Лев Филатов - Форварды

Лев Филатов

Форварды

Кому доводилось писать торопясь, пугаясь оставшихся до последнего, предельного срока минут, знают слова, услужливо являющиеся на выручку. Сам пишущий не слишком им доверяет, рад от них отмахнуться, поискать иные, которые не набиваются, таятся, храня достоинство единственной верности, но он лишен выбора. Даль в своем словаре определил журналистику как «срочную словесность». Пишущим о спорте, обязанным в мгновение ока изложить свои впечатления о только что увиденном, доподлинно известно, насколько скупа и жестка бывает такая словесность. Особенно легко даются преувеличения: всегда тут как тут, словно набор детских красок, слова «красивый», «блестящий», «необыкновенный», «высочайший», «неповторимый», и прочее в том же роде.

Я прибег к этой оговорке по той причине, что собираюсь завести речь о талантливости и заранее смущен и стеснен тем, что и это понятие в «срочной словесности» тоже среди ходовых, его направо и налево прикалывают к майкам спортсменов, едва те «проклюнутся». Назовут талантливым, как по плечу похлопают, и забудут. И сколько людей, столь щедро поощренных, прошло стороной, не оставив о себе памяти!

А спортивный талант существует, – правда, не в таких больших количествах, как нас второпях заверяют. Сразу же ограничу предмет разговора: интересуют меня форварды.

Футбольный природный дар точно так же трудно поддается словесному изображению, как и любой другой. Заманчиво представить, коль скоро подразумеваются физические свойства, классически сложенного, как античная статуя, атлета. И плечи у него гордо развернуты, и вся мускулатура – одно загляденье, и ноги длинны, легки и сильны. За долгие годы созерцания футбола я видывал на поле людей безупречной стати. Но затрудняюсь назвать «грека» или «римлянина», сделавшегося видным мастером. Возможно, кто-то со мной не согласится и предъявит свои примеры. Но много их не будет. Случаи же, когда скульптурного красавца на трибунах окрещивали «дубиной», а приземистого, с кривоватыми ножками, похожего на краба величали «красавец игрок», я наблюдал неоднократно во время матчей юношеских команд. Потому юношеских, что здесь идет отбор «в мастера».

У футбола собственная мера красоты и целесообразности. Он принимает любых, не считаясь с антропометрическими и эстетическими представлениями. До поры до времени в футбол играют все. Точнее сказать, гоняют мяч, резвятся, азартничают, разминают косточки, дышат полной грудью. Когда же остаться должны считанные единицы, те, что будут появляться на поле Лужников, собирая толпы зрителей, те, чьи имена у всех на устах, и кругом только и разговоров что об их редкостных доблестях, тут футбольные контролеры становятся дотошными, придирчивыми, пропускают по одному, в час по чайной ложке, да еще оглянувшись вслед, вздыхают, что дали маху, не доглядели, позволили проникнуть лишним. Среди пропущенных мы опять-таки встретим любого – «метр с кепкой» и гиганта, худущего и крепыша, налитого силой. Но все они, считается, знают толк в футбольной игре, имеют для нее природные данные, ростом и весом не обусловленные, и отнюдь не только внешние.

Расхожая фраза «неужто из ста миллионов нельзя отобрать одиннадцать сильных футболистов?» потому и прижилась, что основана на вторичных аргументах – выучке и усердии, а первичный – одаренность – в расчет не берется.

Форварда называют «человек-гол». Оставим в стороне назидательные нравоучения о том, что хорошая игра возможна при равном участии всех, что единство обороны и атаки совершенно обязательно и неспроста именуется «гармонией», что без надежных партнеров никому на поле подвигов совершать не дано. Отнесем все это к разряду истин, известных каждому.

Счастливый удар форварда выделен из всего захватывающего футбольного зрелища как жемчужина. Он поднимает на ноги в порыве ликования болельщиков, его повторяют в разных ракурсах, с разных камер по телевидению, ловят фотографы, описывают во всех подробностях репортеры, его переносят на схемы и включают в учебники, о нем, если он особенно удался, вспоминают и много лет спустя очевидцы, а сам нанесший этот удар, пока жив, готов снова, с нарастающей картинностью рассказывать, как его угораздило ударить и попасть.

