Александр Белов (Селидор) - Славяно-горицкая борьба. Изначалие.
Если бы за всем этим не таилась игривая напасть, то, что называется «ход», некое показушное лицедейство и пластический образ, так бы и остался русский самоходный бой злым и беспощадным мордобоем. Воля против воли, кулак против кулака, кто кого надломит. Но все выглядит иначе. Да и быть по-другому не может, а то не удержаться бы таким боям в душе народной, не сочетаться им с праздниками, не сойтись с фундаментальной культурой народа.
И идея-то одна, что в Москве, что в Рязани: двигайся легко, всем телом, волной-перекатом. И удар и блок не различай, едины они не только по движению, но главное— по сути своей. Не защищайся от рук и ног противника, они только посредники. Защищайся от тела. И стой ногами на льду… Если поймешь, что это такое, значит, считай, полдела сделано. А стилистика движений единая потому, что произошла она от двух причин: по ратному бою, то есть строевому, да по засечному бою, или по лихому разгулью дружинника. Трудно сказать, что сначала было: идея имитировать движения, будто рубящее оружие в руке, выразившаяся в секущих ударах и соответствующих накатах телом, или первоначальный физический задаток русского человека. Но то, что одно связано с другим, — несомненно. Как несомненна и связь стеношного бойца, этакой широкой кости, кулакастого, по-мужицки ядрено сбитого с ратной идеей удержать удар, не сломаться, не сдвинуться и не отступить. Куда ни перенеси ты свой интерес — идея остается неизменной.
Физическая культура оказалась менее всего подготовленной к революционным переменам и национальным изломам. К сожалению, физическая культура русской народа не защищена фундаментальными установками самосознания. Оттого и под пускает к себе что ни попадя, поди разберись! Если, к примеру, в образный строй русских сказок ввести такой персонаж, как тигр, то его появление сразу выставит чью-то неуместную авторскую фантазию. Мелодия народная всегда на слуху. Мимо традиционной поделки рукотворной не промахнешься, с чужим не спутаешь. А вот как быть с борьбой?
По опыту исследовательской работы мне нередко приходилось сталкиваться с теми, кто искренне считает русской национальной борьбой самбо. Ну а где самбо, там и дзюдо. Для большинства ведь разницу между ними определяет только то, во что одет спортсмен: в кимоно или куртку. Впрочем, есть и такие, кто считает кимоно национальной одеждой славян. Не спешите закатывать глаза, поражаясь такой пещерной Простоте. У нее есть свои теоретики-мыслители, радетели, так сказать идейной альтернативы. По их мнению, боевое искусство в том виде, в каком оно существует сейчас, безнационально. Во всем виноваты китайцы с японцами, они просто присвоили себе исконно арийскую состязательную культуру, стилистически близкую к старому кемпо, созданную, соответственно, европейскими народами. Культура эта попала на передний край единоборческих изысканий человечества, то есть в Юго-Восточную Азию, после легендарного перехода народа Индры. Стало быть, в современном каратэ японского ровно столько же, сколько и славянского. Как тут не вспомнить слова соцкультовской песенки «Все вокруг колхозное»! Скажем так — все вокруг арийское, все вокруг мое! Не хочется дальше обижать наших восточных собратьев по оружию. И так уж им досталось на орехи, например, с этим принципом у-вэй. Ведь, конечно же, не в том суть, что восточная система плоха и непродуманна. Она просто соответствует сама себе, оставаясь совместимой с подсознательным планом индокитайского Востока. Вот вам еще пример: сконцентрированная поза, подражание животному, сосредоточение, концентрация… Что это? У-шу, каратэ? Йога! Установки, как видим, сходятся. Оказывается, совершенно необязательно вникать в единоборческую культуру, чтобы прочесть привычную схему. Говорят, йога — блистательное отражение языческого естествознания. И все-таки уточним — индо-азиатского профиля.
Сколько их, этих путей подсознания?! Вот мерцает в колдовском своем таинстве бледно-синеокая бирюза — самый любимый и почитаемый на Востоке камень. Вряд ли найдется в таинственном мире минералов другой такой проводник идеи Инь — отражения. А что же европейский Север? Грешит ли он пристрастием к какому-либо символу-цвету? Как не грешить, рубиново-пурпурная порфира будоражила не только самовластную натуру князей-правителей, но хватала за живое и жрецов — распознавателей пути познания. Историки мнят порфироносное начало — наследием Византии. Так ли это? Поразмыслим.
