Лев Филатов - Наедине с футболом
Больше чем уверен, что Яшин успел разглядеть в этом парне зазнайство, оттого так с ним и обошелся. И он не ошибся: форварда этого спустя недолгое время вывели из сборной.
За Яшиным числят многие вратарские достижения. Считается, что он был новатором в дальних выходах из ворот. Что ж, яшинские вылазки помнятся. Помнятся и его броски, послужившие поводом для зарубежных журналистов прозвать его «черным спрутом». И все-таки дороже всего в Яшине то чувство надежности, которое мы все испытывали, видя его в воротах. Более 500 матчей за его плечами, в том числе 78 в составе сборной. Он пропускал голы, иногда досадные. Характерно, что яшинские неудачи вспоминают примерно так же, как великолепные матчи других вратарей, они в его карьере были своеобразными сенсациями. Ну а хорошая игра Яшина не дробится на эпизоды, она была постоянной величиной, нормой. Такое достижение не отнесешь к специфически вратарским, это достижение человеческое…
Восемнадцать лет вратарское искусство олицетворял Яшин. Есть и сейчас у нас хорошие вратари. Выдвинутся новые, молодые. Не обязательно, чтобы они напоминали Яшина внешностью, повадками, манерой игры. Но о том вратаре, за которого мы всегда будем спокойны, мы скажем: «Как Яшин». Эту меру оценки он оставил футболу.
…Английские авторы в начале века безапелляционно заявляли, что защитником может быть любой здоровый, сильный человек, что для исполнения этой роли не требуется особого дарования. Скорее всего, так оно и есть, если иметь в виду достаточное, удовлетворительное исполнение. Во всяком случае, так называемые «средние» игроки в защите могут спокойно прожить свой век, не вызывая нареканий. «Среднему» форварду и хавбеку на это рассчитывать не приходится, от их услуг откажутся сразу же, как только на горизонте появится чуть более способный.
Защитнику достается: он весь внимание, он не жалеет себя, выполняет уйму рискованной, мускульной, подчас однообразной работы.
И все-таки защитник не самостоятелен, все его поведение вынужденное, он разгадывает, откликается, мешает, не дает играть, встает на пути, отбирает и отбивает в сторону мяч, хоть за линию, хоть на угловой, да еще у него сзади в запасе вратарь, да еще вполне вероятно, что чужой форвард смажет, и тогда можно с деланным равнодушием повернуться и идти как ни в чем не бывало от своей штанги в поле.
На простоте, понятности и незамысловатости игры защитника, скорее всего, и возникли оборонительные построения, когда команда сознательно разрешает противнику долго себя атаковать, опутывает его, заставляет тщетно тратить силы, усыпляет его бдительность, а потом при случае наносит убийственный выпад и, вопреки очевидному соотношению сил, побеждает 1:0. Матчей, разыгранных по такому сценарию, не счесть. Это футбол деловой, когда желанную победу или ничью терпеливо вымучивают, не отходя далеко от своих ворот. Какими бы реалистически мыслящими личностями ни изображались руководители команд, избирающие такого рода игру, все знают, что идут они на это от желания уцелеть, остаться на поверхности. В футболе оборонительная соломинка вполне надежное бревно и, оседлав его, можно добраться до берега.
Футбол придуман как попеременная схватка тех и других защитников с теми и другими форвардами, это его нормальный образ жизни, И вот открылось, что равенства можно достичь без дерзания – не соревнуясь в атаках, а просто – в окопах. Это открытие сделало футбол общедоступным, средние команды получили возможность время от времени обыгрывать заведомо более сильные (оттого-то мы часто не угадываем, как кончатся матчи). В загадочности результатов футбол, может быть, даже выиграл. Тот, среднеарифметический, повседневный, рядовой. Ну а другой, снящийся мальчишкам, прекрасный, за душу хватающий, изнемогает от нарочитого, наглого, не всегда честного засилья оборончества, его стреноживают, пинают, унижают, и «водится» он, как львы в заповедниках.
Вспоминаю куйбышевские «Крылышки» в конце сороковых – начале пятидесятых годов. Благодушная московская публика шла на их встречи с ЦДКА и «Динамо», предвкушая особого сорта зрелище, и порой его получала. Гремевшие на всю страну форварды запутывались в тенетах многолюдной обороны, теряли самообладание, били мимо, а потом вдруг быстрый черноволосый куйбышевец Гулевский проскакивал, удирал от защитников и забивал гол. В ту пору такая игра выглядела диковинной, народ потешался, симпатизировал «Крылышкам», еще не ведая, что присутствует при начале эпидемии, которой спустя годы суждено будет исказить футбол. «Волжской защепкой» окрестили тогда эту бациллу (хорошо хоть прозвище отдает насмешкой!). Много бед способна натворить оборона, если ее, а не атаку сделать решающей силой!
