Анатолий Голубев - Убежать от себя
Рябов усмехнулся. Каждый по-своему переживает поражение. Это только победу все празднуют одинаково: весело, на людях. А когда плохо, когда беда так тянет уйти, в себя, самому себе сказать те безжалостные слова осуждения, которые, увы, уже ничего не смогут изменить. И все-таки он, Рябов, понимая состояние Лучека, наверно, так бы не поступил. Да, каждая спортивная победа неповторима, как непоправимо и поражение. Но спорт куда шире понятие, чем одно-единственное состязание, каким бы дорогим по значимости спортивных наград оно ни было. И каждый живущий в мире спорта не может об этом не помнить.
Вернувшись в автобус, Рябов крикнул: «Поехали!»
«Все мы всходим на эту Голгофу по очереди», – подумал Рябов.
Ресторан и правда оказался роскошным. Будто покрытый золотом бивуак рыбаков на берегу какого-то сказочного многорыбного моря. Сети по стенам, половинки сверкающих лаком лодок, торчащие из стен якоря, стеклянные шары сетевых буев и море, море во всех видах на многочисленных картинах…
Автобус чехословацкой команды прибыл пустым. Замерев на минуту – заказ есть заказ, и фирма должна получить свои деньги: ее мало волнуют эмоции тридцати человек, которым сегодня вечером не полезет в рот и кусок хлеба, – автобус пропел клаксоном и, лихо развернувшись, укатил. Они остались вдвоем – советские парни и шведы. Организаторы, огорченные поначалу отсутствием одного из призеров, быстро утешились, поняв, что вдвоем гулять на тройной рацион – такое здесь выпадает не часто.
Рябов посидел и с Лингреном, и со шведским тренером, и с руководителями хоккейной федерации, счастливыми тем, что турнир закончился без всяких осложнений. Все быстро хмелели. Рябов чокался с каждым, подходившим к нему.
В залах, небольших и уютных, создались свои группки. Сидели в обнимку со шведами. Часы летели незаметно. В красноватом полумраке маленьких залов становилось так шумно, как не было, видно, еще никогда.
Выпал редкий случай, когда в один вечер за стол могли сесть две команды-победительницы. Наши -в турнире, шведы – в этой игре, в которой ничья равна самой большой победе.
Радость, безудержная радость – вот что наполняло этот дорогой ресторан в ту ночь. И бесконечные разговоры на невероятной смеси языков. О том, как игралось, что и кто может, когда кто уезжает. Воспоминания о Родине звучат в разговорах все чаще. Приехавшая первой, по сообщению прессы, советская сборная уедет последней. Но уже пошла гулять шутка: распорядок прибытия и отъезда не надо путать с положением в турнирной таблице! Ну что же, стоящая острота. И не в бровь, а в глаз. А возвращалась на Родину советская сборная последней потому, что посольство предложило провести день в столице, а вечером встретиться с советской колонией.
Рябов заволновался уже в полночь – не так-то просто собрать команду! Кто может удержаться в обстановке такого буйства, когда подают такую отменную жареную рыбу? На что Борин, сам из тюменских краев, сказал: «Ничего продукт! Но до малосольного муксуна этой рыбке, как до луны!» И все ему охотно поверили. Потому как уж очень хотелось домой. И хотя завтра, с посольским приемом, их ждал еще один день опьянительного триумфа, все мысли уже были там, на Родине.
Колю и шведского вратаря Рябов нашел в лодке. Словно два первоклассника, они сидели на банке, и шведский вратарь показывал ему свой миникомпьютер. Рябов был в курсе. Газеты сообщили, что швед заслужил звание самого смелого вратаря и получил приз – пишущую машинку «Олимпия». Но он окончил только три класса начальной школы – зачем ему машинка? И попросил организаторов обменять ее на компьютер.
– Здо-оро-во, – ласково говорил Коля.– Считать пропущенные шайбы можно!
Не понимая смысла его слов, швед, глядя на приветливую, добродушную улыбку, кивал больше своим мыслям и тянул:
– Я-я-я! Си-сии-си!
Когда наконец команда собралась в автобусе, кто-то уже похрапывал в кресле, а кто-то еще пытался угостить приятеля апельсином, прихваченным из ресторана. Не досчитались двоих. Минут через пять их нашел врач Олег Александрович. На вопрос, где были пропавшие, лишь загадочно улыбался. И утомленный Рябов не стал приставать.
Отъезжали с песнями, ревом клаксонов. Приближалось утро – небо стало совсем бездонным и прозрачным. Темень спала.
Шведский автобус стоял полупустой. И только те из победителей, которые держались на ногах, вялыми криками пытались собрать своих товарищей.
