Нерушимый 6 - Денис Ратманов
— Это беспредел, — сказал я, вытащил из сумки повестку, приблизил к камере. — Вот снимайте. Я перехожу в «Динамо» не по своей воле. Мне поставили условие: или два года в армии, или — «Динамо».
Журналисты принялись радостно снимать, парни оживились, столпились за моей спиной — прямо маленький митинг получился. Я продолжил:
— До сегодняшнего дня я думал, что живу в свободной стране, где соблюдаются законы, но это — настоящий беспредел. Они даже не попытались со мной договориться по-хорошему, поставили перед фактом! Хотя весенний призыв давно закончился.
— А если попытались бы договориться, каковым было бы ваше решение? — спросила журналистка.
— Я бы отказался, потому что «Титан» — не просто команда, это моя семья. Я хочу обратиться к болельщикам «Титана»: ребята, вы лучшие болельщики на земле! Все наши выигрыши — благодаря вашей поддержке. Десятого мая мне надлежит явиться в военкомат. Обещаю сделать все возможное, чтобы поскорее вернуться в команду! Я верю, что справедливость восторжествует. С вашей поддержкой, с поддержкой честных журналистов, надеюсь, мы победим генеральский беспредел!
Димидко позади меня зашипел:
— Что ты несешь? За решетку захотел?
Я обернулся и сказал:
— И вы не молчите! Пока все молчат, будет твориться такое в стране!
Вперед выступил Левашов и, сверкая глазами, на полном серьезе воскликнул:
— Свободу Нерушимому! Нерушимого — назад в Титан!
Димон может поднять волну среди болел. Эх, знали бы «титаны», что сейчас они невольно разыгрывают сценарий тех самых генералов!
— Мы этого так не оставим! — вскинул голову Микроб. — И добьемся правды!
— Да! — поддержал его Погосян и добавил: — О каком честном футболе после всего случившегося может идти речь?
Димидко, хоть был с ними полностью согласен, подошел к журналистам, буквально грудью на камеру кинулся, как на амбразуру.
— Пожалуйста, уходите! И не пускайте это в эфир. Парни молоды, горячи, в них говорит обида.
— Нет! — вскинулся Микроб. — Мы будем говорить!
К нему подошел Матвеич, отвел в сторону и что-то зашептал на ухо.
Ожил Федор, и это хорошо.
Ветераны, у которых были семьи, нас поддерживали молча, но ничего не говорили — и правда боялись репрессий.
Раскинув руки, Димидко погнал нас прочь, как пастух — стадо. Оператор снимал не переставая, журналистка что-то говорила в микрофон.
Чуть отойдя, Димидко высказал свое мнение:
— Цензура не пропустит этот репортаж, а вот нам ваши слова могут аукнуться: «Титан» начнут топить.
— Не начнут, — не согласился я. — Вот посмотрите. Да поймите вы, что общественное мнение — единственное, что поможет мне вернуться!
Было тошно, потому что стало видно, насколько же просто управлять людьми, а они и не будут догадываться, что исполняют заранее прописанные роли. А что происходит на самом деле, я сказать не могу.
— Ох, Саня, вроде ты умный парень, но какой же дурак! — покачал головой Димидко.
— А что мне делать? Смиряться? Спасибо, нет.
— Поддерживаю! — сказал Погосян. — Будем гнать волну. Может, до самого Горского дойдет!
Матвеич осадил его:
— Горский в принципе за красивый футбол, что ему какой-то «Титан»? В его представлении у Сани в «Динамо», наоборот, больше перспектив. Да вообще никто нас не поймет! Все спят и видят себя в вышке, а тут, ты посмотри — Нерушимый недоволен. Даже болелы вряд ли поймут. Команда — как семья… Да так никто не мыслит…
— А ты? — оборвал его Матвеич.
Димидко потупился и вздохнул.
— А я — старый дурак. И если бы мне предложили место… да хоть в «Спартаке» или ЦСКА том же — тоже отказался бы. Потому мне никогда олимпийских высот не достичь, а вы — можете.
— Мы вместе сможем, — поддержал его я. — И в следующем году поедем в Европу, вот увидите.
— Саня, ты — идеалист, — резюмировал Димидко.
Дальше мы шли молча. Потом молодняк, кроме Жеки с Игнатом, собрался у нас, даже Левашов пришел, и все с радостью разобрали уготованные им роли. Революционное движение возглавил Микроб, похоже, он нашел, чем заполнить пустоту в душе.
* * *
Девятого мая мы не праздновали, потому что День Победы оборачивался днем поражения для нашей команды. Пока весь Союз отмечал, на центральных улицах городов царила восстановленная техника тех времен и люди в форме солдат Великой Отечественной, мы пришли на стадион гонять двусторонки, готовиться к предстоящему матчу с фаворитом сезона — «Торпедо».
А вечером парни устроили мне проводы в армию: Погосян наготовил стейков, пришла Дарина с бутылкой безалкогольного вина и стопкой газет.
— Вы видели, что пишут? — проговорила она, сбрасывая кроссовки.
Прошла в гостиную, где мы расселись, раздала газеты.
— Во всех газетах Саша. И в спортивных, и во всяких «Известиях».
Погосян и Клыков одновременно вскочили, уступая ей место. Она заняло то, где сидел Мика. Мы разобрали газеты, и мужики загудели, удивленные тем, что вчерашний материал не просто пустили в печать, а и растиражировали. Скопирайтили.
Микроб забегал по гостиной туда-сюда с газетой в руке.
— Вот, Сан Саныч! И не зря все было! Видите, люди на нашей стороне!
Интересно, на их месте я заподозрил бы неладное или тоже радостно все это проглотил?
— Я же говорю: не все потеряно, — попытался их обнадежить я.
Но судя по вздувшимся желвакам, Димидко был недоволен прочитанным, отбросил газету на край стола.
— Они написали слово в слово, как ты говорил, и про беспредел, и про нечестное переманивание игроков. Уму непостижимо! Как это пропустили? У меня жена журналистка, — он покосился на Клыка и добавил: — Бывшая жена. Выпусти она такой материал — как минимум увольнение за клевету! А тут все как с цепи сорвались. Не иначе копают под какого-то генерала. — Он улыбнулся. — А если это тот генерал, что забрал у нас Неруша — то да! Надежда есть, что его вернут. Так что каюсь, был неправ.
Все ободрились, и проводы из унылых превратились в жизнеутверждающие. Погосян забрал у Дарины бутылку, налил всем по три капли и сказал тост:
— Саня… Александр Нерушимый. За твое скорейшее возвращение! — Он поднес стакан ко рту, но я его остановил:
— Стой! Дайте я скажу. Друзья! Я не лукавил, когда говорил, что вы — моя семья. Спасибо, что вы есть. У меня к вам будет просьба: не опускайте рук! Не покладайте ног!
Левашов захохотал и хлопнул себя по ляжке, поймал неодобрительный взгляд Матвеича и смолк, а я закончил тост:
— И все у вас… У нас получится. Я скоро вернусь. Мы будем в вышке и на чемпионате мира! Ура!
— Ура! — грянули мужские голоса, в которые вплелся тонкий девичий.
Зазвенели бокалы, стаканы и чашки, где было по три капли имитации вина. Вот теперь, воодушевленные мнимой народной поддержкой, все поверили, что у меня получится вернуться.
