Ашот Мелик-Шахназаров - Олимпионник из Артаксаты
Когда строгие, величественные в своих пурпурных одеяниях элланодики, подняв в знак приветствия левую руку, вошли в широкий живой коридор, образованный встречающими, наступила благоговейная тишина. Она длилась недолго. Уже в следующее мгновение, в тот самый миг, когда бегуны на один дромос тоже подняли левые руки, чтобы поприветствовать жителей Олимпии и гостей, терпеливо дожидавшихся этого момента, толпа возликовала.
Восторженные крики прокатились по Олимпии и достигли самого Леонидайона, послужив знаком к выступлению проконсула и его свиты. Предупреждённые конным гонцом, они уже стояли возле своих коней и ждали этого своеобразного сигнала, чтобы двинуться в путь. В короткий путь, который начинался у резиденции проконсула и заканчивался на правом берегу Кладея, у самого выезда на мост со стороны города.
Неожиданно все звуки перекрылись диким ржанием и воплями. Четвёрка взбешённых коней раз за разом вздымалась на дыбы, приводя в ужас окружающих.
— Горе нам! Зевс разгневался на Олимпию и её Игры!
— При чём тут Олимпия? Громовержец хочет наказать только высокомерную Деметру!
— Явиться на встречу атлетов на квадриге!.. С такими конями не всякий олимпиец может совладать!
— Спасайся кто может!
— Куда спасаться? Людская стена крепче стен Альтиды!
— Зевсу не угодны нынешние Игры! Он решил наказать нас! А виной всему Деметра и её кони!
— При чём тут Деметра? Да и её ли это кони?
Кони, конечно, не принадлежали Деметре. Это были гнедые её отца, богатея Никоса, запряжённые в её квадригу. Застоявшиеся в долгом ожидании, успевшие сначала продрогнуть на утреннем холоде, а затем испытать дремотное воздействие жаркого летнего солнца, разбуженные неожиданным рёвом толпы, они словно очнулись от глубокого сна и теперь, дрожа от охватившего их страха и возбуждения, попытались унестись прочь.
Им ничего не стоило пересечь в несколько скачков Священную дорогу, снести живую изгородь людей на противоположной стороне, раздавить её и, увлекая за собой искалеченных, раненых и убитых, сорваться с высокого берега вниз, к водам Кладея.
И если этого пока не случилось, то лишь потому, что Деметра не потеряла присутствия духа. Натянув что есть силы вожжи, она искусно перебирала их, пытаясь удержать испуганных коней. Удержать, потому что успокоить их не было уже никакой возможности. Люди, стоявшие вокруг квадриги, шарахнулись в сторону. Были слышны стоны и крики раненых.
— Держи их, Деметра! Не дай нам умереть, не увидев Игр! — с мольбой заклинали гереонику люди, которым некуда было деваться из-за напиравшей сзади толпы.
Невероятным усилием Деметра заставляла себя передёргивать вожжи поочерёдно то правой, то левой рукой. И в такт им дёргались железные удила. Они оставляли кровавые следы на губах коней, которые с храпом вскидывали головы. Гладкие коричневые крупы гнедых потемнели от пота, и красивые ещё недавно конские морды, сейчас оскаленные, покрытые пеной, казалось, принадлежали какому-то четырёхглавому чудовищу.
Ужас сковал присутствующих. От неожиданности опешили даже многоопытные и немало повидавшие на своём веку элланодики. Правда, к чести большинства из них, они не потеряли олимпийского спокойствия и остались стоять на своих местах в десятке шагов от юной гречанки, которая пыталась сладить с четырьмя лошадьми.
— Берегись, Деметра! Прыгай с квадриги! Ещё не поздно! — Это кричал Ликас, которого больше беспокоила судьба красавицы, чем людей, могущих погибнуть под копытами. Двое или трое элланодиков скрестили руки на груди, собираясь достойно встретить смерть под копытами взбешённых коней. Ещё четверо застыли в разных позах, готовые разделить участь своих товарищей. Остальные закрыли лица руками или отвернулись, покрыв головы пурпуром плащей.
Кровь сочилась по рукам Деметры, изрезанным узкими вожжами, силы покидали её. Хотя прошло ничтожно мало времени, было ясно, что развязка, ужасная, кровавая развязка, близка — слишком уж неравными были противоборствующие силы! Вдруг среди атлетов произошло какое-то движение. Один из них пролетел сквозь всю процессию, пересёк багрово-красный барьер элланодиков и, сделав ещё пять-шесть стремительных шагов, прыгнул. Это был восхитительный прыжок. Атлет ловко рассчитал момент. Он прыгнул, когда лошади опустили на мгновение передние ноги, чтобы, оттолкнувшись от земли, вновь вздыбиться. Благодаря храбрости, необыкновенной ловкости и мощности прыжка атлет вознёсся над первым конём, опёрся руками о круп второго и опустился на четвёртого.
