Игорь Фесуненко - Пеле, Гарринча, футбол-2
Отсюда же и его феноменальный сексуальный аппетит, о котором близко знавшие его люди рассказывают со смешанными чувствами ужаса и восхищения.
(Мне приходилось не раз слышать от тех, кто был дружен с Манэ, что иногда он во время беседы с друзьями в своем доме вдруг нервно вскакивал, бежал в соседнюю комнату, где отдыхала от трудов праведных Эльза Соарес, и лихорадочно занимался с ней любовью, не заботясь о том, что через неприкрытую дверь звуковая партитура этой бурной мизансцены становится достоянием гостей, которые с улыбкой и завистью комментируют темперамент амфитриона. Через пять-десять минут, удовлетворенно посапывая, Гарринча возвращается к гостям и продолжает беседу…)
Именно этими чертами был обусловлен и трагикомический эпизод (о нем мне рассказал Жоан Салданья), в ходе которого великий футболист едва не попал за решетку по причине своего необузданного темперамента.
Началась эта история в 1959 году в Швеции, где «Ботафого» был на очередных футбольных гастролях. В каком-то маленьком провинциальном городке, где команда находилась проездом всего сутки, день и ночь, Гарринча соблазнил горничную, пришедшую убрать номер. Игроков там, как всегда, разместили в комнатах по двое, но сосед Маноэла отлучился в бар выпить бутылку пива, а Гарринча за эти двадцать минут умудрился сделать свое привычное и приятное дело.
А через несколько часов команда снялась с якорей и отправилась в какой-то другой город на очередной матч.
Обычный дорожный «роман», заурядная, казалось бы, история: такие мимолетные приключения являются неизбежным следствием драконовской строгости режимов, навязываемых спортсменам. И сам Гарринча, и тысячи других его коллег в разных городах и странах проделывали такие операции миллионы раз. И много еще будет таких приключений на разных широтах и меридианах. Но только с вечным неудачником и ненасытным сексуальным хищником Гарринчей одно из них вдруг обрело характер то ли шекспировской трагедии, то ли опереточного фарса, то ли полицейского детектива. Смотря с какой стороны глядеть…
Оказалось, во-первых, что случайная подруга, которую Манэ одарил своей стремительной и жаркой двадцатиминутной любовью, была, увы, несовершеннолетней.
Во-вторых, вскоре, как и следовало ожидать, обнаружились те самые последствия, которые так огорчают юных дев, доверяющих свою чистоту и нежность неопытным сверстникам или опытным, но случайным ловеласам.
Случись это в Бразилии, никто бы и бровью не повел. Но в чопорной скандинавской стране разгорелся скандал. Общество защиты одиноких матерей мгновенно установило по книгам регистрации отеля имя преступника, совершившего гнусный акт растления малолетней согражданки, и развернуло грандиозную кампанию с целью его поимки и примерного наказания. В Рио-де-Жанейро полетели письма и телексы с категорическим требованием выдать злодея для свершения над ним суда по законам цивилизованного мира.
Но кто, скажите на милость, в канцелярии бразильского профессионального футбольного клуба, занятого множеством больших и малых повседневных проблем, связанных с бесконечными футбольным турнирами и чемпионатами, будет обращать внимание на какие-то странные письма из Швеции относительно каких-то внебрачных детей?! Кто станет хотя бы дочитывать до конца депеши и телеграммы с этим вздором?!
Почта из Швеции отправлялась в корзинки для мусора. Так прошел год, потом пошел другой. Родившийся в положенные сроки симпатичненький кроха-метис (попытайтесь, уважаемый читатель, представить себе этот генетический нонсенс: смуглый метис — в стране белокурых викингов?) вызвал бурю сочувствия к девочке-матери и соответственно подстегнул энергию старых дев из Общества защиты одиноких матерей.
Бесплодная кампания по поиску соблазнителя продолжалась бы еще много лет, если бы не анекдотический казус: «Ботафого» снова приехал на гастроли в Швецию, и мало того — оказался в этом же самом городке, где Манэ и его коллегам надлежало сыграть очередной товарищеский матч!
Гарринчу повязали прямо у трапа самолета. Ничего не подозревавший Манэ отправился за решетку, так и не поняв, за что, а изумленные картолы клуба бросились за разъяснениями к местным властям.
«И вскоре нам стало ясно, — рассказывал мне Салданья, что парню светит довольно большой срок…»
Суд устроили быстрый и праведный. Когда Манэ объяснили, в чем дело, он радостно засмеялся: до сих пор у него рождались только девочки. И в браке, и вне брака. К тому времени у супруги Наир родилось уже не то пять, не то шесть дочерей (а всего к концу брака их набралось восемь), а тут, пожалуйста, нате вам — парень! Наконец-то!
