Йефто Дедьер - BASE 66
Вечером Герберт пригласил нас в ресторан «Доброе старое время» в Мальмё.
Ресторан оформлен как британский паб, но в меню имеет блюдо во французском духе: жареный во фритюре сыр камамбер с джемом из морошки. Я понятия не имею, каково происхождение этого блюда, но настаивал, что оно французское. Бернар, однако, воспринял это кушанье совсем наоборот. Он решил, что официант шутит, когда тот принес кусок жареного камамбера, посыпал его петрушкой и положил сверху ложку морошкового джема. Изумленный, он посмотрел на меня, и я кивнул, предлагая ему попробовать. Бернар тряхнул головой, испробовал микроскопическую часть сыра и вручил свою тарелку мне. Он объяснил, что с минуту подозревал, будто его снимает скрытая камера, и что вся Швеция потом будет смеяться над глупыми французами.
Заказав пиво, мы по обычаю бросили жребий, в каком порядке прыгать. Я предложил, чтобы за жребий теперь отвечал Бернар. На сей раз, что удивительно, мне выпала удача. Я вытянул билет номер один. Герберт должен был прыгать после меня, затем Бернар и Скотт. Мы оставались в ресторане довольно долго, чтобы выпить еще по нескольку кружек.
Вернувшись в здание клуба, мы сразу отправились в кровати, но ни один из нас той ночью хорошо не спал. Мне снилось, что я врезался в толстые стальные тросы, которые удерживают антенну вертикально, а потом моя мама, деловито собирая грибы в лесу, внезапно наткнулась на мое полуразложившееся тело, на которое все еще был надет парашют. Нет. Слишком трагично умереть в 21 год. Это не по мне.
Будильник зазвенел в 5:30. Атмосфера была несколько подавленной, главным образом потому, что Скотт и Бернар очень не хотели вставать с кровати так рано. Мы позавтракали булочкой с маслом и сыром и стаканом сока. Тем временем приехал на машине Микке, готовый везти нас и наши парашюты. Пели черные дрозды, и небо обещало теплый летний день. По пути к Хэрбю мы включили одну из наших любимых песен группы Frankie Goes to Hollywood «Расслабься, не делай этого». Я всегда волнуюсь, когда слышу её. «Что, если Холли Джонсон права? Может, не прыгать сегодня?»
Я окунулся в странный мир, который я для себя называю пограничной областью.
Это чувство, что ты находишься где-то, где жизнь и смерть текут вместе, где границы между жизнью и смертью фактически нет. Ты собираешься сделать что-то, что может стать для тебя последним, но в то же время окружён элементами повседневной жизни — бутербродами с сыром, бензоколонками и газетами. Чувство это очень трудно объяснить в словах. Попробуйте как-нибудь прыгнуть с телевизионной антенны, и поймете, что я имею в виду.
Бернар, Скотт и я громко кричали на заднем сиденье, чтобы уменьшить напряженность, царящую в нас. Я думаю, Герберт чувствовал себя сейчас несколько посторонним, видя такое проявление нашей крепкой дружбы. Микке вел машину молча, глубоко задумавшись. Он что-то сказал, только когда мы вставали с кровати. Я много дал бы, чтобы узнать, о чём он думал. Странно, наверно, находиться в компании людей, которые мирным воскресным утром предпочитают прыгнуть с антенны, вместо того чтобы поспать подольше.
Микке нарушил тишину, сообщив нам, что весьма ветрено. Я посмотрел в окно и заметил на бензоколонке флаг, прямой от ветра, как стрела, и очень надеялся, что ветер не перейдёт в ураган.
Вскоре после семи мы добрались до места. Микке поставил автомобиль в лесу поближе к антенне. Мы надели парашюты, затянули покрепче обхваты, посмотрели направление ветра и выбрали резервные посадочные площадки. Надо знать, где приземлиться, если основной посадочной площадкой воспользоваться почему-то не получится. Ветер был довольно сильным, но не слишком. Я побаивался прыгать в ветер больше чем 20 миль в час, когда велик риск жёстких посадок и травм.
Мы попросили Микке остаться у машины. Если кто-то из нас травмируется, пусть Микке отвезёт его в больницу как можно быстрее. Я первым перелез через забор, друзья быстро последовали за мной. Только мы перебрались на ту сторону, как случилась неприятность. Вытяжной парашют Бернара вывалился из кармашка и упал на землю, и прежде чем до меня это дошло, я, как назло, наступил на него. Не видя этого, Бернар продолжал идти, прижатый моей ногой вытяжной парашют расчековал ранец, и тщательно уложенный купол вывалился. Все мы замерли и уставились на парашют на земле. Чёрт возьми! Ничего хорошего. Бернар, однако, остался спокойным. Он прижал купол коленями, чтобы его не унесло, и запихал назад в ранец. Не было сомнения, по-моему, что эта поспешная укладка могла привести к плохим последствиям. «Его купол откроется чёрт знает как, если вообще откроется, — думал я. — Надеюсь, всё будет ладно». Ни один из нас не сказал ни слова. За свою безопасность каждый отвечает сам.
