Питер Бодо - Размышления чемпиона. Уроки теннисной жизни
Тим отладил мои удары слева: удар слева с лета, а также резаный и крученый удары слева с отскока. По его совету я уменьшил амплитуду замаха при резаном ударе слева, чтобы удар сделался мощнее, даже за счет меньшего вращения, — как у Кена Розуолла, чьи знаменитые резаные удары слева отличались удивительной точностью и силой. Вскоре у меня заметно снизилось количество «ляпов» при ударах слева. Возросла точность, мячи летели с большей скоростью, поэтому и отражать их стало труднее.
Что касается удара слева с лета, то мы отрабатывали более низкое положение всего туловища при отражении мяча. Если опускать головку ракетки слишком низко (а люди, играющие только рукой, именно так и делают), всегда уменьшается сила удара. Но удары с лета должны наноситься жестко, с приложением большего усилия к ракетке. А это требует более точного выбора позиции, то есть дополнительной работы ног, которая вполне себя окупает. Все перечисленные «настройки» принесли мне немалую пользу, а сокращение замаха при ударах сыграло принципиальную роль в моем становлении как хорошего игрока на травяных кортах.
Однако самой серьезной заботой Тима было мое поведение на корте. Иногда, если игра не шла, у меня опускались руки. Можно показывать отличный теннис, когда все получается. Но трудность в том, чтобы сыграть вполне приемлемо и победить, даже если ты не в ударе. У каждого из нас есть некий коварный «внутренний советчик», и успех в значительной мере зависит от того, способны ли мы его игнорировать. Порой нужно преодолеть усталость и безразличие, которые зачастую охватывают нас на крупных соревнованиях. И вот тогда, вместо того чтобы прислушиваться к этому «советчику» (а он твердит: ты играешь паршиво, ты устал, не лучше ли прекратить борьбу...), — необходимо заглушить его назойливый писк, проявить мужество, взять себя в руки и сражаться, не роняя спортивного достоинства.
Тим понимал, что я еще не сформировался как боец. Мне часто недоставало твердости духа. Он постоянно убеждал меня не переживать по поводу того, что случилось в последнем или предпоследнем розыгрыше. Он хотел, чтобы я подавлял соперников не только своей игрой, но и уверенным обликом, и терпеть не мог, когда я неуклюже горбился в перерывах между розыгрышами мяча.
Нужно сказать, что моя сутулость с годами сделалась обманчивой. В печати неоднократно описывали мой якобы «побитый» вид; но между «жалким» юнцом, каким я некогда был, и «жалким» взрослым человеком, каким со временем стал, — огромная разница.
В самом начале карьеры сутулость и мрачная физиономия свидетельствовали о моей подавленности. Впоследствии же мой угрюмый вид стал признаком абсолютной концентрации, а сутулость — предвестницей близкого штурма. Кое-кто даже обвинял меня в притворстве: дескать, Сампрас надевает эту личину, чтобы потом ошеломить соперника своим натиском.
Неутомимый труженик, Тим старался выжать из моих игровых способностей все возможное. Именно так они с Томом работали над собой, чтобы преуспеть на профессиональном поприще. Тим хотел превратить меня в бойца — непредсказуемого для противников, уверенного в себе, готового к любым неожиданностям. Задача была не из легких, и результаты частенько оставляли желать лучшего, поскольку формироваться я начинал не по методам Тима, да и характер не переделаешь.
Прошлогоднее фиаско в Кубке Дэвиса было еще свежо в моей памяти. Тим, будучи давнишним и преданным почитателем Кубка, поставил своей целью вытравить из меня горький привкус прискорбного лионского финала.
Подобная возможность представилась уже в конце января, вскоре после Открытого чемпионата Австралии. (После изнурительного 1991 г. вместо поездки в Мельбурн я предпочел позаниматься с Тимом.)
В первом круге Кубка Дэвиса 1992 г. Соединенным Штатам выпало играть с Аргентиной, и мы были принимающей стороной. Теннисная ассоциация США решила провести встречу на Гавайях, на кортах с твердым покрытием, в расчете на то, что место и условия устроят наших ведущих игроков, которые уже возвращались домой, одержав немало побед в австралийских поединках.
Матч для меня сложился именно так, как мы планировали и надеялись. Том Гормэн был настроен оптимистически и горячо желал мне успеха. Командные совещания проводились по-прежнему, но на этот раз не слишком мне досаждали.
В матче с Мартином Хайте я уступил в первом сете, но потом одержал убедительную победу. Товарищи по команде тоже внесли свою лепту, и мы выиграли 3:0. Это вывело нас в мартовский четвертьфинал против державы, которая в те времена называлась Чехословакией. К счастью, мы снова имели преимущество принимающей стороны: Теннисная ассоциация решила провести соревнования в местечке Сонеста Сэнибел Резорт, в Форт-Майерсе (Флорида).