Индоарийская цивилизация составила свою сакрально-цветовую картину мира, воплотив ее в четыре цвета: золотой (желтый), порфирный (красный), белый и черный. Последние два отражают североевропейский инь-ян: полярные оппозиции, и воплотились позже у славян в Белобога и Чернобога. Культ золота — отражение солярной идеи арийцев, так же как и колесо (обруч, пояс, перстень, нимб и т. п.), связанной с солнцепоклонничеством. Остается красный цвет. Почему предпочтение отдано ему, а не синему или зеленому, хотя и тот и другой также сочетается с некой идеей природомерной сути? На мой взгляд, в основе этого выбора — специфика арийской метапсихологии. Активное, судьбоносное начало, взрывной потенциал духотворчества и рукотворства. Ничто в древнем мире не способно было сдержать эту лавину, выплеснувшую новую европейскую суперкультуру. Тысячелетиями народы, взращенные на ее почве, использовали наследие великой европейской пракультуры. В стезе нашего разговора нельзя не упомянуть, что у славян красный цвет не только соответствовал воинскому началу, но являлся также и оберегом. Отсюда — сакральные мотивы народной вышивки, использующие, оставаясь архаичными, именно красную нить. Кроме того, красный цвет у славян символизирует земную жизнь и плодородие, отсюда языческая традиция, перекочевавшая в христианскую пасху — подношение красного яйца. Основной цвет языческой свадьбы вовсе не белый (белый — цвет похорон!), а именно красный. В переводе со старославянского «красьнаа» — значит «урожай». Так что и помимо византийских традиций славяне имели собственную семантику данного понятия.
Речь о цветах зашла не случайно. Хорошо известно, какое значение имеет цвет на Востоке — каждый несет определенную смысловую нагрузку, в тех же единоборствах цветом отражается очередная ступень посвящения. Безусловно, это привносит свою струю в эстетический образ единоборства. Россия не использует цвет в данном качестве. Однако связь цвета и боя все-таки существует. Из глубокой древности пришла традиция надевания белых одежд перед смертельной схваткой. Сакральный смысл крови воплотился в безоговорочное табу на продолжение ведения боя, которое дошло до нас как малопонятное правило «до первой крови». Почему именно кровь является здесь регулятором действия? Смею предположить, не столько сама кровь, сколько символическая ее суть, в которой главное место отводится цвету. Что-то вроде красного сигнала в светофоре. Красный — значит, запрет, недопущение, ограничение. Отсюда и употребление этого цвета в охранной вышивке оберег, не допускающей порчу. Сакральное значение красного происходит от сочетания его с огнем как агрессивной средой. Есть еще очистительный огонь, соединяющий все формы жизни, он — белый. Отсюда и цвет одежд перед смертным боем.
Пожалуй, это все. Перенасыщения цветовой символикой у русских не было. И все-таки никак нельзя согласиться с тем, что русская традиция обеднена сакральной запредельностью смыслов. То есть идейно слаба и простовата. Вот, взять, к примеру, шапку. Носили ее зимой, и летом. Зимой все, а летом только женатые мужики. Стало быть, шапка — символ. Непокрытая голова — свободная воля, что у женщин, что у мужчин. Пройтись по деревне женатому и без шапки — непочтенно, постыдно, все равно что в одном исподнем. Однако иногда шапка шла в ход в ином своем качестве. Вот заручились двое на что-то, как руки разбить? Шапкой! Или, что ближе для нас, сошлись поединщики. Шапки оземь, да еще и ногой притопнуть. Ритуал такой же древний, как и сам состязательный бой. Более того, шапка здесь символизирует вызов, нечто вроде перчатки. Оттого на судных поединках истец шапкой, что. называется, просил поля. А ответчик должен был либо признать себя виновным, либо ответить шапкой. После того, как дело было сделано, шапки забирались. Отсюда и выражение «к шапочному разбору», то есть к самому концу.
Другим предметом достоинства являлись сапоги. Мало того, что они всегда отражали достаток и материальное благополучие владельца, сапоги еще и являлись знаком особого различия. В древности, например, существовал обычай награждать обувью с княжеской ноги. Самое интересное, что это мог быть и только один жалованный сапог. Среди наиболее распространенных уничижительных слов — «босяк». Сапоги носило все население — и мужчины, и женщины, и дети. Изготовлялись сапоги из разных кож: усмы, хези, яэьны. Оттого и мастеров часто именовали по данному признаку, например усмарями. 'Еще один любопытный факт. Разделение по выкрою сапога на правый и левый появилось сравнительно недавно. В прежние времени нога сама разнашивала обновку, изготовленную лишь с учетом размера стопы. И уж, конечно, какой кулачный бой без сапога! Вспомните выражение «под каблуком». Удерживая шельмоватых своих супротивников от соблазна незаметно подняться на ноги уже после сбивания на землю, стеношники предусмотрительно придерживали поверженных ногой. А как не вспомнить поговорку «Москва бьет с носка!», в которой усматривается даже некая стилевая особенность.
