Алексей Зинин - Наше всё!
Препятствие второе — это период, когда парень обретает какое–то подобие самостоятельности. То есть он уже волен сам принимать определенные решения. Потребность быть взрослым заставляет задать вопрос: зачем я занимаюсь тем–то и тем–то? Если люди не находят ответ, то потихонечку отдаляются от своего увлечения и меняют его на что–то другое.
Я пытался приводить на тренировки способных ребят, своих друзей и приятелей с «Войковской». Больше недели никто не выдерживал — нагрузки большие, ездить далеко и, самое ужасное, мотивация не проглядывалась. Никто из них не верил, что это реально — добраться до большого футбола. Зачем же себя насиловать понапрасну? Ради чего лишаться всех детских прелестей: сна, кино, компаний, элементарного дуракаваляния? У меня же насчет своего будущего сомнений не было. Нет, я не знал, что стану игроком сборной страны, но меня не посещали пессимистические мысли о том, что «не стану». Я развил в себе такую инерцию в постижении любимого вида спорта, что и это, второе по счету препятствие, перемахнул не моргнув глазом. Более того, по мере того как я все глубже окунался в настоящий футбольный мир, по мере того как у меня появлялась возможность наблюдать за тренировками основного состава, посещать настоящие матчи, тяга моя к профессиональному спорту только усиливалась.
Я даже заделался фанатом. Ходил в «Лужники» на все поединки «красно–белых» и неистово за них болел. В 1989 году, когда Валерий Шмаров забил золотой гол киевскому «Динамо», я буквально опьянел от счастья. Потом часто представлял, как тоже когда–нибудь выйду против киевлян и забью им победный гол на глазах переполненного стадиона. И когда Советский Союз развалился, а самый принципиальный соперник оказался в другом первенстве, это для меня стало огромным разочарованием. Одна моя мечта рисковала никогда не сбыться. Тем не менее я сумел–таки испытать эмоции своих грез. Так сказать, комплексно. Решающих голов в своей карьере я наколотил достаточно. В том числе и киевлянам в финале Кубка Содружества 1998 года. Тогда, кстати, меня, плеймейкера, почему–то признали лучшим нападающим турнира, предпочтя Андрюхе Шевченко и Сереге Реброву. И при переполненных «Лужниках» я тоже играл не раз. Например, со сборной Украины в 1999 году. То есть я прекрасно знаю, каково это — выходить на матч «жизни и смерти», когда из–за рева трибун ты не слышишь собственного голоса, а сердце колотится с таким остервенением, что того гляди выпрыгнет наружу. В подобные мгновения особенного эмоционального напряжения я часто вспоминал себя тринадцатилетним мальчишкой, сидящим на трибуне в спартаковском шарфе и молящимся, чтобы мяч после удара Шмарова вонзился в сетку ворот Панова. Я бы многое отдал, чтобы пережить тот эпизод еще раз.
«Золотой» Валера Шмаров навсегда стал для меня авторитетом. Да и не только он. Я изучил всех игроков настолько, что по шагам в коридоре Сокольнического манежа, по голосу определял, кто из них идет. Иметь возможность прикоснуться к тем, кем ты восхищаешься, — это все–таки очень существенный фактор для твоего развития.
* * *Препятствие третье — это когда обнаруживаешь, что есть такие вещи, как сигареты, пиво и шумные компании. Хочется все это попробовать. Нам еще повезло — когда футбольный фанатизм в нас зарождался, других соблазнов почти не было. Это Димке Торбинскому. Лешке Ребко — в общем, всем тем, кто лет десять спустя продирался по нашим тропам, выпала куда более тяжелая доля: компьютеры, клубы, рестораны, концерты. Попробуй–ка на все это изобилие не отвлекись! Единственное, что я себе позволял, так это на накопленный рубль в компании Головского с Джубановым от души оторваться на игровых автоматах (это были безобидные игровые автоматы, не такие, как сейчас). И то те часы я выкраивал не из футбола, а из учебы. Если б школу не прогуливал, вообще в моей жизни никаких развлечений не было бы. Тренировки, тренировки и еще раз тренировки!
И все же как–то незаметно во мне стали появляться не очень–то приятные штришки. Я стал чувствовать себя звездой. Мне хотелось выделяться. До пятнадцати лет я даже играл в разных кедах. Или в одном кеде и одной кроссовке. Таким модником себя ощущал, просто ужас! Еще я обзавелся фиолетовыми подштанниками. Всю Москву объездил, пока купил. И вот представьте зрелище: долговязый парень в разных штиблетах, в каких–то непонятных фиолетовых велосипедках, в выпущенной наружу футболке. Ну натуральный «клоун», а я тогда считал себя стильным–престильным. В четырнадцать–шестнадцать лет человеку явно не хватает адекватности восприятия себя и окружающей действительности.