Я возвращался туда, где в 1989 г. участвовал в Кубке Дэвиса в качестве спарринг-партнера. Тогда в состав команды входили Андре Агасси и Майкл Чанг, а играли мы с Парагваем. Помнится, Дэн Голди и я, как спарринг-партнеры, получили по 2500 долларов — сумма вполне приличная. Теперь я вновь был в Сэнибеле и делил с Андре Агасси честь выступления в одиночном разряде. Теперь (под влиянием Тима) мое отношение к Кубку Дэвиса отличалось от прошлогоднего, и стоявшие передо мной задачи воспринимались гораздо спокойнее. По сути дела, я начал эмоционально адаптироваться к этим соревнованиям.
Андре был основным игроком команды на Кубке Дэвиса, но неформальным лидером оставался непревзойденный ветеран Кубка Дэвиса Джон Макинрой. Он уже завершал карьеру и выступал преимущественно в парном разряде, но по-прежнему играл роль того связующего элемента, который сплачивал команду. Тодд Мартин, впоследствии ставший моим хорошим другом, выполнял в команде функции спарринг-партнера.
Как-то раз на тренировке перед матчем Макинрой, завершив розыгрыш очка, посмотрел на Тодда, сидевшего у боковой линии, и гаркнул: «Полотенце!» (не «Полотенце, пожалуйста» или «Не дашь ли мне полотенце?», а просто: «Полотенце!»). В тот миг я случайно встретился глазами с Тоддом и понял, как сильно задела его эта грубость. Тодд взял полотенце и с нарочитой небрежностью кинул его Макинрою.
Я подавил невольную усмешку, поскольку точно знал, что думает Тодд: «Да кем, черт побери, ты себя возомнил?» Ответить вслух он не решился, так как являлся всего-навсего спарринг-партнером. Вечером мы обсудили этот маленький инцидент, и я вновь почувствовал, как неприятно было Тодду. До сих пор, встречая его в коридоре или в раздевалке, я бросаю на него взгляд, подмигиваю и громко рявкаю: «Полотенце!» И он, разумеется, меня понимает.
В одиночных матчах в Форт-Майерсе я взял верх над Карелом Новачеком, но проиграл Петру Корде. Героем же стал Андре: он выиграл пятую, решающую, встречу у Новачека, и в итоге наша команда победила со счетом 3:2.
В начале 1992 г. мои турнирные результаты не слишком впечатляли. Мы с Тимом еще только «разводили пары». Я проходил довольно далеко по турнирной сетке на одних соревнованиях, с трудом бился на других и до конца апреля не завоевал никакого титула.
Затем я провел, наверное, самый ровный сезон на европейских грунтовых площадках — дошел до полуфинала в Ницце и до четвертьфиналов на Открытых чемпионатах Италии и Франции.
Следующим этапом стал турнир, предшествующий Уимблдону, — лондонский «Куинс Клаб», и там я второй раз за год проиграл Брэду Гилберту. На Уимблдоне я уступил Горану Иванишевичу в полуфинале и по-прежнему на каждом шагу проклинал травяное покрытие. Игра шла стремительная, мячи были тяжелыми и летали как пули. Горан беспощадно гонял меня по корту, и не только потому, что обладал превосходящей «огневой мощью», — просто я пока еще был посредственным бойцом.
В том матче я не смог ничего противопоставить Горану на приеме, что часто случается на траве, когда соперник выстреливает эйсы налево и направо, и ты видишь, что твои шансы выиграть его подачу приближаются к нулю с каждым проносящимся мимо «ядром». Трава требует больше терпения, упорства и более высокого порога психологической устойчивости, чем любое другое покрытие.
Хотя я был рад, что дошел до полуфинала, этот матч до некоторой степени напоминал мой проигрыш Джиму на предыдущем Открытом чемпионате США. Я не настроился как следует на игру против Горана. Никто мне об этом не говорил — вряд ли кто-нибудь вообще это заметил. Но сам-то я знал...
Я покидал Уимблдон в предвкушении игр в моей зоне комфорта (сезон на твердом покрытии в США). Правда, перед этим я сумел выиграть крупный турнир на грунтовых кортах в Китцбюэле (Австрия), где победил нескольких очень сильных противников (в том числе Альберто Манчини — тогда одного из трех-четырех лучших грунтовиков). Наверное, это был мой второй по значимости успех на грунте.
Мне казалось, что я набрал хорошую форму к Олимпиаде в Барселоне, где игры проходили также на грунтовых кортах, и там дела у меня вначале шли удачно. Но в третьем круге я в пятисетовом матче уступил русскому мастеру игры на грунте Андрею Черкасову.
