Георгий Ярцев - Я плоть от плоти спартаковец
«Мама, я женюсь!»
Мне нравился Смоленск. Там жилье, учеба в институте. Кстати, почти год провел с так называемой «сухой грелкой», чтобы хоть как–то привести в порядок колено. А вылечил его мне простой смоленский ординатор, вот так–то. Вопрос очень серьезно стоял: либо буду играть, либо… Дело в том, что никогда не слыл уж очень сильным, накачанным спортсменом. И потому уверенности в том, что непременно заиграю после травмы, конечно, не излучал. Может быть, никогда и не покидал бы Смоленск, если не пертурбации с тренерами. Стали случайные люди приходить. Словом, в «Искре» меня многое перестало устраивать.
«Мама, я женюсь!» — сообщал в письме близкому человеку. Мамочка ответила: приезжай домой, поговорим, все обсудим. Вырвался на пару–тройку деньков в Кострому. Мудрые мои родители не возражали против женитьбы. Более того, отец с мамой, пока я находился с «Искрой» на сборах, подъехали в Смоленск, плановый ремонт сделали в моей однокомнатной квартирке. И к возвращению со сборов будущее семейное гнездышко оборудовали замечательно. Кстати, к некоторым маминым советам прислушивался вплоть до ее глубокой старости, она всегда подсказывала что–то дельное, человеческое, мудрое, доброе. Мои родители, как водится, познакомились с родителями Любы и приняли ее безоговорочно, очень им понравилась.
Люба, к слову, многим маму мою напоминает. Поступками, манерой поведения. И супруга не столько настаивает на чем–то, сколько советует. Правда, в отношении моих сестер та же мама держала себя немножко строже. Видимо, понимала, чувствовала, что девчонки все–таки несколько другой народ.
Между прочим, я весьма непритязателен в плане быта. Достаточно рано начал профессионально играть в футбол, учась еще в медицинском училище. Будучи юношей, мог не вернуться в Никольское, где жила семья. Не потому, что там плохо, напротив. Семья–то многодетная, условия действительно стесненные. Чтобы как–то разгрузить всех, оставался в общежитии. Приезжал домой в основном на выходные — пообщаться с родителями, сестрами. Словом, могу как в президентском номере разместиться, так и в неказистой комнатушке — проблем никаких. Потому обустраивать свою «однушку» в Смоленске, где намеревался жить с Любой, особо не рвался. Но родители сделали все за меня. До сих пор благодарю их за ту заботу.
В 71‑м году свадьбу сыграли в ресторане «Смоленск». Любина мама, Нина Дмитриевна, как раз трудилась в этом ресторане, всем нам было по–семейному уютно, тепло. Отец моей жены — Иван Михайлович работал на фабрике начальником цеха. Смоленск стал поистине родным городом, опека Любиных родителей, живших недалеко от нас, — всеобъемлющей, полной. Поздравляли нас с бракосочетанием и друзья детства, юности, их уже, откровенно говоря, мало осталось, уходят люди.
Земляки–костромичи, безусловно, помнят меня, иногда приглашают в родной город с командой ветеранов столичного «Спартака». Руководители Костромы, области неизменно присутствуют на подобных встречах, отмечают мой вклад в победы «Спартака» костромского.
Письма любви
С особой теплотой вспоминаю нашу переписку еще до свадьбы. Томительные часы, дни, даже месяцы до заветных наших встреч казались тогда нескончаемыми. А какими сладостными были эти встречи! Но до них, повторюсь, надо было дожить. Ведь в силу моей профессии футболиста нам приходилось часто разлучаться. Матчи, разъезды, спортивные сборы отнимали, разумеется, кучу времени. И на общение с любимой девушкой оставались подчас какие–то крохи — минуты, часы, редкий случай — деньки.
Поэтому, конечно, эпистолярный жанр, то есть письма, даже телеграммы, имели место. Может быть, юным болельщикам, и не только им, будет небезынтересно почитать некоторые выдержки из тех наших писем. Они проникнуты высоким чувством, непередаваемой теплотой, глубокой привязанностью, неподдельной искренностью. Это ведь культура общения, ее искусству стоит поучиться тем же нынешним молодым людям.
Вот какую, например, коротенькую, но весьма выразительную телеграммку отправила мне однажды Любочка: «Жора, люблю тебя. Жду хоть сто лет. Целую. Твоя Люба». А вот ее письмецо: «Мой милый Ярцев! Мне иногда хочется уйти из мира, никого не видеть, не слышать до 17 апреля. Еще целых 20 дней. Когда я не получаю от тебя писем, у меня всегда плохое настроение. Вот и сегодня писем снова нет. А сегодня чудесная погода. Но она мне не поможет. Только ты можешь приводить меня в такое состояние и в то же время быстро выводить из него… Ты меня еще любишь? А я люблю. Целую. Люба».
