Владимир Дворцов - Форвард № 17: Повесть о Валерии Харламове.
Если вы, дорогой читатель, должны будете тоже когда-нибудь голосовать, отчислить кого-нибудь или поверить человеку, не торопитесь, еще раз взвесьте все «за» и «против»…
Тем временем будущему суперзвезды мирового хоккея угрожала еще одна опасность – футбол. Футбольные гены коломенского деда, переданные сыну Борисом Сергеевичем, бушевали в Валерке, тянули его на зеленый газон, благо летом хоккейная жизнь замирала.
В футбольной школе ЦСКА он «не показался», но в детских и юношеских командах «Метростроя» на Красной Пресне поиграл на первенствах Москвы немало. Там одобряли его дриблинг, точные передачи, взрывную скорость, красивые голы.
Но на помощь хоккею пришел телевизор. Зимой
1963 года наше телевидение впервые проводило показ матчей чемпионата мира по хоккею. И Валерий все вечера просиживал перед маленьким телевизионным экраном. Смотрел, как играли гранды мирового хоккея. Следил за виртуозным владением клюшкой Вениамина Александрова, поразительно выверенными пассами Александра Рагулина, финтами Бориса Майорова, катапультными выстрелами Александра Альметова.
И не просто следил. Ловил себя на том, что мысленно повторял все то, что выделывали на льду премьеры ледовых спектаклей. А порой думал пятнадцатилетний паренек, что он сыграл бы не так. Оригинальнее. Острее. Конечно, на 99 процентов то была юношеская наивная самоуверенность. А остающийся процент? То был незаурядный талант, который зрел в мальчишке, сидевшем перед телевизором. Он не желал уже тогда слепо копировать других. После закончившегося чемпионата решил хоккей не бросать.
– Лентяем никогда не был, но, честно говоря, и носиться без толку по футбольному полю не любил. Моими футбольными кумирами были Всеволод Бобров и Эдуард Стрельцов. Оба казались на поле спокойными, даже сонными. Но вот приходит момент, и они оказывались именно в той точке поля, где им выгоднее всего было быть, и делали все то, что им следовало делать, с такой скоростью, какую нужно было включить. Они и забивали и делали игру умной, захватывающей. Они делали игру игрой, а не нудной работой. УвЫ, большинство футбольных тренеров того времени, да и нынешнего тоже, только и повторяли: работай, работай, двигайся больше! В хоккее хоть проще: оттолкнулся раз – и всю площадку пересек. В общем, остался я в хоккее.
А футбол люблю, стараюсь не пропускать матчи, когда есть возможность посмотреть. И играю при случае. Помню, как-то в Хосте мы, хоккеисты ЦСКА, сыграли в футбол с футболистами «Локомотива». И что вы думаете? Выиграли. Несколько раз мне удалось сделать точные передачи, Мишаков ловко и неожиданно пропускал мяч между ног, выскакивал из засады Кузьмин и забивал!
Позже, когда В. Бобров стал старшим тренером футболистов ЦСКА, он приглашал Валерия в свою команду, но к тому времени Харламов уже был «звездой» хоккея советского и мирового. И футболистов порой поддразнивал: ваша игра самая умная… после перетягивания каната.
Но вернемся в 1962 год. На одной из тренировок в Харламова неожиданно врезался сзади кто-то из ребят. Он упал на лед лицом вниз. Несколько секунд никто не обращал на него внимания: упал и упал, сейчас встанет, кто не падает в хоккее. Но Валера не вставал, и тренер поспешил на помощь, а за ним и врач. Пришел он в себя только в медпункте, и всю дорогу домой его слегка покачивало.
Дома, как назло, дверь открыла мать, увидела изжелта-синие подтеки на лице, испугалась:
– Валерик, мальчик, кто же тебя так?
– Да никто, мам, в хоккее. Упал…
И тут Бегоня произнесла фразу, которую потом, во время первых встреч с канадцами, когда грубо атаковали и вывели из строя Харламова, как бы повторил знаменитый наш спортивный комментатор. Она твердо заявила:
– Не нужен тебе такой хоккей!
Если в нашем рассказе мы чаще говорим об отце хоккеиста Борисе Сергеевиче Харламове, чем о матери, то это вовсе не потому, что она меньше была привязана к сыну или он к ней. Просто клюшки, шайбы, счет – все эти вещи были ближе отцу и сыну, объединяли их внутри семьи в некую спортивную секцию.
Слово Бегони было почти всегда в делах семейных решающим, но здесь отец и сын взмолились в один голос, и, вздохнув, она пошла на уступки. Он продолжал бегать три раза в неделю в сумрачный и гулкий Дворец спорта ЦСКА, тренировался усердно, но и школьные дела не запускал.
По этой части Ерфилов был строг: дневники просматривал регулярно и за плохие отметки карал безжалостно. Конечно, совмещать тренировки с учебой в школе не так-то просто, но, с другой стороны, привычка к точности и собранность позволяют экономить время.
