Сергей Белов - ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ

 Самое главное — дворовый спорт не был заорганизован и перегружен методиками. Его двигателем была тяга мальчишек к самовыражению. Умение «водиться», брать игру на себя, поразить всех своим мастерством — вот что, а отнюдь не технико-тактические показатели или данные «плюс — минус» позволяло стать «звездой» двора. Дворовый спорт, таким образом, в первую очередь развивал индивидуальные качества детей, развивал их самобытность.

 То, что сейчас стало меньше самобытных игроков, в значительной степени связано именно с фактической смертью дворового спорта. Дети с самого раннего возраста попадают в руки профессиональных тренеров, которые готовят их часто по шаблону, «задавливают» командной игрой и настроенностью на результаты, а радость от игры, свобода самовыражения, самосовершенствования пропадают.

 Я уже не говорю про современные специфические факторы отбора молодых спортсменов в составы команд, такие как размер благотворительного взноса, сделанного родителями, их способность оплатить выезд на сборы или соревнования. Все это ставит подготовку игрока с ног на голову, да еще и подрывает веру молодых ребят в спортивную и человеческую справедливость.

 Мне повезло — в мое время государство находило пусть небольшие, но стабильно выделяемые средства на поддержку спортивных талантов. Тренировались мы в непрезентабельных условиях, но интенсивно. В течение учебного года тренировки проходили ежедневно, выходные обычно были игровыми днями. Когда я стал тренироваться со студентами, занятия иногда начинались только в 22.30, заканчивались за полночь, а в 7 утра уже нужно было подниматься в школу.

 Что касается летнего периода, то он в те времена изобиловал соревнованиями самых разных уровней. Тренировочных сборов как таковых не было (что, возможно, опять-таки к лучшему, потому что мы не отрывались от дома и родителей, жили на привычном домашнем питании), но мы все лето были заняты. Тренировочные и соревновательные нагрузки были очень высокими.

 Общая радость от возможности тренироваться и играть, которая меня захватила с самого начала, сегодня может показаться удивительной, потому что собственно материальные условия для тренировок и игр во времена моей юности были на грани фантастики. Форму нам выдавали лишь изредка, да и то лишь трусы и майки. Особая проблема была с обувью — кеды 45-го размера в магазинах отсутствовали как явление. Спортивные трусы мать шила мне собственноручно (благо, материала на них уходило немного, — это сейчас в почете баскетбольные трусы по щиколотку, а тогда мода была противоположной: особым шиком считались максимально короткие трусы). В 10-м классе тренер впервые «пробил» мне шерстяной спортивный костюм, и это сделало меня абсолютно счастливым человеком.

 Любой спортивный инвентарь был дефицитом. Когда мы были детьми, то покупали вскладчину вчетвером дугу от лошадиной упряжи, из которой после распила вдоль и пополам получались четыре хоккейные клюшки. Настоящую клюшку отец привез мне из Ленинграда в 60-м, и в тот же день на стадионе ее у меня отняли гопники.

 Отец помог вернуть клюшку через пару дней — увы, уже полностью разбитой. Такие же гопники как-то раз чуть не отобрали у меня лыжи. Убегая от них, я установил, думаю, мировой рекорд в дисциплине «бег в темноте по сугробам с лыжами через плечо».

 Игры проходили в основном на открытых площадках с грунтовым, реже деревянным покрытием, с деревянными щитами. Летом при температуре +30 такие площадки становились похожими на раскаленные сковороды. Зато, как я шучу теперь, бегали быстрее.

 Когда я начинал, в употреблении были кожаные мячи со шнуровкой и резиновой камерой с соском. Чуть позднее появились венгерские ниппельные мячи «Artex». Впрочем, при всей своей «продвинутости» они имели в наших условиях существенный недостаток — на грунтовых площадках мячи быстро протирались, и если мяч со шнуровкой можно было подлатать, демонтировав камеру, то ниппельный приходилось чинить с тяжелыми усилиями при помощи дратвы и обувной иглы.

 Купить мяч было абсолютно невозможно. Чтобы было понятно, какой уникальной ценностью был настоящий баскетбольный мяч, покаюсь вам в своем давнем и, слава Богу, в целом не свойственном мне грехе. Тем более, что сроки давности уже вышли. Когда мне было

 14 лет, я украл на спортивной площадке баскетбольный мяч. Во время каких-то занятий перебросил через забор, а затем подобрал и унес домой. С учетом моего семейного воспитания, это был невероятный, экстраординарный поступок. Дома я спрятал мяч на чердак, чтобы. не доставать его оттуда два года. Мне казалось, что весь мир знает о моем отвратительном поступке. Надеюсь, своим вкладом в отечественный баскетбол я хотя бы отчасти искупил свою давнюю вину.