В затихшей на мгновение толпе, поражённой отважным поступком неизвестного, который рисковал быть сброшенным и растоптанным под копытами, отчётливо раздались какие-то гортанные выкрики на незнакомом языке. «А-а-а…» — пронеслось над толпой. Те, кто находился в первых рядах и сохранял ещё способность воспринимать происходящее, увидели, как рядом с квадригой очутились два золотистых коня, как сидевшие на них всадники вскочили ногами на сёдла, оттолкнулись от них и опустились почти одновременно на крупы двух лошадей в колеснице. Кони ещё пытались бороться с невесть откуда свалившимися на них всадниками, но их уже держали под уздцы набежавшие люди, уже снимали бережно с колесницы Деметру и, освободив её руки из окровавленных ремней, осторожно несли прочь.
Подхватив своих лошадей, двое всадников направились к атлету, находчивость которого позволила усмирить коней Деметры, Подойдя, они поочерёдно приветствовали его, положив левую руку на его правое плечо. Слов, которыми они обменялись при этом, никто в толпе не разобрал — это был чужой язык.
Те, кто стоял поблизости, старались разглядеть смельчака. Это был молодой человек довольно высокого роста, крепкого телосложения. Бритое, безусое лицо с правильными чертами обрамлено густыми курчавыми волосами, спускавшимися от висков почти до подбородка. Взгляд — мужественный и открытый. Его красивые, цвета меди, волосы горели огнём в лучах солнца, а светлые голубые глаза казались бездонными. Отвечая тем же жестом на приветствия, он улыбался. Затем он обвёл взглядом окружающих, круто повернулся и быстро зашагал сквозь строй элланодиков и состязателей к концу колонны, туда, где белели хитоны жрецов. И все почтительно расступались, уступая ему дорогу.
Звук трубы, резко прозвучавший в наступившей тишине, вернул всех к действительности. Переговариваясь между собой, обсуждая происшедшее, люди подравнивали живой коридор, пропуская шествие в сторону моста, где его по традиции должен был встретить римский проконсул.
Элланодики двинулись торжественным шагом вперёд. За ними последовали состязатели. Вскоре ничто уже не напоминало о драме, которая разыгралась здесь и легко могла бы превратиться в трагедию, если бы не смелость и отвага трёх чужестранцев.
Процессия приближалась к мосту. Тут уже стояло несколько всадников. Впереди проконсул Элиды, гордо восседавший на белоснежном скакуне, сзади — его свита и телохранители. Люди радостно приветствовали атлетов, проходивших мимо с поднятой вверх левой рукой. Прошли бегуны, панкратисты, борцы. Наконец показались кулачные бойцы, и среди них тот, кого зрители искали глазами.
Он шёл среди поединщиков. Шёл с достоинством, но легко, непринуждённо, подняв, как и все, левую руку в знак приветствия. Красивое лицо поединщика было уже совершенно спокойным. У всех, кто мог хорошо разглядеть незнакомца, возникал один и тот же недоуменный вопрос: неужели этот молодой человек занимается кулачным боем? Разумеется, раз элланодики допустили его к Играм, он умеет драться. Но почему же у него не сплющены уши, не сломан нос? Почему не видно шрамов над бровями? Очевидно, по молодости лет он не имеет большого опыта в поединках. Но тогда горе его красоте! На Олимпийских играх нет поединщиков с лёгкими кулаками. Удары лучших из кулачных бойцов способны сбить с ног буйвола.
Снова прозвучала труба. Шествие остановилось. Над толпой ещё витал гомон, когда проконсул, важный и напыщенный, начал свою речь. Он заговорил, уверенный, что при первых звуках его голоса установится полная тишина:
— Именем божественного цезаря, императора Феодосия Великого, самодержца Восточной Римской империи, я приглашаю вас в священный город Олимпию, где по заведённому многовековому обычаю атлеты покажут своё мастерство, свою силу, ловкость, отвагу и выносливость на Играх, родившихся в честь бесподобного Зевса.
Толпа жадно ловила слова проконсула. И хотя каждую олимпиаду они повторялись почти без изменений, слушали его так внимательно, как если бы это происходило впервые. Проконсул приветствовал элланодиков, жрецов и атлетов, он желал им всяческих успехов на Играх в Олимпии — столице мира, молодости, бодрости тела и духа. Затем под восторженные крики толпы он повернул коней, проехал со своей свитой мост и остановился у въезда в город на левом берегу Кладея.