Столько ребят восторгались своим талантом, думали, что стать великими им предначертано Богом. Таланта–то многим действительно было не занимать, но без серьезного отношения, без титанического труда ничего не добьешься. Как говорил Федосеич, люди стали обманывать футбол. А футбол не обманешь, каким бы гением ты ни был! Судьбы некоторых из тех, кто большие надежды подавал, трагично сложились — сейчас на улице бомжуют, никому не нужны.
Я ведь тоже в какой–то период, лет в тринадцать–четырнадцать, стал портиться, даже курить пробовал. Сейчас уже не скажу, как долго все это безобразие продолжалось. Главное — что я вовремя заметил, как некоторые вокруг стали ломаться и сходить с дистанции. Задумался: а я‑то удержусь, не сверну в сторону? «Нет. — ответил сам себе. — не сверну!» К тому же я осознавал, что в случае чего Федосеич мне голову открутит.
Королев действительно нас держал в ежовых рукавицах. Мы его настолько боялись, что в тот день, когда он устраивал нам проверку школьных дневников, команда была парализована. Люди какие только чудеса не вытворяли: стирали оценки, заклеивали страницы, выдумывали разные фантастические истории, только бы не попасть под раздачу. Накануне вечером я «учил» свой дневник наизусть и, когда трясущимися руками протягивал тренеру, от страха зажмуривался. По шуршанию страниц определял, отыскал Федосеич очередную мою двойку или нет. Когда он спрашивал: «Это за что?» — сердце упрыгивало в пятки.
Да уж, много мы у тренера кровушки попили. Откуда он нас только не вытаскивал! Случалось, и по ушам давал. Я ему благодарен за все. Совместными усилиями удалось уберечь меня от глупостей. Я прибавлял в мастерстве и приближался к следующему испытанию — одному из самых значимых в карьере каждого игрока.
* * *Препятствие четвертое — окончание школы и переход в дубль. Любой пацан, если он продержался до выпуска в «новую жизнь», как манны небесной ждет, что его заметят. Потому что наступает час икс, когда уже нужно определяться с профессией. Если тебя не возьмут в дубль — считай, все. Закончил. Мне кажется, в этом нет никакой трагедии. Андрей Тихонов в свои семнадцать лет вообще о футболе не помышлял и готовился к службе в армии, а потом все–таки стал одним из лучших полузащитников страны. То есть отчаиваться ни при каком раскладе не стоит. Однако подавляющее большинство ребят, если им не поступает приглашение, ставят на своей карьере жирный крест. У меня же была сложность несколько иного рода. В 1991‑м на матч нашего 1976 года рождения приехал весь тренерский штаб основного «Спартака» с Романцевым во главе. То ли этот факт меня вдохновил, то ли просто ЦСКА я так не любил, но тогда я сделал покер. Голы получились будто специально для гурманов, а последний, особо красивый, я забил, обыграв пятерых соперников и издевательски закатив мяч мимо вратаря. Федосеич в разговоре с Олегом Ивановичем заявил, что Титов способен на большее. Неудивительно, что Иваныч загорелся и распорядился перевести талантливого мальчишку в дубль.
Самое поразительное, что Королев ослушался и не отдал меня! Он боялся, что, попав под влияние взрослых мужиков, я начну морально разлагаться, да и сам я еще не чувствовал своих истинных возможностей и в случае неудачи крупно рисковал получить психологическую травму. То есть суть проблемы заключалась в том, чтобы не просто перебраться на следующий уровень развития, а сделать это вовремя и гармонично. Конечно, здорово получилось, что потом с королевского выпуска в дубль взяли двенадцать человек. Только вот последнее, пятое испытание из нас сумели преодолеть единицы.
* * *Препятствие пятое — самое страшное и изощренное: не засидеться в резерве и перебраться в основу. В какой–то момент перед тобой возникает дилемма: ждать или уходить. Передо мной ее тоже пытались поставить, и я, наблюдая за теми, кто играл в центре спартаковской полузащиты, в горькие минуты даже размышлял о смене команды. Ледяхов, Пятницкий, Цымбаларь, Аленичев, Кечинов… Ну и на что тут можно было надеяться? Впрочем, уйти я все равно ни при каком раскладе не ушел бы — «Спартак» значил для меня слишком много. Но когда ты не видишь ближайшей перспективы, а в руках у тебя внезапно появляются неплохие деньги, то возникает соблазн иначе расставить акценты. Вот я и попытался расставить. Понятия профессионального отношения к делу у меня тогда вообще не существовало.