Когда подъехали к гостинице, Рябов увидел, что на заднем сиденье блаженным сном ребенка спит Лингрен. И хитрая физиономия Глотова выражала блаженство и умиление.
Рябов забрал Лингрена к себе в номер и попросил переводчика сообщить в отель шведов, что Лингрен будет ночевать у него… Хотя какая там ночевка, когда вот-вот взойдет солнце!
35
– Да, отец, между прочим, тут один материал… – Сергей подал Рябову свернутую лопаткой, как для боя мух, газету.
«Не об этом ли они шептались с Галиной? – мелькнуло у Рябова.– Почему газета, которая, судя по словам сына, должна меня интересовать, пролежала так долго, что Сергею пришлось оправдываться?»
Впрочем, день сегодняшний и впрямь особый. Может, и случались воскресенья у Рябова, с которыми рабочие дни просто не шли ни в какое сравнение, но по эмоциям, по открытиям, по внутреннему накалу, который пришлось ему сегодня испытать, этот воскресный день стоил рабочей недели.
Он посмотрел сыну вслед. Тот явно не проявил желания присутствовать при чтении.
Рябов открыл «Комсомольскую правду». Жирный заголовок бросился в глаза с четвертой полосы: «Последний шаг к Олимпу». В тексте слишком часто замелькала, словно рвалась из тесной газетной полосы на свободу, фамилия Рябова. Он, не читая, кинул взгляд в конец большого, занимавшего полполосы, материала. Под ним стояла фамилия Збарский.
«Ничего не сказал, плут, – проворчал Рябов.– Вчера же говорили по телефону. Вот уж характер, моего стоит!»
Из окна лился глухой серый свет, но в комнате с каждой минутой темнело. Рябов только что различал газетный шрифт, и вот уже он поплыл перед глазами, сливаясь в единое темное поле. Как слились с фоном стен и стулья, и стол, и резной буфет. Еще угадывались пятнами домашние предметы, но очертания их неопределенны, и только память опознает – там стоит шкаф, там диван…
Рябов прошел к письменному столу, шаркая ногами. Только сейчас он почувствовал, как устал. Чтение письма Палкина – самое легкое, что он делал сегодня, – отняло последние силы. И хотя внутренняя радость распирала его, сам он тяжелел, как и смеркалось, с каждой минутой. Пока шарил рукой в поисках выключателя настольной лампы, натолкнулся на очки. Водрузил на нос. Когда вспыхнул яркий, слепящий после темноты свет, Рябов выждал, пока глаза привыкли к новому освещению, и, устроившись в кресле поудобней, как будто располагался надолго, принялся читать.
За строками незнакомого материала угадывались – он мог буквально по времени определить, когда они с автором говорили и спорили о написанном, – его, рябовские, мысли.
Время от времени Борис Александрович недовольно хмыкал – материал выглядел слишком апологетическим. Автор не касался биографических сторон жизни старшего тренера сборной страны. Фокус материала был направлен на одно – зачем и ради чего жил этот человек.
Рябов поймал себя на том, что думает о себе в третьем лице.
С присущей ему железной логикой Збарский анатомировал жизненные взгляды Рябова, его внутренний мир, ловко обходя многие острые углы. Говорил только о деле, и тут он мог говорить искренне, без обиняков. Из всего материала можно было сделать два вывода. Первое – советский хоккей очень многим обязан в своем развитии и становлении Рябову. И второе – этот хоккей, логически завершая поступательность движения на современном этапе, должен доказать свое превосходство, развеяв в серии матчей миф о непобедимости канадских профессионалов.
«Эти встречи, историческая неизбежность которых ясна и нам и канадцам, не есть личное дело Бориса Рябова. Он только выразитель насущного веления времени. Он не только поставил, точно сформулировал все предварительные задачи и привел отечественный хоккей к вершине Олимпа, сделал надежной альпинистской связкой созданную им отечественную школу, но и титаническим трудом сплавил усилия целого поколения талантливых советских мастеров хоккея в команду экстра-класса.
Общее мнение большинства советских специалистов– хотя есть и иные точки зрения – нынешнее поколение мастеров клюшки готово доказать свое мастерство. Конечно, спорт есть спорт. От неудачи никто не застрахован. Но испытать огорчение от неудачи, как и радость победы, нельзя без самой борьбы. Зачем становиться в смехотворную позицию канадских профессионалов, которые сначала очень удивлялись, услышав такое понятие, как «советский хоккей». «Разве есть такой?» Потом долгое время твердили, что хоккей, в который играют любители, и хоккей профессионалов – разные игры. Потом просто стали утверждать, что уровень мастерства несоизмерим… Так давайте соизмерим!»