Однако же (и в этом возмездие!) «герои» массированной обороны остаются безымянными, в памяти они сохраняются осиным роем. Истинных рыцарей защиты выдвигают команды, верящие в атаку и умеющие ее вести. Защитники таких команд не носятся скопом, им требуется больше искусства, их игра самостоятельна, акцентирована, они запоминаются как личности.
…Редакторская работа, когда изо дня в день просматриваешь ворохи фотографий, убедила меня, что большие мастера «хорошо получаются», они фотогеничны. Едва ли не каждый снимок, где фигурируют Стрельцов, Воронин, Иванов, Колотов, Блохин, выразителен, нестандартен. Когда я еще не разглядел как следует па поле динамовца Козлова, меня заинтересовала скульптурность его поз на снимках. Я стал к нему присматриваться и понял, что фотообъектив и на этот раз прав. Бывают и обратные примеры. Некий форвард принялся было забивать голы, и я просил фоторепортеров снять его крупно. На стол легли десятки снимков, но они разоблачали, шаржировали форварда, показывали его нелепым, смешным. Из этого молодого человека ничего путного не вышло.
Константин Крижевский был фотогеничен. Высокий, с выпуклой широкой грудью, чуть сутуловатый, с первого взгляда он не производил впечатления идеально сложенного атлета. В футболе привлекательность лепит игра, тут свои критерии: стройный, рослый красавец может стать потешным, а невзрачный восхитить плавностью и соразмерностью движений.
В Крижевском была высоко ценимая в защитниках суровость, даже угрюмость. И вместе с тем ему были свойственны приемы словно бы легкомысленные, приемы повышенной сложности: удары через себя в падении, шпагаты, головоломные прыжки. Другому бы наверняка сказали: «Играй проще, брось эти номера!» И, наверное, правильно бы сказали, потому что у другого, захотевшего играть, как Крижевский, удачи чередовались бы с вопиющими промахами. А для Крижевского усложненная игра, игра в полете, в прыжке, была естественна, это была его собственная игра, ни у кого не заимствованная, продиктованная свойствами, координацией его тела. В хорошие дни он срывал аплодисменты наравне с вратарями и форвардами. Люди вечно надеются увидеть в матче что-либо необычайное, какое-нибудь отклонение от привычного, их само по себе покоряет редкое, оригинальное движение, и в этом, кстати говоря, один из секретов зрелищности футбола. Когда говорят – «футбол не балет!», хотят подчеркнуть муки, испытываемые игроками-воинами на пути к чужим воротам. Пусть так. Но если взять внешний облик футбола, то чем он лучше, чище, чем выше классом, тем больше в нем возникает композиций чисто художественных – скульптурных и балетных. Крижевский играл таким образом, что мог навести балетмейстера на мысль о возможности постановки сцены на футбольную тему.
…Василий Соколов, длинный, поджарый, сухой, из костей и мускулов, с лицом аскета, напоминал мне куперовского индейского вождя. Убор из перьев ему пошел бы. Он играл чуть ли не до сорока, время его не брало, он и впрямь был «последним из могикан».
В 1937 году наш футбольный мир был взбаламучен визитом басков, от которых мы с десятилетним опозданием узнали о существовании «дубль-ве». Требовалось срочно перейти на эту самую систему с тремя защитниками. Лучше всех угадал «Спартак». Нашлись у него три человека, создавшие с первого показа образцовую оборонительную линию. По краям однофамильцы Соколовы, Виктор и Василий, в центре – Андрей Старостин.
В довоенные годы Василий Соколов ходил в молодых и талантливых, игралось ему легко, вся моральная ответственность лежала на центральном защитнике Старостине, а он оборонял свой фланг, бегая взапуски с правыми крайними. Особенно хорошо смотрелись его поединки с тбилисцем Гайозом Джеджелавой, низеньким, ловким, пронырливым дриблером. Оба играли честно, в охотку, и следить за ними было одно наслаждение.
Безоблачная молодость ушла, в послевоенное время «Спартак» бедствовал, Соколов стал и капитаном и центральным защитником и все тяготы принял на свой плечи. В эти годы и проглянули в нем черты аскета, подвижника, он сох от забот, разрывался на части, латая пробоины. Забыты веселые салочки с «крайком», один непрерывный, тяжкий труд без роздыха, потому что года три на «Спартаке» «отыгрывались»: команда была слабенькая, а имя жило и победить ее по старой памяти всем было лестно. А «Спартак» еще и «напрашивался»: в сорок шестом и седьмом годах, ничего собой не представляя, нахально увел Кубок из-под носа у тбилисцев и торпедовцев, и до того и после того безжалостно его тузивших.
