, что иногда свободно падающий парашютист непроизвольно начинает сильно вращаться - «входит в штопор», и если прекратить штопор не удается, следует немедленно выдергивать вытяжное кольцо. Но этих поверхностных сведений было слишком мало для выполнения полученного мною задания. Мысль об этом, очевидно, мелькала у Якова Давидовича. Пройдя вдоль строя, он вернулся, подошел ко мне и негромко спросил:
- Будете прыгать?
- С удовольствием, товарищ начальник школы!
- Не с удовольствием, а с парашютом, - пошутил Мошковский. - Идите, готовьтесь.
Когда я в состоянии некоторого смятения шел получать парашют, мне у ангара встретился известный воздушный спортсмен Константин Кайтанов. Вот кто мог помочь мне советом! Но Кайтанов понятия не имел о том, что я ни разу не прыгал с затяжкой. Он спешил по своим делам и, не поняв моего вопроса, неудоменно бросил:
- Как прыгать? Как раньше прыгал, так прыгай и сейчас.
- Ничего, - решил я, - справлюсь. Не подведу!
Прыжки следовали один за другим. Товарищ Ворошилов наблюдал за ними с трибуны, построенной неподалеку от входа на аэродром. На ПО2 поднялась студентка Московского института физической культуры Нина Камнева. Она должна была прыгнуть из «мертвой петли» - фигуры высшего пилотажа, которую в честь первого ее исполнителя, знаменитого русского авиатора, называют «петлей Нестерова».
Камнева выбралась на крыло, и летчик, набирая скорость, повел машину вниз. Крепко держалась смелая девушка за кабину. При одном из предыдущих прыжков в такой же момент она не смогла удержаться, воздушный поток сорвал ее с крыла, и Нина почувствовала, как за что-то задела вытянутыми вперед руками. Опускаясь под куполом парашюта, она заметила на ладонях кровь - с них была содрана кожа. А летчик после посадки обнаружил вмятину на хвостовой части машины.
