Елена Озерецкая - Олимпийские игры
— Прекрасно! — сказал Ликон. — Это совсем новая уловка, и к тому же она не принадлежит к числу запрещенных!
Так же решили и судьи. Глашатай провозгласил имя Алкимедонта из Эгины. Еще три раза предстояло сегодня зрителям услышать его имя. Победив во всех четырех турах, Алкимедонт был признан олимпиоником в борьбе на этих Олимпийских играх.
Борьбой закончилась программа второго дня.
У входа на стадион ждал, как всегда, Гефест.
— Ступай к себе, Лин, — сказал Каллий, — тебе пора спать.
— А ты? — спросил Лин.
— О, мы еще не скоро ляжем, — засмеялся Теллеас, — новые олимпионики будут праздновать победу!
— Как праздновать?
— Ну, победители и их друзья с венками на головах и все поклонники пойдут с песнями к Альтису. Гимнами будут прославлять олимпиоников, их род, город, в котором они жили. А потом новые герои устроят пир!
Юноши с шумом и смехом ушли, а Лин с сожалением поглядел им вслед.
— Пойдем, Гефест, — грустно сказал мальчик.
Глава X
Украденная свобода
В этот вечер Лину совсем не хотелось спать. Всходила полная луна, такая яркая, что в ее свете, казалось, тускнели звезды, а со стороны Альтиса доносился веселый шум и звучали песни.
— Тенелла! — пели молодые голоса под нежный аккомпанемент флейт.
— Гефест, — помолчав, начал Лин.
— Да, молодой хозяин?
— Ты помнишь, как спас меня от бешеного быка, когда мы были в деревне?
— Конечно, — улыбнулся Гефест. — У меня до сих пор в плохую погоду ноет нога, которую он проткнул!
— Почему ты это сделал? — неожиданно спросил Лин.
— Что? — не понял педагог.
— Почему ты бросился мне на помощь? Ведь бык мог убить тебя?
— Меня с детства учили, что трусость недостойна мужчины, — отметил Гефест.
— Где ты жил, когда был маленьким?
В наступившей тишине еще громче доносились веселые возгласы:
— Тенелла!
— Слава богу, могучий Геракл!
— Я скиф, — тихо начал Гефест, — и родился очень далеко от Афин, по ту сторону Понта, в степях, где нет никого, кроме кочевников.
Гефест умолк. Его глаза смотрели куда-то вдаль, словно он видел необозримые, поросшие ковылем степи и слушал ржание бешено мчавшихся табунов. Молчал и Лин.
— Пойдем спать, Филоксен, — пробормотал кто-то невдалеке.
— Клянусь богами, Менон, я не могу узнать нашей палатки…
Кутить нехорошо: как лишнего хлебнешь,В чужую лезешь дверь, кого-нибудь прибьешь!—
засмеялся первый.
Шаги утихли. Видимо, подгулявшие приятели пошли искать свою палатку дальше.
— Почему же ты стал рабом?
— Потому что однажды ночью враги напали на нас неожиданно, перебив дозорных. Сонного, меня связали и увезли. А потом — продали.
— Моему отцу?
— Нет, — улыбнулся Гефест, — твой отец никогда не бывал так далеко от Афин. Всех пленных привезли в большой город на берегу моря. Я в первый раз увидел высокие храмы с мраморными колоннами, статуи богов и героев. Впервые увидел я и море…
— Какой же это был город?
— Это был Пантикапей, столица Боспорского царства. В гавани стояло много больших кораблей, и ветер колыхал их паруса — два больших, один над другим, на мачте, и третий поменьше, под ними. На палубе сидели гребцы. Вот на такой корабль погрузили тюки кожи и шерсть, зерно, соленую рыбу и… рабов. Все это везли в Афины, чтобы продать на рынке.
— И тебя тоже продали?
— Конечно. С тех пор прошло немало лет.
— Как же ты очутился у нас в доме?
— Когда молодой Клеофонт, которого я воспитывал, вырос, я стал не нужен, и его отец снова продал меня. Так я попал в дом почтенного Арифрона…
— Когда я вырасту, отец не продаст тебя! — горячо воскликнул мальчик.
— Кто знает? — насмешливо улыбнулся Гефест. — Может быть, не продаст, а обменяет на породистую собаку, как девушку Мелиссу. Все можно сделать с человеком, у которого украли свободу. Да разве ты сам не грозил, что попросишь отца продать меня на рудники, когда я первый раз вел тебя в школу?..
Лин покраснел и ничего не ответил. Странные мысли проносились в его голове. Он привык слышать, что раб — просто одна из вещей в доме, больше ничего. Никто в Афинах не считал рабов людьми. А Гефест говорит: «У человека украли свободу»… И он вообще не такой, как другие.
* * *— Спи, молодой хозяин, — сказал Гефест, — уже поздно.
