Поль Виалар - Пять сетов
В то время как мимо нее на своих машинах проезжали Франкони, Марсан или делавший вид, что не замечает их, Рафаэль, ее как бы охватывали стыд и бешенство, которые от досады на себя вызывали у нее краску на щеках.
Когда, возвратясь к себе, она думала о нем, ее мысли становились более трезвыми и она яснее отдавала себе отчет в том, чего он действительно стоит. Жан любит ее — и глубоко, но принесет ли им эта любовь, на пути которой стояло столько препятствий, счастье?
Женевьева была молода и никогда еще не испытывала сильного влечения. Она не знала, что, быть может, настанет день — правда, в этом не было никакой уверенности, бывают женщины, которые, что бы они ни говорили, никогда не испытывают сильного чувства,— когда она ощутит в себе достаточно сил, чтобы по одному знаку, можно сказать по приказу, пойдет на все, готова будет пожертвовать всем. Нет, об этом она и не думала. В ее поколении перестали так отдаваться страсти и предаваться подобному романтизму; столько других вещей пришло на смену! Сегодня — и это гораздо разумнее — хотят счастья, точно оно когда-либо существовало...
Женевьева всей душой стремилась к счастью. Это было единственной ее целью. Если бы она была уверена, что найдет его с Жаном, то постучала бы в дверь кабинета отца и сказала ему о своем решении. Но такого побуждения у нее не было. Она только хотела вместе с Жаном играть на корте, встречаться с Рафаэлем, который был так молод душой и так хорошо танцевал, что ему — столь очаровательному и забавному — удавалось чудо: ночь напролет занимать ее в каком-нибудь кабаре.
С Рафаэлем, как и с Жаном, она всегда чувствовала угрызения совести. Даже прижимаясь к красивому парню в танце под звуки оркестра, Женевьева испытывала неудовлетворенность собой при мысли о завтрашней игре и об упреке, который прочтет в глазах Жана.
Возле молчаливого Гренье она говорила себе, что, хотя он и страстно любит ее, никогда она не сможет жить его жизнью. Это не существование. В свои годы она имеет еще право повеселиться — ведь можно относиться к вещам одновременно серьезно и весело. В глубине души она не хотела принимать решения. Но вот и Жан и Рафаэль принуждали ее к ответу. И тот и другой накануне игры на Кубок, во время которой Жану предстояло вынести на своих плечах такой тяжелый груз, вызвали ее на разговор.
Начал Рафаэль. Произошло это в тот вечер, который они провели вместе. Заговорил он с ней со своей обычной непринужденностью. Но Женевьева понимала, что это не были слова, брошенные на ветер. Не впервые проводили они время вместе. Но в этот раз инстинктом или разумом он почувствовал, что настал подходящий момент.
Она нравилась ему. Ее приданое и общественное положение отца также производили впечатление на Рафаэля. Ни одна из многих девушек, за которыми он до сих пор ухаживал, не вызывала у него желания связать с ней свою судьбу. Ему скоро должно было исполниться тридцать пять лет, и он чувствовал, что следовало бы положить конец холостяцкой жизни. По совести говоря, расчет лишь в малой степени влиял на его увлечение Женевьевой. По всей вероятности, он женился бы на ней и в том случае, если бы у нее не было ни единого гроша. Но у нее было состояние, семья с видным общественным положением. Почему бы это мешало ему полюбить ее? Рафаэль и в самом деле любил Женевьеву. Он пришел к этой мысли совершенно трезво. Да и помимо всего ему льстило, что она отклонила притязания всех других: Бютеля, Марсана и даже Франкони (до его брака). Таким образом, для него бы это было успехом вдвойне. И теперь Рафаэль носился с этой мыслью, так как Женевье-ве, казалось, тоже нравится его общество.
Частые посещения спортивных площадок придали молодой девушке непринужденность в обращении с мужчинами, и она никогда не отказывалась встречаться с Рафаэлем, сопровождать его. Он обворожил ее. В этом нет сомнения. Надо кончать. Он должен был решить: сделать из нее свою любовницу или просить ее руки. Рафаэль решился на последнее. Конечно, в тот вечер он, как водится, поцеловал ее. Разве не был он первым человеком, первым мужчиной, который поцеловал ее в губы? Но тайный инстинкт подсказывал ему что она не из тех девушек, которых легко завоевать. И не в том дело, что Женевьева не способна была отдаться, если бы ею овладело очень сильное чувство. Но хорошо знавший женщин Рафаэль понимал, что у Женевьевы не было такого чувства к нему, хотя он и нравился ей. Наверное, даже ее мысли были заняты им, в чем Рафаэль не сомневался. Он знал также, какое дружеское чувство, несмотря на частые стычки, она испытывала по отношению к Жану Гренье. Но этот скромный, неловкий парень не мог быть опасным соперником. Нельзя равнять его с Рафаэлем, который обладал тем преимуществом, что знал цену своему обаянию. Ведь Рафаэль по возрасту был уже мужчиной, тогда как Жан оставался еще мальчишкой.