Во всяком случае, Валера учился успешно. Чаще получал четверки, пятерки и тройки – реже, двойки – почти никогда. Математика и другие точные науки давались ему легко, даже брал призы на школьных математических олимпиадах, но на уроках русского языка бывал рассеян: порой забывал в конце слов писать букву «а».
Отношения с ребятами никогда не были для него проблемой, он никогда не хвастался, не задирался, не перебивал товарищей «а вот я…». Терпеливо и внимательно слушал других, иногда лишь, если уж кто-то очень завирался, лукаво посмеивался.
По натуре был скорее склонен к компромиссу и таким остался на всю жизнь. И хотя, случалось, в пылу спора товарищи по легендарной тройке бросали ему: «Ты, Валер, дипломат», потом отходили и прислушивались к разумным речам товарища.
Родители в 1964 году получили квартиру в Угловом переулке. Дом Харламовых – небольшая двухкомнатная квартирка на пятом этаже – всегда был открыт для товарищей сына, и они любили приходить в эту приветливую дружную семью, где все четверо ее членов были спаяны глубокой и нежной привязанностью друг к другу. Тетя Бегоня – так ребята звали Валеркину маму – любила петь, могла перетанцевать любого. Харламов тоже неплохо танцевал и пел – детсадовским малышом даже в Колонном зале выступал. И взрослым он любил танцевать на вечеринках. А дядя Боря был всегда своим человеком для юных спортсменов.
Валера рос, набирался сил, играл в хоккей, учился. Подходил момент, когда, окончив школу, нужно было выбирать жизненный путь.
«МЕТР С КЕПКОЙ»
Как-то мы спросили у Харламова, когда он окончательно решил связать свою жизнь с хоккеем. Валерий подумал немножко и сказал:
– Наверное, это было, когда я играл у Виктора Георгиевича Ерфилова в молодежной команде ЦСКА. Помню, на турнире в Минске после игры с «Сибирью» он заговорил со мной о моем будущем. Я тогда сказал, что хотел бы поступить в институт физкультуры. Он одобрил мой план:
– Пригласят в команду мастеров – будешь заочно учиться, не позовут сразу – побудешь студентом, золотое время.
– Отлично помню тот матч, – вспоминает Ерфилов.- У «Сибири» в воротах стоял крупный, могучий парень с длинными руками. Ворота рядом с ним казались совсем крошечными. Мои ребята все время атаковали, бросали беспрерывно, но он буквально забаррикадировал собой ворота, и шайба отскакивала от него, как горох от стенки.
Я чувствовал, как у ребят появляется неуверенность. Знаете, бывает в игре, когда кажется, что какая-то сверхъестественная сила не дает шайбе влететь в ворота. В такие моменты и проверяется характер игроков и команды. И вот тут-то Харламов почти с линии ворот, едва отъехав от борта, четким броском послал шайбу в дальний от себя угол. Для того чтобы она попала в ворота под таким углом, требовалась поистине ювелирная точность.
Вратарь не сразу понял, что шайба в воротах, и все еще в стойке у ближней штанги недоуменно оглянулся на красный свет, который зажегся за его спиной.
Через несколько минут ситуация повторилась. Валерий снова прошел по краю и оказался на той же точке, откуда уже забросил шайбу. Вратарь теперь знал, что делать. Этот парнишка здорово бросает по дуге, в дальний угол. И он сместился, закрыв дальний угол. А Харламов «щелчком» бросил в ближний угол. Гол. И, словно спали чары, шайбы так и посыпались в ворота «Сибири».
Через мои руки прошли сотни ребят. Я знаю, чему можно научить любого мальчишку, если он добросовестно относится к тренировкам. А что зависит от таланта, если, конечно, этот талант умножается на фанатичную преданность игре. Так вот, Харламов сыграл тогда так, как может сыграть только талантливый игрок. И я понял, что, если он бросит хоккей, это будет потерей и для него, и для нашего хоккея.
Валерию казалось, что он решил связать свою жизнь с хоккеем после матча в Минске с «Сибирью». На самом деле он врастал в игру постепенно. Он уже четыре года тренировался в хоккейной школе ЦСКА. За это время его мышцы привыкли к большим физическим нагрузкам, его сердце привязывалось к игре. И теперь нередко его фантазия рисовала ему картину, как он выезжает на лед в красно-белой рубашке цээсковца, в рубашке игрока сборной, а по залу прокатываются волны аплодисментов. Он улыбается, сдержанно, с достоинством, но улыбается, потому что все-таки приятно, когда трибуны скандируют «Хар-ла-мов!». Нет, Валерий никогда не был мечтателем, никогда выдуманный мир не заменял ему реального, но он был восемнадцатилетним пареньком, и мечты о славе частенько пробивались сквозь заслон здравого смысла.