 Не баловали нас и усиленным питанием. Только в старших классах и только накануне соревнований нам стали выдавать талоны на питание из расчета 2 руб. 60 коп. в день, которые мы, как правило, обналичивали в столовых по приемлемому курсу. Благо, что домашний рацион в послевоенной Сибири был достаточно качественным. Расстояния между школой и спортивными залами позволяли заходить домой на обед, тетя Катя всегда была дома и готова была меня накормить. До первой поездки на соревнования в 14-летнем возрасте я вообще никогда не питался где-либо, кроме дома.

 Впоследствии, когда из дома пришлось уехать, выручала сметана с сахаром, на сборы и соревнования я всегда возил с собой неизменный атрибут советского командированного — кипятильник, брал чай, сахар, орехи, мед. Вообще к перееданию я никогда не был склонен, в поездках товарищи по команде стремились оказаться со мной за одним столом, чтобы перехватить не съеденную мной порцию.

 Вот, в целом, описание материальных условий для занятий спортом в СССР на детском и юношеском уровнях. Излишне, наверное, говорить, что никаких денег нам не платили никогда, первую зарплату де-факто профессионального игрока я стал получать только в свердловском «Уралмаше».

 В школьные годы у меня была одна страсть, одно желание — играть в баскетбол. Телевидение тогда не было доступным (наверное, к счастью), спортивные издания можно было по пальцам пересчитать, поэтому свой интерес к спорту я реализовывал только в упорных тренировках и в игре. Никто, включая тренера, не ставил передо мной конкретной цели — стать профессионалом; у меня не было корыстной мотивации. Я просто знал, что хочу стать большим игроком.

 До 9-го класса я был отличником. Хорошие оценки в школе я зарабатывал отчасти ради матери-учительницы, для которой мои успехи в школе были делом профессиональной чести. Однако в 9-м классе я честно сказал ей, что пахать за пятерки в школе ради ее амбиций я больше не буду.

 Школу я окончил в 18 лет, на год позже, чем мог бы. Дело в том, что мои старшие классы пришлись на период очередного эксперимента в народном образовании, и моя школа стала «производственной». Это означало, что по вторникам и четвергам вместо учебы мы должны были работать на заводе, за счет чего появлялся дополнительный

 11- й класс. Ничего не имею против производства, но эксперимент этот был бездарно организован и пользы никакой не принес — на заводе мы просто никому не были нужны. Мы быстро раскусили, что достаточно прийти к началу смены, отметиться у мастера и через ту же проходную — обратно по своим делам.

 Вместо производственного обучения у нас были, таким образом, два дополнительных выходных, которые я проводил, разумеется, в спортзале или на стадионе. Это еще больше расхолодило меня по отношению к учебе.

 В ту пору профессионализм в советском спорте не принято было широко обсуждать, но все, кто начинал заниматься спортом, и я в том числе, понимали, что высокие достижения не совместимы с какими- либо иными занятиями. Понятно, что и я не в состоянии был совмещать с чем-либо ежедневные двух-трехразовые тренировки, которые стали для меня реальностью с тех пор, как я в 66-м впервые попал в сборную Союза, и вплоть до окончания карьеры игрока.

 При этом я не был дебилом, какими часто изображают спортсменов, и думаю, что мог бы получить хорошее образование и состояться в какой-либо профессии. В школе мне нравилось рисование, и, скорее всего, если бы не спорт, я поступил бы в строительный институт и стал бы архитектором.

 Делая выбор в пользу большого спорта, я не тешил себя иллюзиями и понимал, что о продолжении серьезной учебы, куда бы я ни поступил, речь не пойдет. Поэтому, получив приглашение от Московского лесотехнического института о поступлении, я имел целью в основном продолжение спортивной карьеры. Забегая вперед, скажу, что отучившись в нем два года и попав в «Уралмаш», я провел несколько лет в Свердловском УПИ и затем в Свердловском педагогическом институте, а окончил в итоге «Малаховку»[7]. Вся моя студенческая эпопея заняла около 15 лет, и качество своего высшего образования, обычное для всех больших спортсменов моего поколения, я не переоцениваю.