Музыка и шампанское развязали ему язык. Произошло это совершенно естественно, во время беседы. Постепенно от острословия он перешел на испытанный задушевный тон.
— Вы, должно быть, знаете, Женевьева, что комитет наметил вас для поездки в Австралию?
Она знала об этом, но еще сомневалась.
— Вы думаете, что поездка состоится, если наши мужчины проиграют полуфинал Кубка?
— Никакой связи. Контракты подписаны. Вас ждут там. Вас и мадам Фране. Нас просили послать еще третью. Так или иначе, если вы согласитесь, то поедете.
Она зарделась от радости:
— Конечно! Тем более что я — номер первый!
— И что я сопровождаю вас,— сказал он, вызывая ее на ответ. Ей это не приходило в голову. Она сказала:
— Можете представить, как я счастлива! Благодаря вам меня будут лелеять. А я и не знала, что руководить командой будете вы!
— Я пошел на это... — сказал он, понизив голос,— ради вас.
Они танцевали. Она немного отстранилась от него, потом решила превратить все в шутку и засмеялась:
— Я вас не боюсь!
Он посмотрел на нее взглядом, который, по его желанию, мог становиться таким честным. Впрочем, может быть, Рафаэль и был искренен:
— Вам нечего меня опасаться. Вы хорошо знаете, чем являетесь для меня! Только...
— Только? — кокетливо спросила она.
— Только не требуйте от меня того, что свыше моих сил!
— Послушайте, ведь вы все же не влюблены в меня?
Он потряс головой:
— Нет конечно. Я просто люблю вас!
Оба умолкли до самого конца танца. Вернувшись к столику, они сидели молча, пока музыка не заиграла снова. Тогда — то ли расчет, то ли случайность, это было танго — он продолжал:
— Женевьева, незачем больше хитрить! Ничего не поделаешь. Вам известно, что обо мне говорят? Так вот, ничего такого никогда не было. Ничего, что вы можете мне дать. Мне кажется, мы могли бы соединить наши жизни, понимать друг друга. Я хорошо зарабатываю и могу вам создать в известном смысле хорошую жизнь. Я смогу быть всегда с вами. А главное — не мешать тому, что, я знаю, является для вас призванием и чему мог бы помешать другой мужчина...
Оба одновременно подумали о Жане Гренье. Рафаэль сказал:
— Сам я больше не играю из-за моего ранения (никто в точности не знал происхождение этой травмы: Рафаэль как бы умышленно никогда не уточнял).
— Вы это серьезно?
— Очень серьезно! Я здраво все обдумал. Я вам не буду говорить кудреватых слов— это уже не в моде. Я женюсь на вас, если вы ответите мне: «Да».
— It is all so sudden [Все это так внезапно...],— сказала Женевьева, подражая одной английской теннисистке, про которую говорили, что она так отвечала всем мужчинам, когда они целовали ее, хотя сама бросалась им на шею.
— Что же вы ответите?
Она молча поднялась и потянула его танцевать.
Они покружились немного, затем он наклонился к ней, и губы их слились в поцелуе.
Куда все это приведет ее? К браку. Конечно, если она этого захочет. Возможно, брак с Рафаэлем и не будет плохим. Да, он ей нравится, и затем — это настоящий мужчина. Он старше ее, знает, что хочет, и уже пожил. Он поможет ей, направит ее. Она сможет ему довериться, опереться на него. В нем было много того, что нравилось ей и на мгновение немного опьяняло. Она перестала думать о Жане, о своем неловком и грустном друге. Уф! Легче на душе стало! Теперь ей не надо больше задумываться над решением. И, собственно, зачем решать? Жан ведь не говорил с ней. Но в глубине души она хорошо знала, что он любит ее, и по-настоящему!
Этой ночью ни Рафаэль, ни она не упомянули о Жане. Только в машине, когда он провожал ее, она сказала ему: «Ну и свежей же я буду сегодня после обеда во время парной игры с Гренье!.. Сейчас около пяти утра!..» Рафаэль ответил:
— Все равно вы выиграете! Хотел бы я иметь возможность сказать то же самое о наших игроках в полуфинале Кубка Дэвиса!
— Вы думаете, у нас нет никаких шансов?
— Мы проиграем в парном, и Рейнольд выиграет обе свои одиночные...
— Даже у Франкони?