— Ты — хороший, — неожиданно пробормотал мальчик, — я скажу это отцу!
— Спасибо, — улыбнулся педагог. Несмело проведя рукой по светлым кудрям Лина, он задул светильник и быстро вышел из палатки. Лин закрыл глаза.
«Гефест — человек, у которого украли свободу!»— вдруг подумал он. Но ведь так никто не думает и не говорит! Что за странные мысли приходят ему в голову?
Сон медленно обволакивал мальчика своими мягкими волнами, а сквозь них уже чуть слышно доносилось:
— Тенелла!
— Слава тебе, могучий Геракл, победитель на Играх!
— Тенелла!
Глава XI
День четвертый
— Ну, Лин, понравились тебе мальчики?
— Какие же это мальчики, Каллий? Ведь не было ни одного моложе семнадцати лет…
— Но не было ни одного и старше двадцати, правда?
— Да-а… — нехотя ответил Лин. Он прекрасно понимал, что хочет сказать Каллий: что он, Лин, не будет к семнадцати годам таким, как участники вчерашних соревнований, если не станет больше времени уделять спорту.
Третий день Олимпийских игр посвящался соревнованию самых молодых юношей. Хотя они выполняли все то же самое, что их более взрослые товарищи, правила для них были помягче: вдвое укорачивалась дистанция бега, меньшее расстояние назначалось прыгунам в скамме, да и судьи не были так требовательны. Но конечно, Лин и подумать не мог о том, чтобы выполнить даже эти, уменьшенные, нормы, и ему не слишком приятно было сознавать это.
— Я не собираюсь читать тебе нравоучений, — сказал Каллий, ласково обнимая мальчика за плечи, — но ты и сам понимаешь, что огорчаешь нас…
— Я давно все понял, Каллий, и буду теперь заниматься больше, обещаю тебе!
— Ну, вот и хорошо. А отчего это ты сегодня такой задумчивый?
— Я… я думаю о Гефесте.
— О Гефесте? — изумленно поднял брови Каллий. — А что ты о нем думаешь?
— Он ведь хороший, правда?
— Да, — равнодушно ответил Каллий. — Гефест старательный и послушный раб.
— А тебе не жалко, что он раб?..
— Что за странные мысли приходят тебе в голову, братишка? Почему мне может быть жалко?
— Да ведь он человек и тоже был раньше свободным.
— Человек? Раб не человек, он существует только для того, чтобы работать и выполнять приказания хозяина. Многие из рабов были раньше свободными, но все-таки они ведь варвары, а не эллины, как мы с тобой…
— А ты знаешь, что Гефест спас меня от бешеного быка? С тех пор он хромает.
— Я не слышал об этом…
— Да… никто ничего не говорил отцу, боясь его гнева за недосмотр.
— Это достойный поступок! Гефеста следует наградить!
— Я думаю, может быть, отец согласится…
— Что?
— Отпустить его…
— Дать ему вольную? — задумался Каллий. — Что ж, пожалуй, я поговорю с отцом. Можно даже купить ему мастерскую, гончарную, например. Пусть люди знают, что в доме Арифрона умеют вознаграждать верность!
— Спасибо, Каллий, спасибо! — горячо воскликнул Лин.
— Как тебя это волнует! — засмеялся Каллий. — Ты странный мальчик, братишка. Но пока ничего не говори Гефесту. Я не знаю еще, согласится ли отец. Он дорого заплатил за Гефеста.
— Если ты попросишь, согласится. Ведь ты прославил его имя…
— Посмотрим…
— Эй, Каллий, Лин, сберегли ли вы места для нас? — кричали Ликон, Датон и Теллеас, пробираясь сквозь толпу на трибуне.
— Идите, идите, лентяи, — ответил Каллий, — долго же вы сегодня спали! Ведь вы пропустили и двойной бег, и шестерной!
— Но зато успели к самому интересному, к кулачному бою! — возразил Теллеас, дружески трепля Лина по затылку и садясь около него. — Ты, конечно, знаешь, что кулачный бой — самый древний вид спорта?
— Знаю… Аполлон дрался с богом войны, Аресом, и победил его давным-давно. Еще когда не было людей!
— Верно!
— Идут, идут! — закричали со всех сторон зрители.
На арене появились бойцы. Они медленно подходили к распорядителям, чтобы тянуть жребий.
— В первой паре Евридам против Никофона! — прокричал глашатай.
— Ой, как они странно одеты! — удивился Лин.
— Ну, ты ведь видел только тренировки мальчиков в палестре, — улыбнулся Ликон, — там нет серьезной опасности. А здесь необходимы предосторожности!
— Что у них на головах?
— Бронзовые колпаки для защиты. А на случай, если сильный удар придется по уху, надевают специальные повязки. Никому ведь не хочется оглохнуть, правда?
