Питер Бодо - Размышления чемпиона. Уроки теннисной жизни
В феврале 1988 г. я отправился в Филадельфию, получив право выступить в квалификационных соревнованиях. Для победителей «квалификации» было зарезервировано несколько мест в основном турнире. Квалификационный турнир проходил обычно в местном теннисном клубе или в большом гимнастическом зале. Зрителей эти встречи почти не привлекали, ведь участвовали в них спортсмены среднего уровня — стареющие ветераны да перспективная молодежь, полная желания заявить о себе.
Я пробился через квалификационные состязания и испытал необычайный прилив эмоций, выйдя на арену «Спектрум», чтобы потренироваться уже в качестве участника основного турнира.
Крашеные бетонные коридоры, ведущие на арену, были обклеены плакатами с изображениями Брюса Спрингстина, Рода Лейвера, Элтона Джона и прочих знаменитостей. Организаторы турнира возместили мои расходы — отель, питание, транспорт, и это тоже было здорово. Однако эйфория продолжалась недолго. В первом же круге я проиграл Сэмми Джаммалве. Но все равно я уже почувствовал вкус успеха.
Через несколько недель мы с Гасом поехали в Индиан-Уэллс. Остановились в каком-то мотеле — паршивом, убогом заведении, где машины парковались прямо напротив нашей двери и постоянный шум не давал спать.
В Индиан-Уэллс я опять прошел квалификационный турнир, и мне, уже как участнику основных соревнований, дали бесплатный номер в фешенебельном отеле «Хайатт Гранд Чемпионз». Гас и я ощущали себя везунчиками, только что сорвавшими джек-пот в Лас-Вегасе. Когда мы вошли в номер, у нас челюсти отвисли при виде корзины фруктов, предназначенной для новых постояльцев. Полотенца были большими и пушистыми. Мы плюхнулись на кровать, смотрели кабельное телевидение и фильмы по заказу, грызли фисташки — абсолютно бесплатные, они попросту там лежали! Еще никогда я не чувствовал себя таким счастливым.
В Индиан-Уэллс я победил Элиота Тельтшера и Рамеша Кришнана, входивших в первую мировую двадцатку. Дело, кажется, пошло! Меня заметили, и вскоре я стал получать wild cards — резервные места в основной сетке турнира. Ими ведает распорядитель соревнований, который может дать место бывшей звезде, игроку, только недавно оправившемуся от травмы, перспективному местному юниору и вообще кому захочет. На турнирах «Большого шлема» резервируются 8 мест из 128, на менее крупных — меньше. Если у вас. есть wild card, вам не нужно тратить силы и нервы на квалификационный тур. Кроме того, вам гарантированы призовые (даже проигравшим в первом круге, чего им вполне хватает для возмещения расходов на поездку).
В то время wild cards стали для распорядителей турниров важным инструментом, помогающим завязать отношения с перспективными игроками. Если вам досталось такое приглашение (а начинающие профессионалы ценили их на вес золота), то вы получаете все привилегии, положенные участникам основного турнира: бесплатный номер в хорошем отеле, бесплатное питание, машину с водителем, набор всяких полезных вещей и сувениров. Директор турнира может на славу угостить вас и ваших родителей, чтобы произвести хорошее впечатление, вызвать чувство признательности и желание выступить на этих соревнованиях еще раз.
Когда я выиграл у Тельтшера, в то время уже очень известного в Индиан-Уэллс, агенты положили на меня глаз. Пит Фишер не замедлил войти в круг «нового светила», чтобы «погреться в лучах моей славы». Тогда я уже знал, что Глен Бассетт, тренер теннисной команды Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, был немало разочарован тем, что я вовсе не собирался поступать ни в его университет, ни в какой-либо еще. Жребий был брошен, и теперь вопрос заключался лишь в том, когда же я приобрету статус профессионала. Мы решили сделать этот шаг сразу же после того, как я победил Кришнана.
Для меня это означало полную смену образа жизни. Кто будет меня сопровождать? Что мне нужно подписывать? Где я буду играть — сейчас и в следующий раз? Я в этом совершенно не разбирался и представлял ситуацию примерно так: «Ладно, вот теперь я профессионал, а дальше что?» Но отец и Пит Фишер взяли дело в свои руки, и оно быстро пошло на лад.
В самом начале моей профессиональной карьеры я часто говорил себе: «Пойми, да ведь это полезнейший опыт!..» Так я пытался защититься от чрезмерного стресса, поскольку почти мгновенно попал из огня да в полымя. Еще вчера я был приличным любителем, растущим не слишком быстро, — и вдруг стал настоящим профи «с парой неплохих скальпов на поясе» и букетом всевозможных надежд. Я играл хорошо, но не настолько, чтобы показывать на профессиональных турнирах ровную игру. У меня оставалась масса прорех, и все их я должен был «зашивать», убеждая себя: «Какой же это бесценный опыт...»