Да, я как раз был на сборах со своей командой, дни разлуки с любимой тянулись неоправданно медленно, долго. Кто любил, тот поймет меня. И вот я пишу Любе из Севастополя: «Любушка, я не писал тебе целых два дня. И от тебя тоже не получал писем, хотя, верю, они есть! Это ужас! Целый день думать о тебе, читать старые письма, а новых не получать. Роднуленька, не сердись на меня, ведь я люблю тебя, проклиная эти сборы, этот футбол. Очень тебя люблю! Утешение есть, скоро конец сборам! Вот сейчас решается вопрос о продлении сборов до 17 апреля. Ты расстроилась, да? Я тоже. Но это не главное. Главное, то, что я очень верю и люблю тебя, поверь, ведь я живу тобой, тобой. Милая моя, письмо от мамы получил! У нас все будет хорошо! Любимая, осталось недолго, а там Смоленск, ты и я! Одни! Ты и я! Сколько мне хочется сказать тебе, сколько нужных, нежных слов для тебя! Я просто не могу без тебя, хоть иногда и бываю ревнив, но не могу представить себя без тебя. Любушка, лапушка моя, я хочу к тебе, хоть часок посмотреть на тебя, поцеловать. Прости, уезжаем сейчас в Симферополь, спешу и потому пишу плохо. Извини. Я очень хочу, чтобы ты ждала меня! Единственную, роднуленьку, нежную, милую, любимую мою целую много–много раз. Твой Ярцев».
И, чтобы совсем уж вас не утомить, приведу текст еще одного письма, очень мне и, надеюсь, Любе тоже дорогого: «Милая моя Любушка, здравствуй! Читаю, перечитываю, смотрю, не насмотрюсь, боже, твое письмо. Радости, счастью нет предела. Я так ждал, так ждал твоего письма, что еще немного бы времени… О, я дурак! Ну, разве так можно? Ведь я бог знает что начал думать. Просто какие–то кошмарные сцены стали моими постоянными спутницами. Но все позади. Позади ужасные дни и часы, минуты полного одиночества. Родная Любушка, как ты нужна мне, знаю только я. Поверь, это непередаваемое чувство. Прилив сил необычайный, а теперь уже и твои письма помогают держаться. Сколько бы я бед натворил, как бы круто мог повернуть свою судьбу, но ты всегда со мной. И, прежде чем сделать, я думаю, а как бы ты на моем месте поступила. Еще раз отказал «Костроме», так как у меня есть ты, и я буду там, где будешь ждать меня ты. Пусть иногда сердясь, ругая, но ждать. Иногда ловлю себя на мысли, а вдруг это тебе покажется высокопарными, слишком красивыми словами? Но потом гоню ее от себя. Ведь мы оба ждем встречи, а, значит, все между нами происходящее это наша с тобой жизнь, это наша чистая и неразлучная дружба. Я верю тебе, верю, как никому, никогда в жизни не верил. Ты знаешь, мне кажется, что я тебя знаю давным–давно. А ведь это и правда. Я просто однажды (помнишь, у меня) понял, что, если я не буду с тобой, свершится нечто ужасное и непоправимое. Просто я понял, что ты для меня это и мои радости, и мои неудачи. С тобой у меня больше удач, ты славный человек, а твое близкое присутствие вселяет в меня веру и силы. Ты прости меня за тот спор, я очень жалею, что не сдержался. А ты, напротив, преподнесла мне урок спокойствия. Сейчас мне очень плохо без тебя, вот где бы пригодилось твое слово, да просто взгляд. Пойми меня и не обижайся за то, что я сейчас далеко. Пиши мне, пожалуйста, больше и чаще. Как идут твои занятия, как живет и учится Алена, что нового у Валеры? Как это ты решилась взять Алену к Валере? Мои мама и Лена передают тебе большой привет. Мама обрадовалась не меньше меня. Это она принесла мне письмо. А вот сейчас украдкой наблюдает за мной, радости скрыть не может. Передавай огромный привет своей маме, Алене, Валере и всем знакомым. Нежную Любушку мою целую много–много раз. Твой Гоша Ярцев».
Обыграл соперника… алюминиевой ложкой
В 72‑м родился наш первенец Саша. В это время в Смоленск приезжает команда «Гомсельмаш» во главе с Леонардом Адамовым, известным в прошлом игроком минского «Динамо», на тот момент работавшим старшим тренером в Гомеле. Мне сообщают: с тобой хотел бы пообщаться Адамов. Еду в гостиницу, где остановились гости. Разговор без обиняков: наставник белорусов уточнил, какова моя зарплата, другие условия. «Переходи в Гомель», — предложил он.
Мы, конечно, долго размышляли. Съездил в Гомель, посмотрел предлагаемую нам новенькую трехкомнатную квартиру. В великолепном районе Гомеля. Красивейший город. Пару лет, там проведенных, вспоминаю с удовольствием. А какие колоритные игроки в «Гомсельмаше»: Арзамасцев, Ремин, Савостиков, Глухотко. Приглашал–то меня в команду Адамов. Стоило мне туда перебраться, как теперь уже бывшего старшего тренера позвали на работу в минское «Динамо». Это внесло, конечно, некоторый диссонанс. Я, кстати, и в «Гомсельмаше» становился лучшим бомбардиром.