Скорее всего, гол от того высоко ценим, что он редок. Иногда утверждают, что публика тянется на стадион смотреть голы и чем их больше, тем полнее она удовлетворена. Думаю, что это не так. Не часто, но бывает, что одна команда забивает в ворота другой пять, шесть, а то и больше мячей. Какова же реакция стадиона? Первые два он примет с подобающим воодушевлением, к третьему отнесется прохладнее, а остальные будет сопровождать и смехом и свистом. Иные зрители и вовсе потеряют интерес – «нечего было смотреть, обыграли как детей…» Ценители футбола взращены на том, что гол рождается в борьбе, в преодолении, в муках и тогда-то он берет за душу. Зрелище преодоления, когда с обеих сторон в равной мере приведены в действие сообразительность, быстрота, ловкость, когда игроки видны и все вместе и по одиночке, когда выпукло проявляются характеры, один на всех, командный, и свой, особый, каждого, когда непомерно караются самые пустяшные оплошности да еще вмешивается случай со своими жуткими шуточками, – такое зрелище и захватывает нас полностью в часы, как мы его называем, настоящего футбола. Оно близко нам по духу, это зрелище, оно напоминает нам все то, чем мы сами живем за пределами стадиона, и мы жаждем, чтобы лучшие чаяния сбылись, чтобы восторжествовали умение, воля, справедливость, как в сказке с добрым концом. И гол – это развязка, венец, знак того, что силы, ушедшие на преодоление, выразились сполна.

Голов забивают не так много. 1:0, 2:1, 2:0, 3:1 – самые распространенные цифровые символы побед. С таким счетом играют равные, достойные друг друга команды, это внешняя примета классного футбола. И в этом благополучие, здоровье игры. Убежден, если матчи вдруг начнут приносить счет 10:8, футбол обмелеет, измельчает, меньше станет говорить нашему сердцу, превратится из столкновения судеб в спор технических совершенств.

Готов предположить, что мое утверждение не всех устроит, но думаю, что фатальные промахи, падения некстати, рикошеты, попадания мяча в штанги позволяют аудитории сполна пережить матч, ощутить его драматизм. Да, мы гневаемся, брюзжим, критикуем, но и живем футбольными злоключениями. Даже страшновато представить футбол вычерченным по линеечке…

Оттого и ставят так высоко форвардов, людей, умеющих в одном ударе выразить все упования, оправдать всю яростную, изо всех сил борьбу за преодоление. Гол при случае способен забить каждый из находящихся на поле. И он будет горд. А форвард обязан забивать из матча в матч. Собственно говоря, он тогда только и заслужит право называться форвардом. И, может быть, наиболее точную ему характеристику дал болельщический фольклор: «Не уходит с поля без гола». Как редки голы, так же редки и форварды. И уже одно это обязывает признать за ними особого рода талант.

… У газетчиков ценятся затеи: разделы, рубрики, аншлаги, конкурсы, призы, клубы… Без них нельзя – злоба дня стучится в двери редакций.

Осенью 1967 года Константин Сергеевич Есенин, из историографов советского футбола выделяющийся фантазией и тягой к занимательности, принес редактору еженедельника «Футбол – Хоккей» список одиннадцати футболистов, забивших в чемпионатах страны больше чем по сто голов. Его глаза за стеклами очков горели: «Вы чувствуете, их одиннадцать – футбольное число!» Но редактор не клюнул на забавное совпадение: «А почему только голы чемпионата страны? Разве те, что забиты в матчах сборной или в розыгрыше европейских кубков, хуже?». Огоньки за стеклами очков погасли, я был назван скучным человеком. Спустя несколько дней Константин Сергеевич принес другой список. Эффект одиннадцати пропал, возникло пресловутое тринадцать. Но зато проглянули контуры более справедливого отбора.

Не помню, кто произнес слово «клуб». А его название явилось сразу, из есенинского списка, потому как Григорий Федотов еще в 1948 году первым из советских форвардов забил сто мячей в чемпионатах. Игрок с легендарной славой, к моменту возникновения Клуба его не было среди живых, и тем более было уместно почтить его память.

К. Есенин дал свои «сотни», художник Игорь Массина нарисовал эмблему Клуба, сотрудниками редакции были опрошены форварды на тему: «Самый памятный гол», а мне, редактору, осталось написать вводные слова, заканчивавшиеся так: «Верим и надеемся, что Клуб привлечет внимание молодых футболистов и вдохновит их».

И в номере еженедельника от 26 ноября 1967 года Клуб имени Григория Федотова народился на свет.

К. Есенин на протяжении многих лет холил и лелеял Клуб. Находил забытые голы, что-то уточнял в одному ему доступных таблицах, спорил с оппонентами, благодарил за подсказки и напоминания, благо почта Клуба не иссякала. А сам Клуб тем временем расширял свои ряды, и это более всего говорило в его пользу, он потерял бы смысл, оказавшись кружком для избранных, для небожителей.