Лев Филатов - Наедине с футболом
В тот раз ЦДКА имел 39 очков, «Динамо» – 40. Волею календаря их встреча оказалась последней. Служащий, составлявший расписание матчей, показал себя незаурядным сценаристом. Москва была взволнована и с неделю с замиранием сердца ждала этого дня.
Много лет спустя я смотрел кинохронику об этом матче. Дожидаясь начала, напрягся в предвкушении, а когда лента кончилась, был даже не разочарован, а оскорблен в лучших чувствах. Кадры деловито, последовательно воспроизводили комбинации и прорывы, удары и падения – все то, что было забыто, но отсутствовало то, что запомнилось навсегда. На поле разыгралась драма, а хроника гнала эпизоды, которые могли быть и в любом другом матче, гнала вечное футбольное движение.
…Я сидел, как всегда в те годы, на «Востоке». Трибуна дешевых билетов, откуда бросали в небо белых голубей, их полетом продолжая и приветствуя всегда невероятный, дух захватывающий полет мяча в гол. Ее завсегдатаи гордились своей независимостью, затевали громовое скандирование, чуть только что-нибудь было не по ним, и у других, покладистых, трибун пользовались репутацией отпетых и буйных. Тогда мне безотчетно нравилось там сидеть. А сейчас я думаю, что люди на «Востоке», сами поигрывавшие, душой, нутром чувствовали игру и малейшая фальшь, несправедливость коробили их и воспламеняли. Ушел в прошлое динамовский «Восток», трибуны выравнялись.
Хотя минуло много лет, помню, что день был прохладный, сеялся мелкий дождь. Судил эстонец Саар, которому я (и не один я) полностью доверял. Нравилась его крупная, внушительная фигура, резкие, упрямые и смелые жесты. Человек этот не казался способным к дипломатии, к уклончивым, опасливым решениям.
Матч сложился увлекательно, как по заказу. Сразу же Бобров забил гол, и тем самым чемпионом стал ЦДКА. Стадион еще переживал эту новость, как Бесков послал ответный мяч. Теперь чемпион – «Динамо». Тогда электрических табло еще не изобрели, цифры счета переворачивали вручную в круглых бойницах на башнях «Востока». Удар Николаева – и мы оборачиваемся, чтобы увидеть, как выглянет двойка. Опять чемпион – ЦДКА.
В начале второго тайма – трагедийная ситуация. Слева навесил Савдунин, и центральный защитник армейцев Кочетков, не имея терпения дождаться выбежавшего вратаря Никанорова, нелепо срезает мяч в угол своих ворот. Чемпион – «Динамо».
Слишком уж проста и слишком тяжка ошибка! Пусть в футболе все бывает и все идет в счет, но в таком матче подобная оплошность нестерпима, не ей бы полагалось короновать чемпиона… Даже динамовским болельщикам неловко открыто выражать радость – она отдавала бы злорадством. Оттого и затих, замер стадион…
Гонг: пять минут до конца. Тогда звук гонга входил в обиход матчей, и мы на трибунах знали, что он сигнал и к последней атаке, и к тому, что выигрывающим осталось вытерпеть, продержаться совсем немного, а если матч складывался неинтересно, по звуку гонга можно было двигаться к выходу.
Кочетков (обратите внимание!) кинулся вперед, отдал мяч на рывок В. Соловьеву. Сильный удар. Мяч отражен штангой, возле ворот «Динамо» столпотворение. Стадион на ногах, и тут возник Бобров… Одип он, с его резиновой, чуткой ловкостью, с его игровым счастьем, был способен угадать и метнуться туда, куда отскочил мяч, и дослать его в ворота. Чемпион – ЦСКА. Теперь уже окончательно.
Так вот, Кочетков. Загнав мяч в свои ворота, он оказался во власти одного всепоглощающего порыва – забить ответный гол. Его тянуло к чужим воротам, он не видел для себя иного выхода из ужасного положения кроме как в том, чтобы самому забить в динамовские ворота или подтолкнуть товарищей, заставить их это сделать. Для него теперь это уже был не просто гол победы, а гол спасения.
Кочетков был игрок страстный. Был он приземист, не возвышался и не выделялся, выглядел даже непривычно среди тогдашних центрхавов, людей, как правило, высоких, сильных, сама стать которых внушала доверие. Но он горел отвагой. Смуглый, широкоскулый, толстогубый, с азиатским разрезом глаз человек. Он был бесстрашен, быстр и расторопен. Кто-то другой на его месте, может быть, и сумел бы тогда держать себя в руках, а Кочеткову это было невмоготу, он не был создан для хорошей мины при плохой игре. На него свалилось несчастье, время как-то особенно быстро припустило. Еще немного – и все кончится, и он останется наедине с неизбывным горем. Останется на годы, навсегда, потому что такое не забывается. Люди забудут, а он никогда.