Летом 1988 г. я окончил школу и поехал на какой-то турнир. Даже не помню точно, где я тогда играл, но в парном разряде моим партнером был Джим Курье, и мы с ним что-то выиграли. С Джимом мы познакомились в шестнадцать лет, на юниорском Кубке Дэвиса, и выбрали одно и то же агентство, International Management Group (IMG). Представлял наши интересы Гэвин Форбс, тогда еще молодой парень; его дядя Гордон недурно играл и написал классическую книгу о взлете любительского тенниса — «А Handful of Summers» («Прекрасные годы»).
Гэвин интуитивно почувствовал, что Джиму и мне пойдет на пользу дружба, которую я по своей застенчивости сам предложить ему не решался, и организовал для нас совместные тренировки во Флориде. В сравнении со мной Джим был игроком искушенным и опытным. Он проложил себе путь в жесткой борьбе, в престижной Теннисной академии Ника Боллеттьери, в те годы, когда уже проявлял свой неукротимый нрав Андре Агасси. Самое же главное, Джим был талантлив, честолюбив и наделен невероятной работоспособностью.
Мы с Джимом подружились. Он наглядно показал мне, сколько усилий нужно приложить, чтобы поддерживать игру и физическую форму хотя бы на приемлемом уровне. Мы работали с мячом по три-четыре часа, бегали для укрепления ног и повышения скорости, занимались в тренажерном зале, развивая мускулатуру. Все это было для меня в новинку, и я старался подражать Джиму. Мы жили в Теннисной академии, и там Джим познакомил меня с Джо Брэнди, профессиональным игроком и тренером. Я начал брать у него уроки (правда, на неофициальной основе), поскольку Пит Фишер по-прежнему был занят своей медициной.
В течение двух следующих лет я получал помощь от многих людей. Тогда на меня уже обратили пристальное внимание люди из Теннисной ассоциации США. В ее задачи входит поддержка молодых талантов, поэтому Ассоциация организовала мне серию последовательных стажировок у разных тренеров. В Палм-Спрингс я занимался с Хосе Хигейрасом, специалистом по грунтовым кортам. (Хосе потом тренировал Джима Курье и привел его к славным победам на Открытом чемпионате Франции.) В Джексонвилле (Флорида) со мной работал Брайан Готфрид, представитель старой школы, предпочитавший подачу с выходом к сетке (как, впрочем, и я). С ним я шлифовал различные аспекты атакующего стиля. Утром мы полтора часа тренировались, днем играли, и так до четырех часов, после чего Брайан отвозил меня на квартиру, которую мне сняли. Стажировка длилась три недели. Здесь было совсем не так, как в Клубе Крамера, — мне приходилось гораздо труднее, и чувствовал я себя более одиноким.
Очень быстро, уже в 1989 г., я закрепился в сотне лучших игроков мировой классификации. Первым действительно большим успехом в моей профессиональной карьере стала победа над Матсом Виландером во втором круге Открытого чемпионата США, где он защищал свой титул. Матс — образец «правильного парня», превосходный командный игрок. Сейчас, когда я пишу эти строки, он по-прежнему капитан шведской команды в Кубке Дэвиса.
Но за типичными для шведа любезными, спокойными, скромными манерами скрывался один из самых жестких, упорных и неустрашимых бойцов Открытой эры. Матс доказал это в 1988 г., когда впервые после Джимми Коннорса (1974) выиграл три из четырех главных турниров за один год (только Уимблдон ему не покорился). Побеждать Матсу помогали ум, воля и уверенная, гибкая игра на задней линии.
Встреча с Матсом во втором круге стала моим первым появлением на арене имени Луи Армстронга, в Национальном теннисном центре Теннисной ассоциации США. Мы играли вечером, и я не мог сдержать волнения. Я знал, что нас будет окружать толпа тысяч, наверное, в восемнадцать (места на арене только стоячие), и что нью-йоркские болельщики отличаются буйным нравом.
Я немного побаивался: ведь я был еще совсем «зеленым» в эмоциональном, интеллектуальном, да и чисто техническом плане. Удар справа (лучшее мое оружие) еще не набрал полную силу, и если взглянуть на вещи объективно, то ничего, достойного называться ударом слева, у меня тогда попросту не было. Но внезапно выяснилось, что одна вещь все же у меня есть — подача. В 1989 г. я вдруг начал подавать навылет. Не спрашивайте как, потому что внятно ответить я не смогу.