Потом он с совершенно невероятной в его устах деловитостью вдруг предложил: «Давайте, я возьму эту девочку вместе с ребенком к нам, в Рио, куплю ей там квартирку. И буду навещать пару раз в неделю. Допустим, по понедельникам и пятницам. А в остальные дни буду жить в своей семье».
«Меня чуть инфаркт не хватил, когда я это услышал, — смеялся Жоан Салданья. — Я только-только успел крикнуть переводчику, чтобы он не перевел это „предложение“ для судьи. Иначе Манэ добавили еще бы срок за полигамию…»
В конце концов Общество защиты одиноких матерей, осознав, с каким субъектом оно имеет дело, отозвало свой иск, решив взять под опеку бедную девочку.
А Маноэла Франсиско дос Сантоса, заклеймив позором и негодованием, решено было отпустить на все четыре стороны.
«Он так и не понял, — рассказывал Жоан, — за что к нему придираются „эти судьи“ и „те старые мегеры“ (дамы из Общества защиты матерей, взявшие на себя роль общественных обвинительниц). Он сидел на скамье подсудимых, невозмутимо улыбался и так и не понял, что был на волоске от очень больших неприятностей».
Это тоже было следствием генетических особенностей натуры этого человека. Индейца. Так и оставшегося индейцем до конца дней своих.
И конец этот стал именно таким, каким он очень часто бывает у индейцев, вошедших в слишком тесное и столь губительное для них соприкосновение с нашей «белой» цивилизацией.
Окончив в конце концов свою игровую карьеру, он так и не смог найти себе никакого подходящего занятия. И дело не только в том, что не было у него никакого образования, не имел он даже самой простой специальности, дававшей возможность заработать себе на кусок хлеба.
Нет, он просто не умел и не мог РАБОТАТЬ! Опять-таки придется повторить: он был ИНДЕЙЦЕМ! Человеком, совершенно не приспособленным к жизни в нашем суперорганизованном мире. Человеком, живущим только сегодняшним днем. Точнее — минутой. Хочется женщину, Манэ отправляется на поиски. Хочется выпить, берется за бутылку. И женщин, и бутылок в его жизни было более чем достаточно. И чем дольше он жил, тем глубже погружался в этот омут.
Друзья, отдадим им должное, пытались его куда-то пристроить. Но разве можно было придумать для него что-то подходящее? Еще в то время, когда он жил с Эльзой Соарес (а после нее у него было множество иных, как правило, случайных подруг и одна — постоянная, считавшая себя его женой — Вандерлея), родилась почти гениальная идея — пристроить его на пост официального представителя бразильского Института кофе в Италию.
К тому времени дела у него пошли совсем плохо: за невыплату алиментов (Наир обратилась в суд) у Манэ был конфискован маленький дом, которым он по категорическому настоянию друзей обзавелся в момент, когда у него еще были деньги.
После недолгого разбирательства судья Аурео Бернардес Карнейро (с дрожью в голосе и со слезами на глазах — он ведь был болельщиком «Ботафого» и неистовым фаном футбольного таланта Гарринчи) приговорил Манэ к тюремному заключению на срок «до погашения невыплаченной алиментной суммы». И пошел бы наш герой за решетку, если бы не помощь еще одного фана: банкира Жозе Луиса Магальяэса, который и выплатил Наир задолженность по алиментам Манэ.
В этот период все у Манэ рушилось, все ломалось. Вдобавок к упомянутым неприятностям он попал (по своей неосторожности) в серьезную автокатастрофу, в результате которой погибла его теща — мать Эльзы Соарес и была ранена его с Эльзой дочка. Друзья потом вспоминали, что именно в те дни окончательно исчезла с его лица веселая улыбка, с которой он жил всю жизнь, с которой играл в футбол, любил женщин, пил тростниковую водку-кашасу с друзьями, не задумываясь о будущем и не оборачиваясь к прошлому.
И вот в этот самый черный период его жизни, когда Эльза собиралась на большое гастрольное турне по Европе, у кого-то из друзей родилась, как уже было сказано, идея отправить с ней Манэ и пристроить его полпредом Института кофе на бразильской торгово-промышленной выставке в Милане. (Вспомним, что спустя тридцать лет именно полпредом бразильского кофе к нам приезжал Пеле, и согласимся, что история иногда повторяется. «Первый раз как трагедия, второй — как фарс», — сказал мудрец. Правда, тут фарсом стал как раз самый первый опыт: с Манэ.)