Стадион во все глаза смотрел на безмолвную драму и понимал человека, рвавшегося на части, чтобы делать и то, что велели обязанности, и то, что он один считал себя обязанным сделать. И нельзя было его не пожалеть, нельзя было не разделить с ним его метаний. Когда же в конце концов именно он послал мяч Соловьеву, как бы доверив ему тот удар, который снимет с него боль, и удар был нанесен, а потом Бобров забил гол, развязка показалась мне по-человечески верной: в ней выразилось трепетное биение страждущей души, и, честь и хвала футболу, душу эту он понял, простил и сотворил чудо.
Мне тогда был недоступен футбольный мир, и лишь чтение «Советского спорта» позволяло сверять свои впечатления с мнением сведущих людей. На следующее утро я прочитал: «Кочетков хватается за голову, и все его дальнейшие действия продиктованы отчаянием. Он пытается во что бы то ни стало загладить свой промах и делает еще одну непростительную ошибку. Он уходит далеко вперед и чуть ли не сам пытается забить гол. Отчаяние – плохой советчик. Динамовцы могли этим воспользоваться, тем более что ошибка Кочеткова на некоторое время расхолодила и команду ЦДКА…»
Под отчетом стояли три подписи, как под приговором суда: заслуженные мастера спорта А. Дангулов и П. Исаков и А. Вит. Позднее у разных других авторов я натыкался на рассудительно-укоризненные разборы двойной ошибки Кочеткова. Она на какое-то время сделалась расхожим примером того, как нельзя терять голову и нарушать тактические правила, что бы ни случилось. Авторитеты надо мной имели большую власть. Но и они, сидевшие в отдельной ложе на «Севере», не сумели заставить отказаться от впечатления, под которым я находился полчаса на «Востоке». Я его не перечеркнул, не забыл и сегодня, по прошествии многих лет, от него не отказываюсь. Меня не убедило бы даже покаяние самого Кочеткова: я знал бы, что он клеймит свою ошибку с легкой душой, поскольку она исправлена.
Вроде бы теперь, когда в памяти десятки случаев суровых расплат за отступления игроков от тактических канонов, полагалось бы безоговорочно принять сторону людей, писавших тот отчет в «Советском спорте». Да, понимаю, они тогда смотрели на матч иначе, чем я, – глазами спокойными и добросовестно зафиксировали сбой в игре ЦДКА. Они обязаны были это сделать. Но до сих пор считаю, что тот случай был исключительным, из ряда вон выходящим, а оценен был мерками привычными, служебными. А он в них не умещался.
Для меня так и осталась без ответа фраза «динамовцы могли этим воспользоваться». Почему же не воспользовались? Думаю, что и на них произвели впечатление рывки вперед Кочеткова «не по правилам», они их не понимали и побаивались, тем более что счет 2:2 их устраивал и невольно оттягивал к своим воротам.
Впрочем, я не намерен затевать спор, это тем более неуместно, что всех Трех авторов газетного отчета нет в живых, а память о них для меня дорога…
Дело, мне кажется, тут вот в чем. У игры есть свои ноты, фальшь полагается замечать, за нее надо отчитывать, на ней надо учить молодых. Поводов для подобных нравоучений сколько угодно в каждом календарном матче. Но выпадают события, когда перестают действовать вдоль и поперек изученные закономерности, и риск предстает перед нами как благородное дело. Так было в финале Кубка 1954 года. Играли те же «Динамо» и ЦСКА. Весь второй тайм в воротах «Динамо» стоял вместо удаленного с поля Яшина полузащитник Байков, и армейцы не могли забить ему как заколдованному, и стадион, помню, болел за Байкова, попав под власть редкостного зрелища. Правда, армейцев тогда, как и динамовцев в нашем случае, счет уже устраивал. Как бы то ни было, на Байкова в тот день зрители смотрели как на чудотворца.
До сих пор продолжаю считать, что Кочетков своим дерзким отклонением от нормы смутил, обескуражил динамовцев, что, всем правилам назло и вопреки, дало его команде шансы на спасение. Скорее всего, из поведения Кочеткова нельзя делать положительного примера, но так же несправедливо и помещать его в учебники в качестве элементарного просчета. Исключительность обстоятельств оправдывала исключительность поведения.
В этом давнем матче заключена вовсе не одна прописная дисциплинарная тактическая мораль, как это пытались представить. В нем – необычайность поворотов, тех поворотов, которые врезаются в память, творят легенды и делают футбол зрелищем многозначительным, более говорящим уму и сердцу, чем соревнование в беге, ударах и попаданиях в ворота.
