Игорь Рабинер - Правда о «Зените»
Баранник:
— Несмотря на вызов к Садырину и его обещание, машин никто из нас так и не получил. Зато в команде появились новые люди, которых приглашали как раз «под» машины и квартиры. Мы же, молодые питерцы, можем и подождать. Партийный руководитель Ходырев (Владимир Ходырев был вторым секретарем Ленинградского обкома КПСС, а с 1983 по 1990 год — председателем Ленгорисполкома. — Прим. И. Р.) так нам и говорил: «Ты же здесь родился, ты за памятники должен играть!» Еще этот человек запомнился тем, что приходил на базу и рассуждал: «Что-то вы головой плохо играете. Павел Федорович, а вы им домашнее задание даете?»
А насчет тех машин — никто тренера за язык тогда не тянул. В 84-м мы от такой перспективы ошалели, 85-й еще как-то перетерпели. Пошел 86-й. Мы стали взрослеть, уже появились семьи, дети, надо было как-то материально себя обеспечивать. И я стал ходить к Пал Федорычу и напоминать: «Ну а что с машиной?»
Поначалу делал это очень аккуратно. Потом немножко настойчивее. А потом уже, может быть, и нагло. Мы тогда не учитывали, что тот же Садырин машину не может сам нарисовать и вручить. Думали только об одном: есть обещание, и оно должно быть выполнено. Пал Федорыч сначала отшучивался, потом отвечал с раздражением. А однажды и вовсе перешел на ненормативную лексику. Я никогда и представить не мог, что между нами может такое произойти. Но еще больше, чем мата с его стороны, я не мог предположить, что сам отвечу ему тем же…
Дмитриеву машина досталась только в марте 87-го, когда он поставил перед Садыриным ультиматум: или машина, или уход в «Динамо», куда его активно звал тренер Эдуард Малофеев. Сбылась поговорка о том, что обещанного три года ждут.
— Меня вызвали и сказали: вот твоя машина, — говорит Дмитриев. — Я спросил — а где Баранника? Садырин ответил, чтобы я за себя беспокоился, а с Баранником он сам разберется. В такой обстановке мы как футболисты уже не прогрессировали, а деградировали.
По словам Мельникова, на команду после чемпионства выделили пять или шесть «Волг» и столько же квартир. Он, ветеран команды, получил «двушку» в 81-м, после бронзы. Тогда у него уже был один ребенок, в 85-м родился второй. Несколькими месяцами ранее, когда жена Мельникова уже была «в положении», футболист подошел и попросил в связи с новыми обстоятельствами расширить жилплощадь. Ответ был такой: «Пока нет двух детей — не положено». В результате, когда мы не очень удачно выступили, эту квартиру по срокам отодвинули, а потом я закончил карьеру. И так ее и не получил.
— Все ожидали, что за 1984 год каждому достанется что-то приличное, — вспоминает Мельников. — Но потом начали откладывать: один, мол, плохо играет, недостоин. Другой нарушает режим — и так далее. Этот шлейф, насколько знаю, тянулся и дальше, после моего ухода.
Бесконечно так продолжаться не могло. Свою версию того, что стало последней каплей в 87-м, выдвигает Орлов:
— Борис Чухлов должен был получить «Волгу» ГАЗ-24, подошла его очередь. И тут Садырин говорит: «Мой помощник Миша Лохов отдал всю жизнь футболу и "Зениту". Вы еще заработаете себе на машину, а эту отдадим ему». Это вызвало страшное негодование в команде, тем более что Пал Федорыч успел кое-кого обвинить в продаже игр. Это было где-то в марте.
А до этого, в межсезонье, еще была поездка в Японию. И там всех игроков возмутило, что они получили мизерные суточные, на которые ничего невозможно было купить, а Садырин вез обратно два видеомагнитофона. Они были этим очень задеты.
Баранник:
— Точно не помню, но, может, кто-то действительно видел, что он везет дорогостоящую аппаратуру, тогда как мы получили по 15 долларов суточных на всю поездку и купили какие-то безделушки женам. Лично я — не видел. Но прекрасно помню весь этот цирк как мы продавали за границей водку с икрой, чтобы у нас были хоть какие-то деньги. Все это сейчас можно вспоминать даже со смехом. Однако тогда, если видел, как кто-то из руководства тянет за собой какой-то багаж, разговоры на эту тему неизбежно велись.
Бытовуха нередко губит самую светлую любовь. Так произошло и в зенитовском коллективе. Но нашлись к тому же люди, которым это оказалось выгодно. «Зенит» разрушался не только изнутри, но и снаружи.