Бернар закончил переукладываться, и мы подошли к лифту. Осмотрели кнопки и нажали каждую. Никакого толку. К сожалению, оставался только один путь наверх. Высокая металлическая лестница, ведущая прямо в небо. Металл был ледяным. Ступеньки шли дюймов через 16, а наша гибкость была очень ограничена из-за парашютов на спинах. Чтобы встать на первую ступеньку, мне пришлось подпрыгнуть. С ужасно холодным металлом пришлось мириться, потому как о перчатках мы не подумали. Что ж, я начал подниматься, подтягиваясь со ступеньки на ступеньку. Ранец часто утыкался в ограждение позади меня, и приходилось, насколько возможно, прижиматься к лестнице, чтобы не застрять.
На 165 футах вид равнины Сконе уже был великолепен. Первые сотни футов мы преодолели быстро и без большого усилия, определяя высоту по растяжкам антенны. Они были присоединены к ней через каждые 165 футов; все, что мы должны были сделать, это умножить число встретившихся нам тросов на 165, и получалась высота в футах. Правда, к тому времени, когда мы достигли 330 футов, руки у меня оцепенели от холода. Бернар тоже жаловался, что он замерз, и попросил, чтобы я лез побыстрее. У третьей растяжки, или на 495 футах, я остановился, чтобы полюбоваться видом. Мне пришло в голову, не заметил ли нас какой-нибудь фермер, и если так, то что он подумал.
«Да ладно, — решил я. — Если кто и увидит, примут нас за обслуживающих антенну. Скажут, вот труженики: воскресное утро, 7 часов, а они уже работают!»
К этому времени я устал. Мы карабкались уже 25 минут, и мышцы рук заныли. Ещё раздражала жажда; во рту будто наждачная бумага. Я снова остановился чуть ниже 825-футовой отметки и сказал Герберту, что мы теперь на такой же высоте, как мост Кохертальбрюкке в Германии. Он посмотрел на меня и недоверчиво тряхнул головой. «Как ты мог даже думать о прыжке с такой низкой высоты? Ведь нет времени, чтобы раскрыть запасной парашют», — закричал он.
Я расхохотался во всё горло и продолжал смеяться до колик в желудке. Вот мы здесь, в 825 футах над землей, лезем на самый верх 1089-футовой антенны, чтобы прыгнуть оттуда, и один из нас говорит мне в том смысле, что я сумасшедший. Но это как сказать. Сумасшедший — по сравнению с кем? Тот, кто не прыгает с парашютом, вероятно, счел бы одинаково сумасшедшим делом прыжок и с 1 089, и с 825 футов. Герберт не мог понять, с чего я вдруг так развеселился. Пока я продолжал подниматься, по щекам у меня текли слезы от смеха.
И тут, нате вам, приблизительно в 30 футах над моей головой обнаружилась тяжеленная с виду железная крышка. Я не мог поверить своим глазам. Это что, всё? Выше мы не заберемся? Я сказал Герберту, Скотту и Бернару об этом открытии. Мы согласились, что наш единственный шанс залезть наверх состоял в том, чтобы обойти крышку по внешней стороне антенны. Прыжки и так были достаточным приключением, так нет, теперь сердитый бог хотел, чтобы мы немного полазили снаружи антенны, где ничто не мешает свалиться вниз. Мне это совсем не нравилось, но, сжав зубы, я качнулся наружу и оказался на внешней стороне. Несмотря на холод металла, пот покатился с меня градом. Сердце стучало так, как будто в груди часто-часто сталкиваются шары для боулинга. К счастью, по внешней стороне надо было пролезть совсем немного, и очень скоро мы снова влезли внутрь конструкции антенны.
900 футов. Ветер усилился. На юге появились угрожающие черные тучи. «Далеко ещё, дождь начаться не успеет», — мелькнула мысль. Я устал подниматься. Тело болело, особенно плечи и руки. Впервые я стремился сделать BASE-прыжок как можно быстрее. Я хотел выйти из проклятой антенны и с нетерпением ждал свободного падения.
Внезапно мы как будто попали в шторм. Он словно старался развалить антенну на маленькие кусочки. Я вцепился в лестницу обеими руками. Ветер невообразимо свистел, играя антенной, как детской игрушкой. Я очень хотел, чтобы внизу, где мы станем летать на парашютах и приземляться, погода была более спокойной. Самый сильный ветер, должно быть, был по крайней мере 40 миль в час. К сожалению, нельзя было спросить у Микке, как там на земле, и мы могли только надеяться на лучшее.
Когда минула шестая растяжка, я чуть не кричал от радости. Мы были теперь на высоте 990 футов. Всё. Последние 100 футов состояли только из тонкого стержня-антенны. Хорошо, 990 футов — более чем достаточно. Скотт, Бернар и Герберт присоединились ко мне на маленькой площадке, не больше 10 квадратных футов. Скукожась на ней, мы воспользовались возможностью согреть руки на горячих стёклах фонарей, которые всегда включены, чтобы бросаться в глаза пилотам низколетящих самолетов. Было больно, но всё-таки замечательно, когда кровь снова начала циркулировать через замороженные руки.