* * *Вспомним рассказ Баранника о партийном царьке, любившем заходить на базу, указывать на неудачную игру футболистов и спрашивать, дал ли Пал Федорыч им домашнее задание.
Таких вот сановных дилетантов, мешавших «Зениту» жить и преследовавших свои интересы, вокруг команды было пруд пруди. И они сыграли в истории падения клуба весомую роль.
Дмитриев вспоминает:
— В то время большое влияние имел спорткомитет города. Любой тренер, будь он хоть трижды чемпион СССР, в начале года должен был прийти туда, доложить о состоянии команды, представить тренировочный план-график не целый год. Все это на полном серьезе обсуждалось и утверждалось. А после сезона ему надлежало точно так же доложить о том, что было сделано, сколько тренировочных часов отработано.
Представляете, какой бред? Только тренер знает состояние футболистов и должен решать, надо сегодня тренироваться или нет, если надо — то сколько часов, варьировать время и нагрузки. А в ту пору предписано на сегодня — полтора часа, и ты обязан следовать разнарядке! И любой чиновник, обнаружив отклонение, может устроить тебе выволочку.
Пал Федорыч все это, естественно, терпел с трудом, и в силу своей вспыльчивой натуры на дилетантские замечания мог отреагировать резко. Со стороны задетых им бюрократов копились обиды. Вокруг «Зенита» было очень много людей, которые не помогали ни клубу, ни тренеру, ни нам — а наоборот. Они жили по принципу: «Чем хуже, тем лучше», вставляли палки в колеса. Делали, в частности, все, чтобы стравить Садырина и игроков. Постоянно вызывали Пал Федорыча куда-то, рассказывали ему, что мы пропили всю подготовку к сезону. Домыслов было гораздо больше, чем правды. Но тренер, человек эмоциональный и доверчивый, заводился, начинал предъявлять нам претензии.
В результате его отношения с командой постепенно портились, что только радовало тех людей, которые хотели влезть в «Зенит», но при Садырине доступа к нему не имели. Была в Ленинграде целая когорта тех, кто хотел его убрать и поставить своего, более удобного и покладистого тренера — чтобы можно было управлять всеми процессами, происходящими в «Зените». Руководители спорткомитета города приезжали на базу, уговаривали написать и подписать письмо против Садырина, угрожали, что тех, кто мешает нам это сделать, уберут…
Такая история для тех времен отнюдь не была уникальной. Абсолютно то же самое произошло, к примеру, в Одессе, где после высокого четвертого места в том же самом 84-м с помощью схожих интриг был развален замечательный «Черноморец», а его тренеру Виктору Прокопенко, сверстнику и однокашнику Садырина по первому выпуску Высшей школы тренеров, пришлось уйти в отставку. В «жемчужине у моря» словно под копирку были разрушены отношения футболистов с тренером-демократом, который, собственно, и собрал их в единый коллектив.
Сейчас времена другие — но законы человеческих взаимоотношений все те же. А потому не случайно Гус Хиддинк, приняв сборную России, сделал все, чтобы отсечь от нее любых посторонних — как бы близки до того они к команде ни были. Голландец со своим богатейшим опытом прекрасно понимал, что команда — очень тонкий механизм, в который при желании легко внести разлад со стороны. И поэтому в ее жизнь должен быть допущен предельно узкий круг лиц.
В прежней системе — с кураторами из партийных и советских организаций, спорткомитетами, городскими федерациями футбола — все это было невозможно. Каждый совал нос куда не следовало — но у тренера не было полномочий, чтобы это безобразие прекратить. Что и приводило к таким историям, как в Ленинграде и Одессе. К историям падения прекрасных команд, о которых до сих пор с ностальгией вспоминают болельщики.
Орлов:
— Председатель спорткомитета города Попов и государственный тренер по футболу Васильев были недовольны независимостью Садырина. А окончательно все решал обком партии.
Садырина:
— Меня не раз спрашивали, почему Павла Федоровича очень часто сопровождали скандалы. Я возражала: не скандалы, а проблемы. Наверное, дело было в характере. Паша — абсолютно не дипломат, и, если ему что-то не нравилось, высказывался сразу и резко. Очень вспыльчивый, взрывной, он мгновенно реагировал на любую несправедливость. Если бы молчал, соглашался, а потом делал по-своему, наверное, для него было бы лучше. Но тогда бы это был уже не Садырин. То же, кстати, касается и отношений с игроками. Матч закончился, эмоции еще кипят — ты сдержись, успокойся, а потом уже на холодную голову во всем разберись. Он же сразу выскажет, потом добавит — и только затем, остыв, задумается: а может, зря я все это по горячим следам сказал?
